Машина пространства. Опрокинутый мир

– Если вы нервничаете, Эдуард, можно ограничиться поездкой в завтра.

– Нет, нет, пусть это будет дальнее путешествие. Вы доказали мне, что машины времени можно не опасаться. Давайте отправимся в следующее столетие.

– Как хотите. Можно и дальше, если пожелаете.

– Меня интересует двадцатый век. Для начала двинемся на десять лет вперед.

– Только на десять? Это даже приключением не назовешь.

– Будем последовательны, – ответил я. Не причисляю себя к малодушным, но авантюристом тоже никогда не был. – Отправимся сначала в тысяча девятьсот третий, затем в тысяча девятьсот тринадцатый и так далее с десятилетними интервалами до самого конца столетия. Вероятно, за такой срок что-нибудь да изменится.

– Согласна. Вы готовы?

– Готов, – ответил я, вновь обнимая ее за талию.

Амелия склонилась над приборами. Я видел, как она установила на шкале 1903 год, но циферблаты с обозначениями месяцев и дней были расположены слишком низко, и я не мог их разглядеть. Она пояснила:

– Я выбрала двадцать второе июня. Это самый длинный день лета, так что будем надеяться, что погода окажется сносной.

Она положила руки на руль и напряженно выпрямилась. Я тоже собрал все свое мужество, готовясь к неведомому. И тут, к вящему моему удивлению, Амелия поднялась и отступила от седла на шаг.

– Пожалуйста, подождите меня минутку, Эдуард, – попросила она.

– Куда вы? – откликнулся я, признаться, не без тревоги. – Машина не уедет вместе со мной?

– Никуда она не денется, если не трогать рычаг. Только… Раз уж мы затеяли дальнее путешествие, я хотела бы взять с собой ридикюль.

– Зачем? – невольно вырвалось у меня. Пожалуй, Амелия чуть-чуть смутилась.

– Честно сказать, сама не знаю. Просто я никогда и никуда не езжу без ридикюля.

– Тогда уж прихватите и капор, – рассмеялся я, тронутый столь неожиданным проявлением женской натуры.

Она поспешно выскочила за дверь. Секунду-другую я тупо таращился на приборы, затем, повинуясь внезапному импульсу, тоже слез с машины и сбегал в прихожую за соломенной шляпой. Уж если путешествовать всерьез, то с шиком! На обратном пути я зашел в гостиную, щедрой рукой плеснул портвейна в бокалы и захватил их с собой в лабораторию.

Амелия вернулась прежде меня и уже сидела в седле. Свой ридикюль она поставила на пол машины подле главного рычага, а на голове у нее был капор.

Я протянул ей бокал.

– Выпьем за успех нашего предприятия!

– И за будущее, – отозвалась она.

Каждый из нас отпил примерно полбокала, потом я отнес остатки портвейна на скамью у стены и взгромоздился на свое место позади Амелии.

– Ну вот, теперь мы и в самом деле готовы, – произнес я, проверяя, прочно ли сидит на голове моя бесподобная шляпа.

Амелия взялась за руль и потянула его на себя.

4

Машина времени резко накренилась, словно скользнула в разверзшуюся перед нею бездну, и я испуганно вскрикнул, напрягаясь в ожидании падения или удара.

– Держитесь! – сказала Амелия, в общем-то без нужды – я бы и так не отпустил ее ни за что на свете.

– Что происходит? – прокричал я.

– Мы в безопасности. Это эффект перехода в четвертое измерение.

Я открыл глаза и нерешительно осмотрелся – и, к своему удивлению, обнаружил, что машина по-прежнему прочно стоит на полу лаборатории. Зато стрелки на стенных часах кружились как сумасшедшие, и тут же, буквально на глазах, из-за дома взошло солнце и стремительно понеслось в зенит. Не успел я оценить по достоинству этот факт, как на землю снова упала тьма, будто на крышу набросили черное одеяло.

У меня перехватило дыхание – и вдруг я почувствовал, что нечаянно втянул в себя прядку длинных волос Амелии. И при всем безумии нашего путешествия на миг порадовался этой тайной близости.

Амелия крикнула:

– Вам страшно?

Увиливать было некогда.

– Страшно! – крикнул я в ответ.

– Держитесь крепче! Опасности нет!

Наши голоса звенели от возбуждения, а ведь можно было и не повышать их: в четвертом измерении царила тишина.

Вновь взошло солнце и почти сразу же село. Следующий отрезок темноты оказался короче, чем предыдущий, а следующий за ним отрезок дневного света еще короче. Машина времени набирала скорость, устремляясь в будущее.

Через некоторое время – нам почудилось, через какие-то десять-пятнадцать секунд – смена дня и ночи стала настолько быстрой, что мы потеряли способность ее различать; все окружающее окрасилось в серый сумеречный цвет. Детали лаборатории расплылись, словно в тумане, а солнце превратилось в огненную полосу, перечеркнувшую темно-синее небо.

Отвечая Амелии, я невольно выпустил изо рта прядку ее волос. Самые впечатляющие зрелища, самые немыслимые чудеса не могли сравниться с тем чувством, какое возбуждала во мне эта девушка. Подстегнутый, вне всякого сомнения, выпитым вином, я осмелел до того, что склонился к Амелии и вновь захватил ее волосы губами, а затем приподнял голову, чтобы ощутить, как они щекочут язык, Амелия не выразила явного протеста, тогда я выпустил изо рта одну прядку и захватил новую. Она все еще не останавливала меня. На третий раз я склонил голову набок, чтобы не мешала шляпа, и ласково, но решительно прижался губами к бархатной белой коже за ухом.

Эта вольность не встречала отпора ровно одно мгновение, потом Амелия резко выпрямилась, как если бы поразилась чему-то, и воскликнула:

– Смотрите, Эдуард, машина притормаживает!

Над стеклянной крышей лаборатории солнце замедлило свой бег, и отрезки темноты между его появлениями снова стали отчетливыми, поначалу в виде мгновенных черных вспышек. Амелия принялась считывать показания приборов:

– Мы в декабре, Эдуард! В январе… в январе тысяча девятьсот третьего года! Нет, уже в феврале… – Она называла месяцы один за другим, и паузы от месяца к месяцу становились длиннее. Наконец послышалось: – Июнь! Эдуард, мы почти у цели…

Я взглянул на стенные часы, желая удостовериться, что Амелия не ошиблась, и тут заметил, что они почему-то остановились.

– Мы уже прибыли? – спросил я.

– Не совсем.

– Но часы на стене стоят!

Амелия едва удостоила объект моего внимания беглым взглядом.