Души. Сказ 2

Улыбнулся, потому что ничего другого не оставалось. То не было радостно, не было грустно; было никак: уголки жалко и жадно поднялись (словно подтянувшиеся нитями) и жалко и жадно расслабились.

– Никогда, – в который раз призналась я, хотя не слышала этих чёртовых извинений. – Поэтому прошу отдать в жёны. Устрой торги: выстави свой лучший лот, давай. Я знакома лишь с одним, если то важно…

– То важно исключительному тому одному. А твой, вот так совпадение, в жёнах не нуждается. – Ян задумчиво упёрся кулаками в подбородок. – Разве ты хочешь стать…? ты разродишься, радость моя, в первый год, во второй и так следом каждый; и каждый год ты будешь терять свою красоту. Этого ты хочешь? А быть одной из десятков и сотен ты согласна?

Он говорит о многочисленных жёнах (среди небесных богов многожёнство – не грех; среди простых смертных – вероятность казни).

– Я и здесь буду одной из десятков и сотен. Но здесь я буду продаваться раз за разом, там – единожды.

– Не хочу я.

– Что?

Ян выглядел поникшим. Уставшим, рассерженным, взъерошенным, тоскливым, недовольным и ещё, и ещё, и ещё…Он запечатлел на себе всю скупость наших насыщенных и насыщающих отношений.

– Не хочу я отдавать тебя кому-либо, – оттолкнул от себя мужчина и приложился к бутыли, которую до этого пытался игнорировать, однако выбитая пробка как бы подначивала: «вопрос времени».

– Следовало думать об этом раньше, – сказала я.

– Думал.

– Но соблазн оказался слишком велик, да?

– Не напоминай. – Возможно в его следующем вздохе отразилось раскаяние. – Не вскрывай рубцы, Луночка.

И я ужалила, как только смогла (а яда скопилось достаточно), воскликнув, что он продал меня, отдал и предал. И Ян перебил оправданиями и ответными криками, что никого он и никогда не предавал, ибо в верности и защите не клялся, а на озвученную некогда просьбу выдвинул беспрекословный отказ.

– Ничего я тебе не обещал, Луна, – подчеркнул мужчина. – Мог лишь спасти…

– Но пожелал того не делать.

– Именно!

– Из-за денег, – усмехнулась я.

– Из-за принципов, – поправил он. – Из-за себя, из-за тебя, из-за мира, в котором мы с тобой живём, и из-за мира, в котором мы уже не живём и жить никогда не сможем. Ты попрекаешь меня за мой выбор, но в своём выборе я всё ещё не сомневаюсь…Ведь ты рядом.

И это ударило сильней всего. Больней всего. Женщин колит отсутствие борьбы за внимание и убеждённость в завоёванной (однажды и единожды) территории (несмотря на возможность отвоевать эту территорию).

– Я изъявляю желание стать женой знакомого тебе господина, – уверенно отбила я (припоминая первую встречу с Ману). Так уверено, что Ян поперхнулся. Это дословный пункт из подписанного договора.

– Да что ты говоришь? – посмеялся Хозяин Монастыря. – Мой ответ: нет. Нет и разговор окончен.

– Но у меня есть право. Ты не можешь отказывать. У меня есть право…

– Луна, радость, заложи в свою светлую головку следующую мысль…Я здесь главный! Ещё не поняла? Монастырь строил я. Права для послушниц придумывал я. Хочу – отказываю. Хочу – изгоняю. Что я хочу – то и делаю.

В этом твоя беда. Ты заигрался. Ты запутался в собственной безнаказанности. Ты уверовал сам в себя.

И я повторила, что изъявляю желание стать женой важного господина.

– Можешь изъявить желание стать моей женой.

На то я умолкла. Упёрлась в ничего не выражающие глаза и в шёпоте потребовала объяснений.

– Если попросишь… – добавил Ян. С проявившейся вмиг – отвратительной – улыбкой ровных зубов.

– Что это значит?

– Я искал и до сих пор ищу жену. Ты знаешь и помнишь, – ответил мужчина. – Если попросишь – возьму в жёны тебя.

– Если попрошу…? – повторила я.

Мужчина самодовольно кивнул:

– Если попросишь.

– О, я попрошу… – слова в шёпоте спрыгнули с моих губ, – я попрошу, Ян…

Ты заигрался.

– …я попрошу тебя пойти к чёрту! Пошёл ты, Ян!

Он захохотал.

– Пошёл ты со своим Монастырём, пошёл ты со своими принципами, пошёл ты со своими послушницами, просто пошёл ты сам!

Остыл и загрустил. И опять начал веселиться. Он был пьян, хотя мысли его были трезвы. И повторил:

– Я могу взять тебя в жёны, Луна. Последний раз говорю: только попроси…

– Пошёл ты, Ян! Вовек не буду этого делать. А если считаешь, что я способна – пошёл ты ещё раз.

И мы расстались до следующего дня.

Просыпаюсь от встряски. Кибитка подпрыгивает на выбоинах и я, наплевав на дремлющую подле служку, кричу:

– Поаккуратней, ослы! Не мешок овса везёте.

Девочка испуганно озирается; извиняется, признаётся: думала, напали.

– Кому мы сдались, красавица? – иссушено выпускаю я и отдёргиваю плотно прилегающую занавеску окна. Начинает светать: солнце ползёт по горизонту, озаряя иглы-деревья и давая лёгкий отблеск от пресных луж. – Стоимостью двух мешков овса.

Поправляю ворот платья, взбиваю юбку и приглаживаю волосы. Аналогично поступает служанка.

– Уже скоро, – мягко улыбается девочка, признавая земли за окном.

– Это должно обрадовать меня?