Подруга наотмашь отвечает, что лишь желала не терять лица перед обожаемыми Новым Миром близнецами.
– Тщеславие порочно, – подхватываю я. – Ладно, бери платье и поехали, скоро стемнеет.
Подруга торопится. И вот, шурша пакетами, двигается по Золотому Кольцу. Иду чуть за ней, наблюдаю за змеиным силуэтом.
– Ты пешком или за тобой заедут? – спрашиваю я у отдаляющейся спины.
– Заедут, да, – не глядя в глаза отвечает Ирис.
Удивительно.
– Отец нашёл на тебя время?
– Его друг заберёт меня.
Опять?
– Славно.
Мы прощаемся. Ближе к лестнице, ведущей на нижний этаж, на парковочном месте ожидает мой водитель. Надеюсь, он исчерпал лимит болтливости и хотя бы сегодня помолчит.
– Мисс Голдман, доброго вечера, – здоровается юноша за рулём и открывает дверь – та плавно скользит в сторону.
Равно двери скольжу на диван и складываю в ноги несколько пакетов. Сегодня я решила одеть не только подругу, но и добавить что-то для настроения себе…Толку-то? Удовольствие от приобретения равно нескольким секундам. И ещё несколько секунд, когда в первые дни будешь с трепетом брать в руки ещё недавно желаемое.
– Шопинг выдался на славу, – кивает водитель.
– Открой дверь, – велю я, едва мы поднимаемся в воздух.
– Простите, мисс Голдман?
Водитель тут же меняется в лице.
Признаюсь:
– Такой ты душный, слов нет. Просто быть в одном авто невозможно – вся эта болтовня, все эти пустые слова, они съедают кислород – мне ничего остаётся. Ясно?
– Простите, мисс Голдман, я буду молчать.
Юноша говорит то, что я желаю услышать, однако в его взгляде раскаяния или испуга (должного окатить) нет. Янтарные глаза смотрят на меня – пристально – через зеркало дальнего вида. Изучают. Контролируют. Неприятное чувство…
– Улица Голдман, – объявляет в конце пути водитель и приземляется на парковочное место у дома. Смотрю на перчатки юноши. Он всё время в перчатках…
– Благодарю.
Поднимаю пакеты и поспешно выбираюсь, ловлю нетерпеливый и тягучий взгляд, вползаю в смолу и не удерживаюсь от остроты:
– Хотите сказать что-то ещё или подумаете?
– Кто вы, когда на вас никто не смотрит? – отвечает юноша и, улыбнувшись, закрывает дверь: машина поднимается в воздух.
Это уже ни в какие рамки…
Отец по обыкновению сидит в своём кабинете. Работа не отпускает даже вечером. Шелестит бумагами и смотрит в выведенное над столом изображение, быстро отвечает по сенсору и общается с кем-то через наушник. Не терплю этот наушник, никогда его не ношу. Как помню, всё моё взросление отец проходил в наушнике и большую часть времени разговаривал по работе, а не со мной. Не носить наушник – что-то вроде моего бунта. Мини-бунт, в силу своих лет, в силу личной дозволенности, безопасное несогласие. Да и не считаю необходимым носить этот наушник – созваниваться мне не с кем, утром я еду в Академию, после Академии – на Золотое Кольцо, следом – домой. И каждый день одинаков, по часам тоже всё совпадает. К чему мне быть на связи, если каждое моё действие известно наперёд? Даже мой водитель пребывает в одно и то же время и всегда может сообщить о моём передвижении. Кстати, о водителе…
– Как зовут моего нового водителя? – спрашиваю я.
Да, не совладав с любопытством. Просто янтарные глаза не дают покоя.
– Прости, нового кого? – восторгается отец и отключает парящую над столом картинку.
– Нового водителя, – повторяю я. – Уже второй день с ним езжу, а имени так и не спросила.
– Больше не езди с ним, Карамель, – не без волнения в голосе отталкивает отец.
– Что значит не ездить с ним? А с кем? Ты же сам поставил его на замену…
Отец перебивает:
– Я никого не нанимал, Карамель. Тебя должен возить твой водитель, что и всегда, на машине, что и всегда.
– Машина та же…
Теперь беспокоиться начинаю я.
– Уверена?
– Абсолютно. Номер не изменился, только водитель. Он сказал, ты его нанял…
Отец покидает рабочее место (он не часто это делает), подходит ко мне (тоже) и берёт за плечи (что происходит?). Слегка потряхивая, велит, чтобы я забыла о незнакомце и не смела более ездить с ним. Эй, для чего вся эта грубость?
– Кто он? – пугаюсь я.
– Ты видела его раньше?
– Нет.
– Не садись к нему в авто, поняла? Я сейчас же узнаю, куда делся водитель, которого я нанимал лично.
– Что мне делать завтра?
– Ты разговаривала с этим человеком?
Отец вновь потряхивает за плечи. Пальцы у него острые, колючие; впиваются, сжимают. Да для чего это всё?! Спрашивает:
– О чём вы разговаривали?
Спешит изменить формулировку: