Магический Нуар

Белые, молочные усы у старого гнома выглядели наивно и трогательно. Запах из моего рта навевал воспоминания о пьяных бомжах в трамвае.

На входе в полицейский участок стоял суровый гном и обычного роста мужчина неземной красоты. Они делали умные лица и со скучающим видом следили за прохожими.

– Стоять! – полицейский гном уперся мне в грудь взглядом. – Вы к кому? Я вас не знаю.

– Правая и левая вас тоже не знают, и что-то не хотят знакомиться с вами лично! Пропустите! Я – адвокат! Я имею право на посещение задержанных в любое время, если это требует их состояние здоровья! – произнесла я, понимая, что более дивного сна у меня не было даже после новогоднего корпоратива.

– Я сообщу начальнику! – строго заметил полицейский, пока Белоснежка в моем лице терлась возле входа со своей детсадовской группой.

«Прикрой мою задницу!», – прозвучала в голове фраза из голливудских боевиков. Собственно, именно это место чувствовало себя очень защищенным в силу гномьего роста. С ними хорошо лазить в огород обладателя ружья с солью. Что мне: «Мамочки, как больно!», то гному – контрольный выстрел в голову.

Глава вторая. Преступление и показания

Через десять минут к нам спустился тот самый гном, приглашая пройти внутрь. В огромном зале за столом грустно сидело огромное зеленое чудовище, задумчиво ковыряя в носу и внимательно дегустируя плоды столь нелегкого промысла.

Нас провели по коридору, открывая дверь в кабинет, где от табачного дыма не отмашешься ни топором, ни освежителем воздуха. Даже мухи роились по несвойственной им траектории, вяло жужжа над письменным столом.

– Вы к кому? – спросил хриплый голос, а из-за стола торчала голова очередного представителя бородатых меньшинств.

– Мы к…. – я достала бумажку, разминая речевой аппарат перед сложным маневром. – Ка-зим-бдрогу. Срочно! Я, как адвокат, срочно требую выпустить ребенка из камеры с целью оказания ему необходимой медицинской помощи!

– Что??? – взъерепенился гном, подходя ко мне. – Вы как разговаривает комиссаром Шпактоси! Вы смотрите на меня сверху вниз. И это – дискриминация по расовому признаку.

– А вы пялитесь на мою грудь, – заметила я, улыбаясь. – Это дискриминация по половому признаку. Я бы даже расценила это, как домогательство! И взыскала бы с вас приличную компенсацию. Срочно выпустите… Казимбд-рога из камеры, в связи с отсутствием состава преступления!

– По-вашему, вождение в пьяном виде с превышением скорости – это не повод держать правонарушителя в клетке? – нахмурился комиссар Шпактоси, гневно сопя.

– Каком пьяном виде? Вы шутите? – натурально удивилась я, глядя как рядом чинно стоит рядом моя гномья делегация, свирепо глядя на комиссара. – Мальчик серьезно болен! И сейчас вы удерживаете его в камере, где он может в любую минуту умереть! Бедный ребенок скончается, если не получит квалифицированную медицинскую помощь! Своевременную! Вам нужен труп в камере? Если мальчик умрет, то отвечать перед законом будете вы! Да, именно вы!

– От чего умрет? Разве что от похмелья! – усмехнулся комиссар. Я смотрела на лесенку, которая была приставлена к старому шкафу с пожелтевшими папками. На письменном столе стояла печатная машинка и тлела зловонная папироса, которую я бы запросто назвала «Беломор Анал».

– Какое похмелье? О чем вы? Мальчик до сих пор уверен, что градусы бывают только на термометре! А слово «алкоголь» он вообще не слышал! Ему даже пробку понюхать не давали! Он конфеты с ликером никогда в рот не брал! Бедный ребенок страдает наследственным аутоимунным заболеванием. Очень редким, между прочим. Вот справка от лечащего врача… – я нарочно дыхнула на комиссара, попивая противный кефирчик. – И каждый день ему необходимо выпивать четыре литра кефира! Четыре! Кефир разве считается алкоголем? Нет!

– Да что вы говорите! – возмутился комиссар, поглядывая на мою бутылку. – А как же показания свидетелей?

– Свидетелей чего? Бессердечные люди, видя как ребенку плохо, должны не протоколы подписывать, а срочно вызывать врача! – гневно заметила я, чувствуя, как у меня в горле першит от едкого дыма. – Ваш сотрудник превысил полномочия. И вместо оказания первой помощи, удерживал больного ребенка целых сорок минут!

– Да он шатался и лыка не вязал! – гневно заметил комиссар Шпактоси, не веря ни одному моему слову.

– Он переминался с ноги на ногу! Знаете такой танец: «Я хочу в туалет»? Так вот, это было он! – прокашлялась я, отмахиваясь от дыма бумагами.

– Ну-ну… Я готов отпустить вашего кефирщика, если он при мне выпьет четыре литра кефира! – усмехнулся комиссар. – И пусть только попробует не выпить! Я привлеку вас за дачу ложных показаний!

– А я ничего не подписывала! И мои клиенты тоже! Слова к делу не пришьешь! – улыбнулась я, видя, как недовольный комиссар повел нас по коридору, орущему всеми трещинами: «Мне срочно требуется капитальный ремонт!». Нам открыли скрипучую дверь, и мы спустились по лестнице, завидев грязные камеры. В одной камере набилось пятьдесят фотомоделей всех полов с заостренными ушами с транспарантами: «Мы за свободную любовь к человеку!».

– Что смотрите? – нахмурился комиссар, глядя на клетку. – Еще день держу, а потом проваливайте куда хотите! У меня тут не гостиница!

– Ну пожалуйста, – заныли митингующие. – Еще хотя бы два денечка, чтобы уже наверняка!

– А что такое? – поинтересовалась я, глядя на милые транспаранты и красивые лица.

– Эльфийская демонстрация «За свободную любовь к человеку!». Точнее, все, кого успели отбить! – нахмурился комиссар. – Теперь выходить бояться, вспоминая падших товарищей. Низко падших. Потому, как на соседней улице проходил пикет «Орки за свободную любовь ко всему, что шевелится!» И вот орки решили не словом, а делом. Устроить массовый … как это называется? Перфоманс! Показать, серьезность намерений! Проявить любовь в самом физическом ее проявлении!

В соседней камере было попросторней. В ней сидело пять гномов, один из которых, вполне мог оказаться нашим клиентом, но нет…

– А эти за что? – заинтересовалась я, поглядывая на хмурые лица.

– Это щипачи! – вздохнул комиссар, а узники подняли головы.

– Карманники? – я отошла подальше.

– За задницы девушек щипали в общественных местах! И за интимные тоже! Целая банда, будь она не ладна! И вот перепутали бородатого мужика с …эм… женщиной. С криками: «Ах, какая красавица!», они попытались утащить его в подворотню. Их там ждал сюрприз! – вздохнул комиссар. – Разумеется, не самый приятный! Дощипались! Че уставились! Не к вам! Сидите тихо, а то опять очную ставку организую!

Приснится же такое! Пора рапорт подавать на отпуск! И, возможно даже грехов!

Я шла дальше, с удивлением глядя на клетку, в которой сидел огромный и страшный родственник Халка, свирепо сопя. К прутьям клетки прильнули сразу два эльфа. Один из них был с ярко выраженным косоглазием. Он молчал, глядя на меня с мольбой и протягивая ко мне руку. Второй, заикаясь, пытался выдать слово: «Спасите!», но успехи пока что не радовали даже начинающего логопеда.

– Это Ларри Орк, – вздохнул комиссар, когда косоглазый эльф упал на колени перед нами. – И два вора! Ларри Орк недавно отсидел десять лет в одиночной камере за жестокое изнасилование мужчин. Его выпустили на днях. Как раз в тот момент, когда Ларри решил найти себе кого-нибудь в целях развеять грусть-тоску, но тут в окно появляется чья-то задница. Ларри подождал, когда первая задница поможет второй влезть в окно со словами: «Здесь никто не живет! Хватаем, что плохо лежит и мотаем отсюда!». Через неделю прохожие стали жаловаться на крики. Пока он брал их, мы брали его. Это была очень сложная операция. Мы четыре дня сидели в засаде возле его дома. Ждали, когда нарезвиться. Я вошел первый со словами: «Прикройте мою задницу!».

– Ыыыыы, – стонал косоглазый, пока Ларри Орк, тихо дремал на скамье.

– Теперь надеемся, чтобы воришки оклемались и наконец-то дали показания против Ларри. Но пока безрезультатно. Подождем еще! Потому что Ларри выдавать их не собирается! – вздохнул комиссар, а я начинала понимать, что это – очень страшный человек. Извините, гном.

– Вот ваш, болящий! – дверь камеры со скрипом открылась, а вот глаза у узника нет. Он что-то промычал, отмахиваясь от невидимых мух.

– Как вы могли! Ребенку плохо! Срочно! Несите кефир! – заорала я, глядя на невменяемое тело, погруженное в собственную жидкость.

– Я жду! Спасайте! – насмешливо произнес комиссар. Отец подошел к бородатому ребенку, который даже не удосужился опознать родную кровь.

– Давай, сынок, – заметил отец, присаживаясь рядом. – Давай, сынок, кефирчик!

– Ээээ, – открыл мутные глаза страдалец. Я так и не могла понять, узнал он папашку или нет. – Не-е-е….

– После вашей камеры, мальчик жить не хочет! – заметила я, глядя как вливается первая бутылка кефира, частично оставаясь на бороде малышка. – Довели ребенка!

Вторая бутылка вливалась с явными протестами. Для третьей пришлось зажать нос. Почти половина четвертой была влита заботливой рукой отца при помощи доблестной отцовской охраны.

Ему подали следующую бутылку. Телохранители держали дрожащее тело отпрыска и «отбрызга» белыми кефирными хлопьями.

– Тяжелый случай, – вздохнула я, с содроганием глядя на следующую бутылку, которая опрокинулась в рот будущему политику. Да, с такими снами, хоть увольняйся! – Его нужно срочно госпитализировать!

Есть у меня предположение, что в недалеком, как мой подопечный, будущем, вступит в силу антикефирный закон.

– Четвертая! – заметил отец, пока наследник упорно выворачивался из заботливых рук охраны, намереваясь вывернуться наизнанку.

– Все! Четыре литра! Мой сын спасен! – заметил отец. «Бе-е-е!», – орал счастливчик, рыдая и размазывая сопли вперемешку с кефиром по лицу. – Я тоже очень рад, что ты выжил!

– Мы берем его на поруки, – тут же произнесла я, расписывая и демонстрируя его награды вздыхающему комиссару.