Крылья

– Боже мой! Конечно, – пробормотала она растерянно. – Мне осталось чуть-чуть… Петунья и анютины глазки. Ты не против? Если что-то понадобится, ты только скажи. Могу присмотреть за садом, пока Анна не поправится.

– Хорошо, спасибо, – и я, пошатываясь, поплелась в дом. Передвигать ноги после всего случившегося оказалось не таким уж простым занятием. Феликс дал мне руку, заметив, как меня заносит из стороны в сторону.

– Когда ты уедешь? – резко повернулась я к нему, как только за нами захлопнулась дверь.

– Как только уложу тебя спать, – невозмутимо ответил он.

Я закатила глаза. Кажется, он думает, что я при смерти или вроде того, но сил спорить не было. Я побрела в душ, прихватив по дороге пакет для мусора. Стащила с себя окровавленную одежду и завернула в полиэтилен: вещи придется или отдать в химчистку, или выбросить, но отстирывать с них кровь у меня точно не хватит нервов. Синяков на мне оказалось не меньше, чем после нападения в магазине, лицо украшала новая ссадина. Рана на руке выглядела просто тошнотворно: с толстой запекшейся коркой и фиолетовыми отечными краями…

Напряжение, переполнявшее меня, вдруг поползло через край, и из глаз хлынули слезы. Только сейчас до меня дошло, что я чуть не умерла… Я ревела под душем, пока ощущение трехкратного помола через мясорубку не начало потихоньку сходить на нет. Потом натянула пижаму и поплелась в гостиную.

Феликса нигде не было. Я почти запаниковала, но потом услышала шум на кухне. Гулко шумел чайник, Феликс стоял ко мне спиной, склонившись над столом. Несмотря на то что я видела его – его тело – на этой кухне много раз, сейчас он показался мне чем-то чужеродным в этой реальности. Он обернулся и протянул мне дымящуюся чашку.

– Спасибо. И за чай, и за все остальное, – сказала я.

Феликс стоял рядом, прислонившись плечом к стене, и смотрел на меня: один из тех его сумрачных взглядов, которые всегда приводили меня в волнение.

– Я увижу тебя еще когда-нибудь? – спросила я прямо.

– Чем больше я затягиваю с отъездом, тем сложнее мне ответить на этот вопрос.

– То есть? Не понимаю…

– Не важно, – спохватился он. – Что с твоей рукой?

– Ерунда, – соврала я, отставив чашку и опуская руку под стол.

Феликс сел рядом, взял мою руку и стал разглядывать рану.

– Точно не хочешь рассказать мне, что там произошло? – спросил он, ведя пальцем вдоль запекшейся корочки.

– Нет, – помотала головой я.

– Нужно обработать и зашить, – заявил он.

– Зашивать? Сейчас? Меньше всего я сейчас хочу в больницу, нет.

– Я могу, – сказал Феликс, осторожно укладывая мою руку на стол, как раненого зверька.

Я не могла поверить, что резанула себя так, что рана потребовала «кройки и шитья». Еще меньше мне верилось, что Феликс сможет сделать это сам. Я не ослышалась? Феликс принял мое молчание за сомнения.

– Если не зашить, будет плохо заживать. И будет шрам.

– Ладно, – сдалась я. – Но инструменты? И как в домашних условиях?

– В машине есть все, что надо, – сказал он и вышел.

* * *

Феликс надел перчатки, обработал рану какой-то жидкостью, слегка раздвигая края. Я зажмурилась. Черт, почему я не придумала какой-нибудь другой способ повышения уровня адреналина в крови?

Можно было прикусить себе язык или вломить себе пару затрещин, и тогда не пришлось бы сейчас…

– Будет всего несколько стежков, – сказал он, вправляя шелковую нить в тонкую изогнутую иглу. – Только вот…

– Что?

– У меня нет обезболивающего. Придется без него, сможешь потерпеть?

Феликс выжидательно посмотрел на меня, я закусила губу. По живому меня еще ни разу не шили.

– Н-не знаю. Попробую.

Я решила не смотреть на рану, отвела глаза, старательно делая вдох-выдох. Но когда игла погрузилась в кожу, стало ясно, что я долго не продержусь.

– Феликс… Я не могу, – выдохнула я.

– Осталось немного.

– Давай я схожу поищу обезболивающее в комнате у Анны! Может какие-нибудь таблетки… Ай!

– Нет.

Руку пронзила нестерпимая боль. Я старалась не дергаться, но с каждым стежком это становилось все труднее и труднее.

– Ты же сказал, всего несколько стежков, – прошипела я, хватая воздух ртом и впиваясь здоровой рукой в его плечо.

– Еще чуть-чуть.

Перед глазами поплыла золотая пыль.

– Нет, не могу больше, – забормотала я, ощущая, как сознание стремительно съеживается до размера белой пульсирующей точки.

* * *

Я сидела в темном саду, прижавшись лбом к стволу дерева. В Ольгу. Закинуло в Ольгу, хотя я почему-то была уверена, что перебросит в Феликса. Рука пульсировала от жгучей боли, хотя на ней не было ни царапины. Теперь я начала понимать. Мое сознание начало прихватывать с собой мои физические ощущения, проецируя их на чужое тело. «Боль от пулевого ранения, предсмертная агония – вот что это было!» – ошеломленно осознала я, вспоминая о тех первых минутах в машине Феликса, когда только-только «вернулась в себя». Странно, что я не додумалась до этого сразу. К горлу подкатила тошнота.

Я с трудом поднялась, держась за дерево и выпрямляя затекшие ноги. Прямо над садом ныряла в прозрачные облака и выныривала снова яркая полная луна, где-то жалобно кричала ночная птица. Воздух был свежим и сладким до головокружения. Над головой среди тяжелых розовых цветов трепетали ночные бабочки.

– Ч-черт, – ругнулась я, потряхивая ноющей рукой, мечтая, чтобы боль поскорее прошла.

– Что с рукой?

Я подскочила от неожиданности, резко разворачиваясь на каблуках. Феликс спустился по ступенькам и медленно шел ко мне. Я закусила губу от обиды: кажется, я ожидала, что он будет старательно приводить меня в чувство, а не решит уехать, пока я не мешаю ему.

– Повредила инвентарем, – буркнула я своим «новым» голосом и отвернулась. – Ты уже, наверно, собрался уезжать? Если да, то…

– У меня было обезболивающее, – сказал Феликс, становясь рядом со мной гораздо ближе, чем могли бы стоять незнакомые люди.