Лимонный хлеб с маком

«Я прибуду 1 февраля на пароме в 8 вечера.

Позвоню тебе домой, как только сойду на берег».

Священник распахнул школьную дверь. Первыми вышли самые маленькие – девочки в темно-синих юбках, в колготках под цвет и в светло-голубых блейзерах и мальчики в таких же блейзерах и фланелевых брюках, тоже темно-синих, прямого покроя. Точно такая же школьная форма, какую они с сестрой носили тридцать лет назад. Анна наблюдала, как выходят пятнадцатилетние девочки из класса ее дочери, большинство – в слишком коротких форменных юбках, без пальто, с гусиной кожей от холода на ногах, и с кое-как накинутыми на плечи рюкзаками, скрытыми под длинными волосами. Самые дерзкие закуривали сигареты, не опасаясь быть замеченными. Другие заигрывали с мальчиками из класса постарше.

Это была школа для детей элиты Майорки, что было вполне заметно. Все ученики, казалось, ведут счастливую, радостную жизнь в роскоши. Обычно Анна болтала с другими матерями об экзаменах детей, о внеклассных занятиях, о трилингвизме в классе, о проблемах борьбы Ассоциации отцов и матерей учащихся. Темы ежедневных разговоров с той поры, как Анита поступила в школу Сан-Каэтано в возрасте трех лет. Но другие вопросы не затрагивались никогда. А ей хотелось сблизиться хотя бы с одной из них; тем не менее ни с кем Анна так и не подружилась. Она им не доверяла, потому что, даже не будучи одной из активисток школы, знала все сплетни, которые ходили и которые только начнут циркулировать. Не хотелось, чтобы ее жизнь обсуждалась посторонними. «Ты должна сохранять лицо, дочка. Слушай, смотри да помалкивай», – еще одна чеканная фраза ее матери, Аны де Вилальонги, врезавшаяся в память.

Наконец-то вышла и ее дочь. Как всегда, в одиночестве, не в компании так нужной ей группы подростков. Девочка брела, опустив голову и укрывшись толстым пальто, которое, как она надеялась, могло скрыть недостатки ее тела. Ибо Анита ничего не унаследовала от фигуры своей матери. Генетика постаралась придать девочке большинство черт Армандо, ее отца. Она была толстой и сильной, как и он. Широкая в бедрах и плечах, крепко сложенная, она казалась в два раза больше, чем на самом деле, из-за многих слоев одежды, которую на себя напяливала. И поскольку с восьми лет упорно стремилась заниматься плаванием, постепенно расширила свою спину.

– Нашу дочку нужно было назвать не Анитой, а Анотой[15 - Anota: «запиши». – Прим. перев.], – однажды пошутил Армандо на благотворительном ужине в Королевском морском клубе под смех собравшихся.

И чтобы повеселить гостей, Армандо поведал, как в пятилетнем возрасте Анита нашла под рождественской елкой купальник, балетную пачку, гетры и кофточку, причем все – розового цвета. Девочка взяла балетный инвентарь, положила его на колени матери и заявила (Армандо, чтобы было смешнее, имитировал голос дочки):

– Вот фсякое дельмо.

Присутствовавшие на ужине расхохотались, как и всегда после шуток симпатичного и красноречивого Армандо. Смеялись все, кроме его жены, которая скривила губы… потому что грубость и мужская внешность дочери были ей совсем не по душе.

Чего Армандо не знал и поэтому не мог поведать своим друзьям в яхт-клубе Пальмы, так это того, что Анна не обратила внимания на пренебрежение своей дочери балетом и, подкупив ее парой жевательных конфет, полностью экипировала для первого занятия. Поскольку девчушка не знала, куда ее привели, она спокойно вошла в комнату, где двадцать ее ровесниц, тоже в розовых пачках, проделывали «релеве», подражая худющей тридцатилетней наставнице.

На второй день занятий, поглотив пять жевательных конфет, девочка в нескольких метрах от входной двери балетной школы обняла фонарный столб и заявила, что больше никогда не вернется в это ужасное место. Мать попросила ее не делать глупостей и отпустить столб. Но Анита еще крепче вцепилась в железную трубу и умоляла вернуться домой, твердя, что провела много часов в колледже, очень устала, а балет ничуть ей не нравится. Однако Анна хотела добиться, чтобы дочь увлеклась этим видом искусства: хороший способ придать ей женственности. Надо, чтобы походка девочки стала хоть немного грациознее. К тому же мать поспешила оплатить запись и обучение за первые три месяца.

Анна протянула дочке всю упаковку жевательных конфет, пообещала купить еще, со вкусом клубники и с жевательной резинкой внутри, а также змейки кока-колы, щедро обсыпанные белым сахаром. Но Анита отказалась. «Не хочу, не хочу ничего, нет, не надо». Анна попыталась отлепить ее руки от фонарного столба, но Анита вырвалась и сумела снова вцепиться. Не на шутку разозлившись, Анна смогла ухватить дочь за руку. Анита, цепляясь другой рукой за столб, разревелась, стала умолять не ходить на занятие и вся вспотела. Из носа потекли сопли, и она стала больше похожей на дикарку, цепляющуюся за амазонское дерево, чем на пухлую девчушку из высшего общества, поступающую в престижную балетную школу. Другие матери, напутствовавшие своих невозмутимых дочерей с идеально закрепленными в пучках волос шпильками, украдкой поглядывали на них, когда они проходили мимо. Женщины делали вид, что ничего не случилось, но явно ужасались…

– Как бы ребенка не убило током, – бросила Анне бабушка, которая безмятежно вела внучку за руку.

– Каким это образом, почему? – с тревогой спросила Анна.

– Вчера в Сольере, знаете ли, рухнул фонарный столб… Подмыло дождем. Ведь фонари у нас очень старые, – бормотала бабуля, сама не понимая, что пророчит.

– Послушайте, что вы там несете, – воскликнула Анна, почти поверив старухе, но не перестав бороться с дочерью.

– Да я же вижу, как вспотела девочка… – заключила старушка, исчезая за школьной дверью.

И вот так после разговора о коротких замыканиях в системе освещения Майорки оборвались отношения Аниты с миром балетного танца.

А через три года она сама попросила мать записать ее на плавание. И с тех пор тренировалась каждый день.

У Аниты была черта, унаследованная от семьи Вега. Она родилась с красивыми карими глазами, как у деда Нестора и ее матери, которые унаследовала и Марина. Но Анита не только не выставляла их напоказ, а прятала за челкой, которую сама себе кое-как подстригала.

Анита неохотно подошла к машине. Она открыла дверь и сухо, не глядя матери в глаза, поздоровалась.

– Как прошел твой день, милая?

Она громко хлопнула дверью и ответила:

– Как обычно.

Анита потянулась к приборной доске и, не спрашивая разрешения, выключила обогреватель. Неохотно сняла пальто.

Анна нажала на педаль газа, помахав на прощание двум матерям, которые весело болтали со своими дочками.

– А как насчет контрольной по математике, солнышко? – допытывалась Анна вкрадчивым голосом.

– Пока не знаю. Отметки еще не ставили, контрольная была сегодня.

– Ладно, ладно, но было нетрудно?

Анита пожала плечами и нахмурилась.

– Я положила тебе бутерброд в сумку для плавания.

– Я не голодна.

Они ехали молча, пока не добрались до бассейна.

– Если бы ты купила мне мотоцикл, который я клянчу целый год, тебе не пришлось бы каждый день работать у меня водилой.

Анна не собиралась вступать в дискуссию; она возникала слишком часто. Через пять минут прибыли в спортивный центр. Анна припарковалась, и Анита схватила с заднего сиденья свою сумку для плавания.

– Не задерживайся, пожалуйста, сегодня вечером приедет тетя Марина.

– Я помню, мама, ты сообщила мне сегодня утром, – буркнула дочь, открывая дверцу BMW.

– Да, точно… просто я заб…

Дверь автомобиля хлопнула.

Анна следила взглядом за девочкой, которая шла, сгорбившись и уставившись в землю. В ней так мало женственности… Анна пыталась приучить ее к шопингу, подобно своим подругам, которые ходили по магазинам с дочерьми-подростками. Дочка Куки сходила с ума, шастая по магазинам. Дважды в год, в начале зимнего и летнего сезонов, они покупали билеты бюджетной авиакомпании «Вуэлинг» до Мадрида, чтобы поблуждать по магазинам известных торговых марок в районе Саламанки и в винтажных лавках квартала Маласанья.

Однако Анита довольствовалась темными спортивными штанами в белую полоску и толстовками, которые она накупила себе на втором этаже торгового центра «Алькампо»[16 - «На природу». – Прим. перев.].

Анна с трудом отвела ее в салон красоты, но дочь настояла на стрижке паж, которая ей абсолютно не шла.

Мать попыталась избавить ее от прыщей, свойственных подростковому возрасту, и они посетили косметолога. Но девочка не позволила даже притронуться к своему лицу.

Анна предприняла попытку научить ее ходить грациозно, избавить от неуклюжей походки. Однако Анита повернулась к ней спиной, услышав, что мать объясняет ей, как следует вытягивать пальцы ноги, прежде чем поставить ее на землю.

Не удалась и попытка научить ее позировать для фотографий, одновременно поднимая глаза и опуская подбородок, как это делала Пресли и ее дочери. Но Анита, глядя на фото в журнале «?Hola!», который мать положила ей на колени, спросила ее в лоб, курит ли она травку.

Анна попыталась научить ее приятно улыбаться, не слишком жестикулировать при разговоре и не злоупотреблять словечком «ок», а также не забывать благодарить за что-то. Короче, быть на уровне.

– Важно проявлять свой уровень и класс, дочка. С ним рождаются, но его можно и приобрести. – Очередная чеканная фраза ее матери.

Однако Анита отказывалась делать что-либо, исходившее от Анны. Она ни в коем случае не хотела походить на нее или на кого-то из подобных ей в яхт-клубе Пальмы.

«Топтыжка» приближалась к зданию муниципального бассейна. Анна видела, как дочь сунула руку в сумку для плавания. Ей было точно известно, что ищет девочка: бутерброд. Так и вышло; она достала бутерброд, который Имельда тщательно завернула в фольгу. Анита скрутила мячик из фольги и швырнула его в мусорную корзину на расстояние более трех метров. Метко. Взглянула на бутерброд с «собрасадой»[17 - Пикантная вяленая колбаса из свинины, традиционное блюдо на Балеарских островах. – Прим. перев.], которая так ей нравится. Максимально разинув рот, разом откусила и проглотила половину.

– И правда – подходит прозвище Запиши, – вздохнула Анна, поворачивая ключ в замке зажигания.