Лицей 2017. Первый выпуск (сборник)

– Посовременнее что-то есть? – спросил Игорь.

И тут я вспомнил, что у меня сохранилась целая стопка маминых книг. Собственно, это всё, что от неё у меня и осталось. Ну, и фотки её. Но я стараюсь не трогать мамины вещи. Я избегаю всего, что хранит память о ней.

– Есть иностранные книги девяностых годов выпуска. Пойдут?

– То, что нужно! – обрадовался Игорь.

Он выбрал несколько книг. “На игле” Уэлша (большая удача, что у меня есть эта книга, её ведь в магазинах теперь не найти, сказал Игорь), Берроуза “Обед нагишом” и Томпсона “Страх и ненависть в Лас-Вегасе”.

– Всё-таки в наркокультуре что-то есть, – сказал он. – Уэлшевский Марк Рентон ведь сознательно колется. В его жизни, благодаря этому, есть хоть какие-то вспышки. Пусть это всё ведет в могилу. Зато он живёт не так, как весь этот средний класс.

Наркокультура. Ага. Так вот как называется то, что отняло у меня возможность быть здоровым – наркокультура. И я отвечаю:

– Моя мама умерла от передозировки. Ей было 25 лет. Я вырос, даже не узнав, что такое – быть чьим-то сыном…

– А почему она стала наркоманкой, почему выбрала такую жизнь?

– Понятия не имею. Слишком любила моего отца? Господи, как я его ненавижу, это же все он… Хотя, не знаю, может, она просто не видела смысла в жизни? Или ей, как ты и говоришь, обрыдло все, что она видела вокруг? А вообще, “наркокультура”, “наркокультура”… Хорошо рассуждать, книжки об этом почитывать, когда тебя это не касается…

В голове пронеслось: зачем я это говорю? Еще минута, я и про ВИЧ проболтаюсь…

А Игорь сказал:

– Это очень больно, мне не понять, как это ужасно… Знать, что мать променяла тебя на наркоту… Врагу не пожелаешь. Но если бы она была жива?.. Кем бы она стала? Ты никогда не думал? Вот моя мать. Жива и здорова. Она сделала себя сама, успешная женщина. У нее фирма по производству офисных стульев. Стульев офисных, понимаешь? Когда я в прошлом году сказал, что хочу поступать на биофак, она только посмеялась. Говорит, поступай, но через пять лет в любом случае будешь моим исполнительным директором. В любом случае!.. А я в гробу эти офисные стулья видел… Ладно, вроде более-менее донес до нее, что хочу быть биоинженером. Она, конечно, и слова-то такого не знает… А тут как-то недавно рассказывал ей про нашего Петра Петровича, ну, какой он классный, что он месяцами может не вылезать из лаборатории, что каждый ген он изучает до мельчайшей морщинки… А она вдруг посмотрела на меня, как на насекомое, и говорит, мол, а какая зарплата у твоего Петра Петровича? Я говорю: не знаю точно, 20–25 тысяч, наверное, как у всех преподов, а что? А она: а то, что люди, которые получают 20 тысяч, ничему не могут научить, ну разве что только, как стать такими же неудачниками. Представляешь? В общем, не хочу я жить, как моя мать, как ее друзья и коллеги. Пошли они все. Захочу – сторчусь нафиг…

– Или станешь таким же ботаником на всю голову, как Петр Петрович, – вставил я. – А можно совместить: бадяжить какую-нибудь наркоту и получать за это кучу бабла…

Мы от души смеемся. Даже, можно сказать, ржем.

Я не ожидал, что внутри Игоря такой надрыв. Не такой уж он и нормальный, как я думал. Это не плохо, конечно. Это даже хорошо.

Но мне почему-то кажется, что Игорь всё равно станет исполнительным директором.

С детства живу с ощущением, что скоро меня настигнет полный крах. И это неминуемо происходит.

Это, кажется, было утро субботы. Мы с Ариной что-то жевали, обсуждая, куда бы нам сходить. Вдруг – звонок в домофон.

На пороге стояла Нина. В неплохом расположении духа.

– Я приехала посмотреть, как ты живешь, вичушничек мой. Молодец, что не поддался на Наташкины чары…

– Я отлично. А как она?

– Переживет… А это, значит, твоя девушка?..

– Ну да, несложно догадаться, – встряла Арина. – На батарее же сушатся женские трусы, сами видите…

– Боже, девочка, кто ты? Откуда ты взялась?

– Демидова Арина Михайловна, 1999 года рождения, хожу в десятый класс, рост 165, вес 45. Безумно люблю этого вичушника. Презрение своё с лица подотрите, а то аж капает!.. Вы вообще кто такая? Та самая добрая тётя, которая маленького Лёвочку опекала? Ну, конечно, ребёнка любить легко… А вот взрослый вичёвый – совсем другое дело, правда? Шли бы вы отсюда…

– А ничего, что это не только его квартира, но и моя?! – вспыхнула Нина. – Мама оставила половину квартиры ему, половину – мне. Она хотела всё на меня переписать, она думала, Лёвке всё равно, наверно, недолго осталось… Но я же добрая, я настояла, чтоб пополам. А теперь я такое выслушиваю! Уму непостижимо!

– Если хочешь, продадим квартиру, а деньги разделим, – устало сказал я. – На комнату в коммуналке мне хватит? Хватит. А ты просто забудешь, что я есть. Собственно, ведь ты и так забыла…

– Я имею на это право, – пожала плечами Нина. – По сути, ты мне никто…

– Ну и вали отсюда, п**** бессердечная! – заорала Арина. Мне показалось, она сейчас Нину ударит.

– Успокойся, малышка, – сказал я. – Нин, правда, уходи. Сообщи мне о своем решении по квартире. Я ничего против тебя не имею. Ты мне ничего плохого не сделала, да и я тебе вроде тоже. Так о чём разговор? До свидания.

– Ты что, идиот?! Ты не понимаешь, что ли, какому риску ты подвергаешь эту девчонку безмозглую?!

– Никакого риска нет, – парировала Арина. – Но ты такая тупая, что тебе и объяснять это западло.

– Ах, вот так, – скрестила руки Нина. – Хорошо, посмотрим, какое вас ждет будущее.

Мы ничего не заподозрили. Обнимались так, будто впереди для этого оставалось бесчисленное количество дней. Знали бы, что будет впереди – вовсе не размыкали бы рук… А вообще, надо было куда-нибудь бежать. К сожалению, это не пришло нам в голову, а планета Земля вдруг закрутилась быстрее обычного.

В общем-то, всё в эти дни шло не так. На ставшие уже привычными мне встречи с ВИЧ-позитивными вдруг перестала ходить Света. Я позвонил ей.

– А я пью, – сообщила она мне. – Моя Кэт умерла…

Кэт была её лучшей подругой. Однажды она пришла на нашу встречу, но сидела молча. Света позже обмолвилась, что Кэт не лечилась, хотя иммунный статус стремился к нулю.

– Мы кололись на пару… Одним шприцем. Почти десять лет. Представляешь? Обе завязали. Помню, когда первый раз сдали на вирусную нагрузку, она у нас была почти одинаковая… Даже в этом как сестры. Прошло несколько лет, подошло время пить терапию, я начала, а Кэт наотрез отказалась. Говорила: слезть с одной химии, чтоб пожизненно сесть на другую? Она же сажает печень, да и по всем органам бьёт, как это можно пить добровольно? Умерла она от менингита. Банально для тех, кто не лечится…

– Не поверю, что и умирая, она не понимала, как лажанулась.

– Понимала. И согласна была подключить терапию. Но было уже поздно.

– Извини, но она просто дура… Я иногда отказываюсь понимать вас, заразившихся уже взрослыми. Ведёте себя хуже детей…

– Знаешь, все мои друзья склонны к саморазрушению. Оно и понятно: весь мой бывший круг общения – системщики. Да что говорить, больше половины и нет уже в живых. От СПИДа, правда, единицы умерли – большинство до него не дожили. Умерли от передоза. Один за другим передоз, передоз, передоз… Мы с Кэт выбрались, вылезли… И ради чего? Чтоб её СПИД сожрал?

– Не он её сожрал… Она сама себя ему скормила.

– У неё дочка осталась. Ксюша. Шесть лет. Тоже с плюсом. До недавнего времени всё у Ксю было хорошо. Внешне здоровый ребёнок был. Мне Кэт клялась, что она у неё здоровая родилась. Чтоб я, видимо, не лезла со своими “ядами”…

– А сейчас что с ней?

– Сейчас в больнице. Дело плохо. Пятьдесят пять клеток. Но твой Санпалыч говорит, что надежда есть…

– Хм, мать умерла, сделав этим одолжение дочери… Хоть какой-то шанс выжить.

– Выживет, допустим, а что дальше? Детский дом? Я б её удочерила… Но по закону нельзя… Я всех своих детей абортировала. В сорок пять у некоторых уже внуки, а у меня – никого, только кладбище друзей-наркоманов… Ладно, себя жалеть не буду. А вот Ксюшку жалко. Чёртов закон…

Через паузу я подвёл разговор к завершению: