Зенит

– Надеюсь, ты будешь лучше подготовлен к следующей нашей встрече.

Выполнив свою миссию, Боец поднялся на ноги и отправился прочь из этого места.

С каждым шагом в мою голову все сильнее и сильнее прокрадывалась мысль, что следующий шаг будет последним, что всего пару метров и мы с Елизаром обессиленные рухнем на тротуар. С каждым шагом, я все больше и больше осознавала, что произошло полчаса назад, что этот вечер чуть было не лишил меня Елизара. Полчаса назад человек, которого я безгранично люблю и обожаю мог навсегда исчезнуть из моей жизни. Это ужасно. Шок от произошедшего проходил и мне становилось все страшнее и страшнее. А что если я не успею, что если я не смогу его донести? Что если через несколько шагов он рухнет замертво от какого-нибудь внутреннего кровоизлияния или сотрясения. Я всю жизнь буду чувствовать себя виноватой в этом. Я могла набрать друзьям Елизара и попросить их забрать нас, встретить и помочь ему, но этим вечером судьба сыграла с нами злую шутку – телефон Елизара разрядился, а свой я оставила вместе с рюкзаком у его лучшей подруги Светы подзарядиться. Это была большая глупость. Сейчас я лишь могла надеяться, что встречу кого-нибудь на этой пустынной, окутанной туманом улице, чтобы попросить помощи, но, как назло, город будто вымер, оставив нас наедине.

Елизар дышал, что-то бубнил время от времени и даже мог волочить свои ноги, это успокаивало меня, но все же мне приходилось служить ему живым костылём, помогая продвигаться вперёд, помогая преодолевать метр за метром. Я предлагала ему пойти в больницу, которая находилась намного ближе дома Светы, предлагала постучаться в какое-либо окно и попросить помощи, но он резко и грубо дал мне понять, что я не должна ничего предпринимать без его разрешения и должна словно мул тянуть его к его друзьям. Уж не знаю, чем таким они могут помочь ему, не знаю, что плохого в том, чтобы дойти до больницы и попросить помощи у специалистов…

– Прости меня, – сорвались слабые, еле различимые слова с губ Елизара.

– Не проси прощения, я не пострадала, – как можно доброжелательнее сказала я.

– Я же вижу, как тебе тяжело. Но мы действительно должны идти к Свете и больше никуда.

Невольно я приподняла голову и посмотрела на его разбитое лицо. Из сломанного носа некогда текла ручьём кровь, сейчас, к счастью, кровотечение прекратилось и лишь тёмное пятно, сползающее по губам к подбородку, пару раз небрежно размазанное рукавом курки, напоминало об этом. Правый глаз заплыл синяком, уголок правой брови немного съехал с обычного места, будто бумажный, обнажая то, что скрыто под кожей… Больше я не могла этого видеть. Что же сотворил тот тип с моим Елизаром?! Что могло побудить того незнакомца так безжалостно напасть на Елизара? Каким же можно быть зверем, чтобы так искалечить человека. Уму не постижимо.

Когда шок начал покидать меня, я почувствовала стыд за мою беспомощность, за моё бездействие.

Трусиха. Это слово множество раз вспыхивало в моем сознании, словно молнии во время майской грозы, каждый раз заставляя вспоминать моё оцепенение, когда незнакомец одним лишь движением обездвижил Елизара. Я была парализована страхом, как какая-то овечка, наблюдающая как овец её родного стада одну за другой раздирают. Неужели в тот момент инстинкт самосохранения заставил меня пренебречь жизнью Елизара ради самой себя? В любом случае, если бы тот незнакомец имел на меня какие-то виды, мне все равно не удалось бы спастись, я могла бы только принять бой и хотя бы попытаться спасти саму себя, не становясь жертвой, убегающей от хищника, который лишь играет со мной. Я должна была попытаться что-то сделать. Сейчас я могу всячески себя оправдывать, но итог один – я ничего не сделала.

– Прекрати себя ругать, – сказал Елизар, будто прочитав мои мысли.

– Я не ругаю, – солгала я, борясь с отдышкой.

– Ты всю дорогу молчишь и, зная тебя, мне не составляет труда предположить, что ты себя коришь за что-то. Я бы конечно предположил, что ты возненавидела меня после того, как меня вырубили за секунду и испытываешь ко мне отвращение, как обычный человек, но ты не обычная Кристина. Ты совсем не обычная.

– Ты что пьян? – неконтролируемо вырвалось у меня.

– О, шутишь, я рад этому, – усмехнулся криво Елизар. – Хочешь немного отдохнуть?

– Нет, пока не хочу, – солгала я, втайне желая грохнуться и больше не вставать.

– Спасибо, что помогаешь мне.

– Если ты ещё раз поблагодаришь меня за эту чушь, я добавлю тебе ещё одного фонаря.

И что, черт меня дери, я несу!? Иногда меня дико раздражает, что я не всегда могу спрогнозировать фразы, которые у меня вылетают изо рта. Сколько себя помню, уставшая или на эмоциях, я всегда несу какую-то чепуху, которая никак не согласуется с моим внутренним миром. Может быть, у меня раздвоение личности или шизофрения?

– Один глаз у меня как раз без фонаря, тебе есть куда метить, – впервые за долгое время искренне засмеялся Елизар и напряжение, окутавшее нас с самого парка, куда-то улетучилось.

– Учитывая, что ты еле на ногах стоишь, мне придётся прислонить тебя к дереву, чтобы попасть в самое яблочко, – усмехнулась я, дав волю своему безумию (может лучше остроумию), которое всегда метко помогало разрядить обстановку.

– Ну, учитывая ваши крохотные Тетюшки, далёкие от мегаполиса, с деревьями у нас проблем не возникнет. Вот как раз проходим одно. А вот ещё одно. И ещё одно.

– Крохотные Тетюшки? – возмутилась я такому неуважением к моему родному городу. – Да ты вообще из деревни. Помалкивал бы. Дурень.

Последнее его заявление меня действительно возмутило. Бывает, он частенько отпускает шуточки по поводу моего маленького родного города и моего места в нем. Я, конечно же, в стороне не остаюсь, но не способна терпеть столько унижений в адрес своего родного города, пусть он и небольшой и не суперпродвинутый. У него есть своя многовековая история, своя душа, что присуща тем маленьким городкам, из которых время так и не смогло взрасти что-то большее. Он, покрасней мере, лучше некоторых стерильных городов, не имеющих за своей спиной никакой истории.

– Кристина, мне нужно тебе кое-что сказать, – серьёзным тоном произнёс Елизар, нарушив мои размышления о моем родном городе.

– Что же это? – заинтересовалась я.

– Знаешь, – сказал он и выдержал мучительно долгую паузу, будто подбирая в своей голове правильные слова. – Я страшно люблю тебя, – его голос стал нежнее и добрее, будто сами слова заставляли его сиять.

– Я тоже люблю тебя, – сказала я как-то дёргано и нескладно, не так, как произносила и слышала это в своей голове.

Я все ещё не могу привыкнуть, что мои губы могут произносить эти слова в чей-то адрес, кто не является моим родственником. Мне все ещё сложно слышать и воспринимать свой голос, когда он превращает воздух и вибрации в слова «я люблю тебя». Сколько бы я этого не говорила ему по телефону, эти слова всегда заставляют меня краснеть, а голос предательски начинает дрожать. Да, и сами эти слова мне всегда кажутся каким-то уже клишированным способом передать своё тепло, нежность, заботу, привязанность, беспокойство и ещё огромный спектр чувств. Мне хотелось бы произнести что-то иное, что мало кто использует или не использует совсем, чтобы выразить все то, что Елизар для меня значит, но мне все не удаётся найти подходящих слов.

– Ты моё единственное исключение, – еле слышно сказала я, смущённо опуская глаза вниз, будто меня кто-то мог увидеть.

Да, единственное исключение, вот кто он для меня, тот, кого никто не сможет заменить или вытеснить. Произнеся те слова, мои немеющие от усталости пальцы невольно сжали его предплечье, жаждая удостовериться, что рядом все тот же Елизар, а не плод моего воображения. Он здесь. Рядом.

Не смотря на прохладу осенней октябрьской ночи, застывшие в воздухе частицы воды, превратившиеся в густой туман и страшную усталость, мне вдруг стало так хорошо. Я будто напрочь забыла о том, что Елизара только что избили чуть ли не до полусмерти. Это эгоистично, я признаю это. Это неприемлемо. Но он здесь и благо жив, и я чувствую его рядом с собой, чувствую выветрившийся ослабевший парфюм, напоминающий о всем теплом, что было с нами этим летом. Он идёт рядом, и я готова нести его на своих плечах, потому что чувства к нему делают меня сильнее. Возможно, завтра я буду умирать от боли во всем теле, но сегодня… сегодня я с ним. Рядом, чтобы помогать ему идти вперёд, не смотря на ушибы и ссадины и даже возможный перелом.

Немного неуклюже Елизар потёрся своей щетинистой щекой о мой затылок, устало, но нежно. Он тяжело выдохнул и его тёплое дыхание заставило мою шею покрыться мурашками. В моей голове кто-то словно запустил фейерверк. Темно и вдруг миллиарды огоньков таких ярких, что прикрываешь глаза рукой и состоящие из стольких цветов, что невольно поднимаешь брови от удивления. Наивно и невинно на глаза начали наворачиваться слезы от радости, что у меня есть он, от любви к нему, от чувств, переполняющих меня и не находящих выход наружу.

Тишина и рассеянный в тумане свет фонарей. Разбитое отражение светофора на шершавей поверхности тротуара. Чувства, чувства и ещё раз чувства, которые ты не в силах обуздать и от которых теряешь свой рассудок, отдаваясь во власть безумия. Только бы это в конечном итоге не уничтожило меня саму. И имя этому опасному чувству – любовь.

Глава 2

Утреннее летнее солнце поднялось над горизонтом и зависло, будто насмехаясь над моим одиночеством. Огромная звезда, кипящая от своей же энергии, полыхающая, но абсолютно одинокая в холодном и бескрайнем космосе. Теперь она рада, что не одна такая. Рада, что кто-то на крохотной планете тоже одинок и брошен.

Волшебство рассвета рассеялось. Осталось лишь обычное летнее утро, которое ничем не отличается от других, которое абсолютно лишено того волшебства уединения и невинности. Обычное летнее утро, которое через пару часов превратится во что-то нелюбимое многими, заставляющее вставать и идти на нелюбимую работу.

Я долго всматривалась в пустой горизонт откуда должен был прийти Елизар этим утром. Капли росы все ещё покоились на зелёных листьях и раскрывающихся от ночного сна полевых цветах. Никто так и не стряхнул их своими шагами. Никто не торопился этим утром навстречу близкому человеку.

В мгновение мною овладела всепоглощающая обида, которая подобно чёрной дыре, начала сжирать всё то, что было внутри меня, всю ту веру в Елизара и человечество в целом. Чёрная дыра, что поглощает свет, который никогда не сможет из неё вырваться. Она разрасталась и мне становилось одиноко и печально. Все тепло и нежность, что я чувствовала лишь минуту назад, улетели в эту чёрную дыру. Елизар предал меня, оставил меня одну.

На глазах начали наворачиваться слезы обиды. Я не хочу сейчас рыдать, чувствуя себя преданной и брошенной, но ничего не могу поделать со своими чувствами, ничего не могу поделать с собой. Радует лишь то, что я сейчас здесь абсолютно одна и никто не видит моей слабости и никто о ней никогда не узнает.

Такая жалкая.

Вчера вечером, после того как он приехал на мотоцикле и объяснил мне все странности своего поведения, мы договорились встретиться утром на рассвете на этих лугах и погулять. Так сказать, начать новый день вместе. Но солнце уже встало, а его все не было.

Оставив все надежды, я направилась обратно домой. Должно быть бабушка с дедушкой уже проснулись. Будет простило замечательно, если бы они не наблюдали за мной из-за старой липы около нашего дома и не видели моего провала. Я уверена, что они спросят куда я пошла в такую рань абсолютно одна. Задумаются над моим поступком, и даже возможно придут к выводу, что меня предали, что меня обманули, и будут жалеть меня. Такая жалкая.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось бы оказаться у себя в постели. Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы я проспала рассвет этим утром, чтобы забыла о нем или чтобы с самой ночи шёл проливной дождь. Но ничего из этого не случилось. С самого утра все будто было против меня. С самого утра все складывалось так, чтобы я выглядела жалкой и тупой дурой. Все было против меня. Придётся придумывать оправдания, которые не заставят моих стариков усомниться.

– Кристина, стой! – раздался знакомый мне голос где-то позади меня. Этот голос я уже не раз слышала этим летом и могла бы узнать, где угодно и при любых обстоятельствах. Этот голос заставлял моё сердце биться чаще, а иногда замирать.

Я обернулась. По покрытой утренней росой старой, почти заросшей, тропинке бежал запыхавшийся Елизар. Он был всего лишь в одной лёгкой голубой рубашке, которая была ему велика, как минимум, на два размера и в трикотажных шортах. Рукава мятой голубой рубашки были завёрнуты до локтя, а несколько верхних пуговиц расстёгнуты. Елизар махал мне рукой, пытаясь привлечь моё внимание и убедиться, что я никуда не собираюсь сейчас убегать, что признаться честно мне страшно хотелось сделать. Он немного сбавил шаг, чтобы отдышаться.

– Прости, я проспал, – сказал Елизар, подойдя ко мне.

Он устало выдохнул и наклонился вперёд, оперевшись руками о колени, чтобы отдышаться. По его лицу стекали струйки пота, а спина рубашки потемнела. Угольно-чёрные волнистые локоны торчали во все стороны, будто их не расчёсывали год. Этот Елизар был полной противоположностью того ухоженного, по крайней мере, так мне казалось, парня, что я привыкла видеть этим летом. Такой простой, не загадочный, без какого-либо налёта надменности. Он все пытался привести своё дыхание в порядок, стоящий в одних домашних шортах и старых потёртых кедах, надетых на босую ногу.

– Слушай, только выслушай меня. Я все объясню, – выдохнул Елизар.

Он все ещё не мог выпрямиться, но его горячая и влажная рука легла мне на плечо. Осторожно. Я бы даже сказала, нежно. Но при этом в его движениях что-то поменялось, как и в его новом имидже. Его прикосновение было чем-то родным, будто знакомым уже не один год. Подобные чувства испытываешь, когда общаешься с близким другом. Но при этом этот друг был будто чем-то большим.