Далекое Близкое

Баба Тоня, не сомкнувшая глаз, сидела мрачная и ожидала подляны. Крупной, судя по витавшему в воздухе электричеству.

Павлик по-детски надувал губы во сне, задремав прямо на кухонном диване в обнимку с ноутбуком. Пришлось укрывать его старым клетчатым пледом.

– Сколько? – только и спросила баба Тоня, когда утром парень полез подсчитывать непонятные «клики» и «лайки», а потом чуть более понятные «просмотры».

– Ну… – Павлик потер глаза, пытаясь избавиться от остатков сна. – Вам предлагают в рекламе сняться.

– А заработали-то мы сколько?

– Это в конце месяца только понятно будет. Но пенсия у вас утроится, баб Тонь, зуб даю.

Самойлова поморщилась от жаргона, но жаловаться вслух не стала.

– Комменты… опять гадостей понаписали?

– Не сказал бы, – хохотнул напарник по опасному бизнесу, – вопросы в основном задают. Много. От «как вы такие совок просрали?» до «расскажите, как в вашей молодости парни ухаживали?» И еще рецептов просят, таких, «домашних».

Она оторопела, нахмурилась, потом наоборот улыбнулась, машинально вытирая ладони о фартук.

– То есть, это кому-то интересно? Чтоб я вот так перед камерой вертелась, да брюзжала?

– Ну да.

– Пашенька… – она заглянула ему в лицо, пытливо, настороженно, словно ожидая обмана. – Да кому это интересно может быть? Я ж не актриса какая, прости господи. Я ж так… Никто, по сути-то…

– Как это – никто? – разулыбался внезапно парень. – Вы – Огонь-Бабка! По поиску сразу за Бабой Ягой идете на ютубе.

– А эти?.. – она понизила голос, кивнув головой в сторону закрытой двери. – Как думаешь, что придумают?

– Да кто ж их знает? Только вот что, их двое, вы одна… Поживу-ка я у вас на кухне пару дней. У вас уголок же раскладывается, да? Только вы моей бабушке сами позвоните? Что мол, не шляюсь, где попало, и не наркоман.

Она не удержалась – потрепала по рыжим вихрам, да пошла завтрак готовить.

Три дня длилось затишье. Шаболды куда-то упархивали, прошмыгивая мимо бабы Тони, шушукались, но ничего не происходило.

На четвертый день все изменилось. Вернее, на четвертую ночь.

Баба Тоня проснулась от стука, непонятного, быстрого, негромкого и оттого – пугающего. Тук-тук-тук. Она огляделась – темно, тихо. Приснилось что ли? Не стала вставать – получше укутала ноги, повернулась на бок и закрыла глаза.

Вспышка.

Самойлова села, кутаясь в ночную рубашку, стеганое одеяло съехало на бок. Да что это было-то?

Дз-з-з-зн! Телефон. А сколько времени? Стоп. Какой телефон? Его отключили еще лет пять назад, после того как сын мобильник купил ей первый. Так что это звонило? Баба Тоня потянулась к выключателю ночника, палец привычно нажал на отполированную от времени кнопку из черного пластика, но свет не загорелся.

Тук-тук-тук. В окне что ли? А что за ерунда-то?

И тут внезапно, начинаясь на низкой, гудящей ноте, нарастая, ширясь, раздался вой. Шарахал молотом по барабанным переборкам. Выдавливал пот из пор. Волоски становились дыбом. Сердце дернулось раз, другой, замерло, а потом зачастило. Инстинкт, формировавшийся у живых существ с того момента, когда первая амеба сожрала свою товарку. Опасность! Опасность!!

Пол был далеко.

Дверь еще дальше.

Темнота клубилась, рассеченная парой желтых лучей из щели между портьерами.

Тук-тук-тук.

Угол справа, возле двери. Там кто-то был. Какое-то движение, не виделось – угадывалось. И снова инстинкт – лови звуки! Так чуткий олень вскидывает голову на тонкой шее, поводит ушами и слушает, слушает! – ибо именно от этого зависит сама жизнь его…

Рука сама потянулась перекреститься.

Мелькнул красный огонек в углу.

Тук-тук-тук.

Встала, босые ступни ощутили каждую неровность старых досок крашеного пола. Там что-то было. В углу. Там что-то шевелилось.

Баба Тоня решилась. Протянула руку, взяла старый подсвечник, украшающий колченогий стол, зажмурилась на миг, а потом решительно двинулась туда… В тот угол…

И вот когда оставался шаг…

Когда от напряжения ныли стиснутые зубы…

Когда снова что-то шевельнулось…

Шаг…

Тьма…

Бам-с!!

Дверь отлетела в сторону с громким стуком, сбивая на пол деревянную вазу.

– А-а-а-а!!! – заревело нечто белое, огромное, бесформенное с черными провалами глаз.

– А-а-а-а!!! – заорала баба Тоня и от всей души треснула чудовище подсвечником, и еще раз, и еще… Последнее, что она увидела, перед тем, как мир погрузился во тьму: перепуганное лицо прибежавшего на шум Павлика, на фоне запутавшихся в белой простыне, матерящихся в голос шоболд. А еще красный огонек в углу – спрятанная на буфете маленькая камера, слегка поворачивающаяся на штативе…

Стрешин, врач по призванию и профессии, приехавший на «скорой» на вызов среди ночи, с изумлением переводил взгляд с одного участника открывшейся ему сцены на другого. Ветеранского вида бабулька и две размалеванные девицы, охая, лежали в гостиной на диване и разложенном кресле, злобно посматривая друг на друга.

– Еще раз, – уточнил доктор, машинально щелкая авторучкой, – у бабушки приступ, ничего опасного, но сейчас прокапаем, и пару дней полежать придется. Это понятно, возраст. Но вот у девушки – черепно-мозговая, а у другой рука сломана, это – как? Может, мне полицию вызвать?

– Не надо полицию, – буркнула Карамелька, не отнимая пакета со льдом ото лба, – мы пошутили. Напугать чуть-чуть хотели, ничего такого.

– Напугали? – приподнял бровь врач.

– Напугали, мля, – прошипела Панда, баюкая руку.

Баба Тоня желание общаться с полицией тоже не выказала.