– Ладно, хочешь, обижайся на всякую хрень, дело твое.
Кейт молча пошла прочь.
Глава четвертая
Талли смотрела ей вслед.
– Зря я это сказала, – произнесла она вслух, и под бескрайним небом собственный голос показался ей совсем тоненьким, незначительным.
Она и сама не знала толком, зачем сказала это, почему ей вдруг захотелось высмеять соседку. Со вздохом она вернулась в дом. Ее тут же окутал запах марихуаны, в глазах защипало от дыма. Мать лежала, распростершись, на диване, одна нога на подушках, другая на кофейном столике. Нижняя челюсть отвисла, в уголках губ блестели капельки слюны.
И эта девочка из соседнего дома все видела. Талли обдало жаркой волной стыда. Да про нее в понедельник вся школа говорить будет. Мать Талли Харт – обдолбанная хиппи.
Поэтому она и не приглашала никого в гости. Если уж берешься хранить секреты, храни их в укромном месте, подальше от посторонних глаз.
Она бы что угодно отдала, лишь бы иметь мать, которая готовит запеканки для соседей. Так вот почему ей захотелось поиздеваться над фамилией девчонки из дома напротив? От этой мысли Талли рассердилась и с силой захлопнула дверь.
– Дымка. Вставай!
Всхрапнув, мать села на диване.
– Ш-ш-што случилось?
– Ужинать пора.
Дымка откинула с лица мочалку свалявшихся волос и с трудом сфокусировала взгляд на часах, висевших на противоположной стене.
– Мы в богадельне или где? Кто ужинает в пять?
Талли немало удивилась, что мать вообще в состоянии разобрать, который час. Она вернулась в кухню, отрезала два куска запеканки, разложила по тарелкам и снова вышла в гостиную.
– Держи. – Она вручила матери тарелку.
– Это откуда? Ты приготовила?
– Вот еще. Соседка принесла.
Дымка медленно обшарила комнату мутным взглядом.
– У нас есть соседи?
Талли не ответила. Все равно мать вечно забывала, о чем идет речь. С ней невозможно было поддержать осмысленный разговор, и обычно Талли было плевать – вести беседы с матерью ее тянуло не больше, чем смотреть черно-белые фильмы, – но именно сейчас, после того как в доме побывала та девчонка, Талли очень остро ощутила разницу между ними. Будь у нее настоящая семья – настоящая мать, которая печет запеканки и таскает их соседям, – она бы не чувствовала себя так одиноко. Она опустилась в одно из кресел-мешков горчичного цвета, стоявших по бокам от дивана, и осторожно спросила:
– Интересно, что бабушка сейчас делает?
– Небось клепает очередную идиотскую вышивку, «Иисус в твоем сердце» или что-нибудь в этом духе. Типа, спасает душу. Ха. Как в школе дела?
Талли резко вскинула голову. Она поверить не могла, что мать интересуется ее делами.
– Куча народу, все хотят со мной тусоваться, но… – Она нахмурилась. Можно ли подобрать слова, чтобы объяснить, чего ей не хватает? Ясно было только одно: одиночество ходило за ней по пятам даже в толпе новых друзей. – Я все жду…
– А кетчуп у нас есть? – Уставившись на свой кусок запеканки, мать тыкала в него вилкой и чуть покачивалась в такт музыке.
Почувствовав болезненный укол разочарования, Талли разозлилась на себя. Развесила уши! Можно подумать, не знает, что за мать ей досталась.
– Я к себе, – бросила она, выбираясь из кресла.
И, прежде чем захлопнуть дверь своей комнаты, услышала, как мать задумчиво бормочет:
– Может, не кетчуп, а сыр?
Ночью, когда все давно уже легли спать, Кейт крадучись спустилась по лестнице и, надев огромные резиновые сапоги отца, выскользнула на улицу. Это вошло у нее в привычку – бессонными ночами выходить на задний двор. Над головой раскинулось необъятное, усыпанное звездами небо. Под этим небом она чувствовала себя крохотной, несущественной. Девочка-подросток, совсем одна на пустой улице, которая даже не ведет никуда.
Горошинка с тихим ржанием подошла ближе.
Кейт, усевшись на изгородь, достала из кармана куртки морковку.
– Привет, моя хорошая.
Она перевела взгляд на другую сторону улицы, туда, где стоял соседский дом. Уже полночь, но свет еще не погасили. Наверняка у Талли вечеринка, все крутые ребята собрались. Танцуют, смеются, обсуждают, как классно живется на свете, когда ты настолько крут.
Кейт все бы отдала, лишь бы ее хоть раз пригласили на такую вечеринку.
Горошинка ткнулась носом в ее колено, фыркнула.
– Знаю-знаю, размечталась.
Со вздохом Кейт слезла с изгороди и, напоследок похлопав кобылу по шее, пошла обратно к дому.
Несколько дней спустя, после ужина, состоявшего из печенья и сладких кукурузных хлопьев, Талли отправилась прямиком в ванную. Там она целую вечность стояла под горячим душем, затем тщательно брила ноги и подмышки, затем сушила голову феном, долго и обстоятельно, пока волосы, разделенные пробором пополам, не сделались безукоризненно прямыми и гладкими. Покончив с этим, она подошла к шкафу и уставилась внутрь, гадая, что надеть. Это первая в ее жизни вечеринка старшеклассников – выглядеть нужно на все сто. Из средней школы больше никого не позвали, только ее. Потому что она – особенная. Ее пригласил на свидание сам Пат Ричмонд, главный красавчик футбольной команды. Дело было в среду, они тусовались в закусочной, Талли со своими друзьями, он – со своими. Хватило одного взгляда. Пат тут же отделился от группы парней и направился в ее сторону.
Талли, увидев это, едва не хлопнулась в обморок. Музыкальный автомат заиграл «Лестницу в небеса»[14 - Stairway to Heaven (1971) – песня Led Zeppelin.]. Романтичнее не придумаешь.
– Я могу влипнуть в неприятности только за то, что решился с тобой заговорить, – сказал он.
Талли, изо всех сил пытаясь выглядеть взрослой и умудренной опытом, ответила:
– А я люблю неприятности.
Он улыбнулся так, как никто и никогда не улыбался ей прежде. Впервые в жизни она поверила, что все, кто называет ее красавицей, ни капли не преувеличивают.
– Хочешь пойти со мной на вечеринку в эту пятницу?
– Попробую освободить вечер. – Талли ответила фразой, которую как-то услышала из уст Эрики Кейн в сериале «Все мои дети»[15 - «Все мои дети» (1970–2011) – американская мыльная опера.].
– Заеду за тобой в десять. – Он наклонился ближе: – Если, конечно, тебя отпускают гулять так поздно.
– Улица Светлячков, дом семнадцать. И я гуляю когда захочу.