Улица Светлячков

Дочь? Но ведь это значит…

– Мама? – восхищенно прошептала Талли, сама себе не веря. Она так долго этого ждала, так давно мечтала, что мама однажды вернется за ней.

– Скучала?

– А то, – сказала Талли, едва сдерживая радостный смех. Она была так счастлива.

Бабушка закрыла дверь.

– Пойдем на кухню? Я кофе сварю.

– Я не за кофе приехала, а за своей дочерью.

– Без гроша в кармане? – устало ответила бабушка.

Маму это явно задело.

– Допустим, и что дальше?

– Талли нужно…

– Уж, пожалуй, как-нибудь разберусь, что нужно моей собственной дочери.

Мама вроде бы пыталась стоять ровно, но выходило не очень. Все ее тело как-то вихляло, и глаза были странные. Она наматывала на палец длинную прядь вьющихся волос.

Бабушка подошла ближе.

– Ребенок – это большая ответственность, Дороти. Ты бы вернулась домой, пожила с нами немного, получше познакомилась с Талли и, может быть, тогда была бы готова… – Она на мгновение умолкла, нахмурилась и добавила совсем тихо: – Ты напилась.

Мама хихикнула и подмигнула Талли.

Талли подмигнула в ответ. Напиваться – это же ничего страшного. Дедушка тоже часто пил, пока не заболел. Даже бабушка порой позволяла себе бокал вина.

– Мам, у меня же день рожденья сегодня, забыла?

– День рождения? – Талли вскочила на ноги. – Подожди, я сейчас.

Она опрометью бросилась в свою комнату и под бешеный стук собственного сердца принялась рыться в ящике стола, торопливо выгребая и разбрасывая его содержимое, пытаясь отыскать то ожерелье из бусин и макарон, которое сделала для мамы еще год назад, на занятии в воскресной школе. Бабушка тогда нахмурилась, увидев его, и посоветовала не слишком-то рассчитывать на маму, но Талли ее послушаться не могла. Она только и делала, что рассчитывала на маму – вот уже много лет подряд. Сунув ожерелье в карман, она рванула обратно и, подбегая к гостиной, услышала:

– Да не пьяная я, дорогая моя маменька. Я дочку свою вижу в первый раз за три года. Любовь вставляет покруче алкоголя.

– За шесть лет. Когда ты ее здесь оставила, ей было четыре.

– Серьезно, так давно? – Мама казалась озадаченной.

– Возвращайся домой, Дороти. Я тебе помогу.

– Угу, как в прошлый раз помогла? Нет уж, спасибо.

В прошлый раз? Мама приезжала раньше?

Бабушка вздохнула, затем вся как-то закаменела.

– Долго ты собираешься на меня за это злиться?

– Такие штуки время не лечит. Пойдем, Таллула.

Мама, пошатываясь, шагнула к двери.

Талли нахмурилась. Совсем не так она это себе представляла. Мама ее не обняла, не поцеловала, даже не спросила, как у нее дела. И кто вообще уходит из дома, не собрав чемодан?

– Мои вещи… – начала она, указывая на дверь спальни.

– На кой черт тебе эта мещанская дрянь, Таллула?

– А?.. – не поняла Талли.

Бабушка притянула ее к себе, и Талли окутал ее запах – детской присыпки и лака для волос, – такой родной и уютный. Никто, кроме бабушки, никогда не обнимал ее, ни с кем другим она не чувствовала себя в безопасности, и ей вдруг сделалось страшно.

– Бабуля? – спросила она, отстраняясь. – Что происходит?

– Ты едешь со мной, – сказала мама и, чтобы не потерять равновесие, схватилась за дверной косяк.

Бабушка взяла Талли за плечи и легонько встряхнула.

– Телефон и адрес ты знаешь, так ведь? Если испугаешься или что-нибудь нехорошее случится, ты нам звони, ладно?

В глазах ее стояли слезы, и, видя, что бабушка, всегда такая спокойная и невозмутимая, плачет, Талли совсем перепугалась и растерялась. Что происходит? Что она успела сделать не так?

– Бабуля, прости, я…

Мама склонилась над ней и, схватив за плечо, грубо тряхнула:

– Никогда не проси прощения. Это выглядит жалко. Идем.

Она взяла Талли за руку и потянула к двери. Спотыкаясь, Талли последовала за ней вниз по ступенькам и дальше, через дорогу, к тому месту, где был припаркован ржавый микроавтобус «фольксваген» с огромным «пацификом» на боку, весь в виниловых наклейках в виде цветов.

Дверь открылась, наружу выплыло облако серого дыма. Внутри, среди мглистого сумрака, Талли различила трех человек. За рулем сидел чернокожий мужчина с необъятным афро, перехваченным красной повязкой. Позади него – блондинка в полосатых штанах, жилетке с бахромой и коричневой бандане и мужчина в клешах и засаленной футболке. Пол был устлан мохнатым коричневым ковролином, кругом валялись курительные трубки, пустые бутылки, обертки от еды и восьмитрековые[6 - Также известны как Stereo 8. Формат магнитофонных кассет, популярный в США и ряде других стран с середины 1960-х до конца 1970-х гг. Впоследствии был вытеснен более привычными нам компакт-кассетами.] магнитофонные кассеты.

– Это моя дочка, Таллула, – сказала мама.

Талли терпеть не могла, когда ее называли Таллулой, но промолчала. Лучше потом сказать, когда они с мамой останутся вдвоем.

– Кайф, – сказал кто-то.

– Вылитая ты, Дот. Охренеть.

– Залезайте уже, – буркнул водитель. – А то опоздаем.