Долгая дорога до Грейсленда
– Что за глупый вопрос? – фыркнула мама, показав на огромный старый чемодан, стоявший посреди прихожей. – Конечно, собралась. Осталось только накраситься, и можем ехать. – При этом она помахала перед моим носом целой кипой бумаг. – Здесь вся наша поездка: карты и все прочее.
Я уже было собралась высказаться по поводу бумажных карт, но мне не терпелось отправиться в путь, и я прикусила язык. Когда я шла вслед за ней в ванную, в глаза бросились серебряные застежки на мамином багаже. Я присмотрелась к старому зеленому чемодану, и мне стало не по себе. Словно я только что встретилась с привидением.
Перед каждым выходом из дома время для мамы замирало. И неважно, куда она собиралась – в магазин за продуктами или на гала-концерт, – процесс нанесения макияжа был одинаково мудреным и длительным. Он начинался с нанесения слишком светлой тональной основы, а заканчивался кричащей подводкой для глаз. В итоге исчезали лучшие черты ее азиатской внешности: великолепного оттенка кожа и красивой формы глаза. Мама привлекала к себе внимание благодаря макияжу в стиле Кардашьян и аляповатым нарядам, и ей это нравилось.
– Нас никто не увидит, мам, ведь мы поедем в машине, – простонала я, заглянув в ванную. – Куда тебе столько туши?
Она лишь улыбнулась и вновь приняла специальное выражение лица «для нанесения туши» – ну, когда рот открыт, а лицо скошено в сторону, – чтобы сделать несколько последних мазков. Да что я говорю – чтобы разом извести всю оставшуюся тушь.
– А накладные ресницы-то зачем?! Господи! На кого ты пытаешься произвести впечатление? Ты в курсе, что Элвис умер?
Мама притворно вздохнула и продолжила процесс. Наконец она добилась нужного результата, с довольным видом оглядела себя и бросила аппликатор для ресниц в большую косметичку, стоящую на крышке закрытого унитаза.
– Почти готово, дорогая. Осталось подобрать помаду, и можно ехать.
По опыту я знала, что фразой «подобрать помаду» открывается изнурительный этап, когда на запястье наносится несколько вариантов цветов, чтобы выбрать официальный оттенок дня. К моему удивлению, на этот раз она просто взяла лежащий сверху футляр ярко-розовой помады. Далее на моих глазах развернулась настоящая трагедия: мама схватила неплотно закрытую косметичку, и все содержимое разлетелось по полу ванной.
– Боже мой, как горох из стручка! – закричала мама, падая на колени и судорожно собирая все в кучу. При этом парик свалился, и показалась совершенно лысая, как Луна, голова.
– Мама, твои волосы. Они не отросли? Я думала…
– Что отрастут? Да уж, медики много чего наобещали… Невелика потеря! Пусть химиотерапия ими подавится.
Мама проходила химиотерапию в течение года – по крайней мере, так она мне сказала, – после того как у нее диагностировали рак легких. Это было особенно несправедливо, учитывая, что мама ни разу в жизни не курила. Доктор назвал это «частой болезнью китайских женщин», перечислив массу возможных причин, включая приготовление пищи на сильно разогретом масле. Заявление абсолютно бредовое, но вполне оправданное для врача из Южного Техаса – который, вероятно, видел азиаток только на кухне или в порнофильмах. Мама же всегда шутила, что китайская еда не стоит таких хлопот. «Я использую вок только для того, чтобы отпугивать грабителей», – сказала она доктору.
Рак был обнаружен на ранней стадии, и после изнурительного курса лечения его удалось победить. После маминого заявления, что она свободна от рака и вполне в состоянии продолжить поддерживающую терапию самостоятельно, я с облегчением ослабила контроль. Мама обещала докладывать мне о результатах после каждой процедуры и сдерживала его безоговорочно. Врачи поражались, как хорошо она переносила сеансы и насколько активной оставалась после них. Но последний курс химиотерапии она проходила больше года назад, поэтому, увидев редкие седые волоски, похожие на мазки кисти на бледной голове, я опешила.
– Ну, лучше тебя с потерей волос никто не справится… – проговорила я, протягивая маме парик, который она схватила и тут же нахлобучила на голову. – Сколько париков ты взяла с собой?
Она бросила на меня косой взгляд и проговорила:
– Мы ведь надолго уезжаем. – Привычным движением мама поправила волосы вокруг лица.
Когда-то она надевала парики только по особым случаям: сначала потому, что пережгла волосы обесцвечиванием, затем – чтобы скрыть седину, которая начала кое-где пробиваться. Но со временем ее хобби превратилось в настоящую одержимость, подпитываемую желанием превзойти Присциллу Пресли.
Мама самозабвенно ненавидела Присциллу и при любом удобном случае пускалась в рассуждения о ее многочисленных прегрешениях, начиная со смены цвета волос и заканчивая любовными связями. Все они были запечатлены в ее сознании, как христианские заповеди у добропорядочного католика. Благодаря многолетнему промыванию мозгов список грехов Присциллы всплывал в моей памяти автоматически при любом упоминании ее имени. «Эта жадная шлюха, – приговаривала мама, листая журнал “Лайф”, – и не подозревает, как ей повезло».
Каждому из маминых париков я придумала свое название: они же стали отличным предметом для шуток с друзьями. Один назывался «Слишком молодая, чтобы ходить на свидания, Присцилла», «Только что выскочившая замуж Присцилла» и «Присцилла – разочарование своей мамочки». В нашем городе никто не носил ни париков, ни такой одежды, как у мамы, но ей было все равно.
– Ты наконец готова? – спросила я, сделав вид, что смотрю на часы.
– Ради всего святого, Грейс, это же каникулы! Куда такая спешка?
– Элвис никого не ждет. Кажется, так говорят?
– Он ждал семьдесят лет. Думаю, выдержит еще неделю.
– Ты говоришь за него или за себя?
– Иди уже, я тебя догоню.
Выходя из ванной, я услышала, как скрипнула дверца аптечного ящичка. Мама не ожидала, что я оглянусь и увижу, как она торопливо запихивает в косметичку баночки с таблетками, которые тщательно прятала ото всех. Особенно от меня.
– Перешла на таблетки, мам? Никак социальная страховка больше не распространяется на парики?
В ответ мама нервно рассмеялась.
– Я стара, Грейс. Чудо, что вообще стою на ногах.
– От такого-то количества лекарств!
– Хорошо, доктор Любопытный нос, учту ваши пожелания. Может, наконец, поедем?
Мама застегнула косметичку и с важным видом прошествовала к своему чемодану. Я же мысленно сделала себе зарубку чуть позже поиграть в детектива, потому что, как бы хорошо мама ни владела собой, врать она не умела.
Грейс: Напомни мне, почему я на это согласилась?
Аша: Все прям так ужасно? Вы уже выехали?
Грейс: Нет еще, но не слушай меня. Все в порядке.
Аша: Поверь, это лучше, чем наблюдать, как Джефф вывозит свои вещи.
Грейс: Тоже верно.
Аша: Как поживает великая Лоралинн?
Грейс: Сильно разволновалась. Обычное состояние. Представляешь, у нее так и не отросли волосы.
Аша: То есть парики не спасают? Может, это оттого, что она их носит?
Грейс: Черт его знает. Но что-то с ней не то. Может, это новая нормальность – я давно с ней не виделась.
Аша: Не могу знать, подружка. Приглядись к ней повнимательней.
Грейс: Ну, учитывая, что мы всю следующую неделю сидим в одной машине и спим в одной постели, сделать это будет проще простого.
Аша: Держи меня в курсе!
Грейс: Обязательно. ♥
Глава 5
Мама настояла, что решение всех вопросов, связанных с предстоящей поездкой, возьмет на себя. Во мне тут же включились сигналы, предупреждающие об опасности, но она заверила, что обо всем позаботится – о каждой мелочи; ведь она планировала это путешествие почти сорок пять лет. Как будто это нас спасало! Обычно я все планирую сама, но на этот раз решила отпустить бразды правления – ради сохранения своего душевного спокойствия, которое недавно сильно пострадало. Если мама умудрялась поддерживать в чистоте и буквально в военном порядке свою коллекцию статуэток, то, наверное, способна спланировать и простую автомобильную поездку. По прямой на восток, потом строго на север. Элементарно.
Единственная проблема состояла в том, что в последнее время мама редко садилась за руль. В погожий день она отлично справлялась, как любая другая женщина под семьдесят, пусть и едущая километров на двадцать медленнее разрешенной скорости. Но в любую непогоду или в темноте она теряла способность передвигаться.
Прокат автомобиля составлял самую важную часть нашего путешествия. Поэтому, когда мама сказала, что сделала заказ, я спокойно приняла это к сведению. К счастью, погода стояла великолепная, и мама настояла на том, чтобы отвезти меня в бюро проката.
– Как будто я сама проеду первую часть нашего пути! – радостно заявила она, выезжая на главную дорогу со скоростью улитки. Мне кажется, я пешком шла бы быстрее! Маму было едва видно из-за руля, а тщательно уложенный ранее парик съехал на лоб, почти закрыв ей глаза.
– Мама, разметка на дороге не для красоты.
– Замолчи сейчас же, – спокойно ответила мама, повернувшись в мою сторону. Видимо, ей казалось, что мы сидим за обеденным столом, а не в движущейся машине, и привлечь ее внимание обратно к дороге мне удалось только благодаря крикам и жестам.
– Все, молчу. Больше никаких шуточек и комментариев по поводу твоего великолепного вождения, пока мы не окажемся на месте.
Она одарила меня победной улыбкой и сосредоточилась на дороге: руки на руле в «позиции десять и два часа» – все как положено при сдаче экзамена на водительские права. Включила сигнал поворота, аккуратно затормозила и наконец заехала на парковку пункта проката автомобилей. Дальше все произошло чрезвычайно быстро. Припарковавшись на единственном свободном месте, она оставила меня в машине и буквально через минуту вернулась с ключами от арендованного автомобиля.
– Смотри, Грейс! – радостно показала мама на огромный видавший виды кабриолет фиолетового цвета.
– Мы что, поедем на этом?!
– Он ФИОЛЕТОВЫЙ! – пропела она. – Представляешь, как нам повезло? Какая-то дама заказала его на свадьбу, но невеста передумала. И теперь он наш!
Я чуть не расхохоталась, но потом подумала, что теперь мама всю дорогу будет бороться с лезущими в лицо волосами от парика, а я должна буду прятаться от солнца, надев шляпу и солнцезащитные очки. Ни одному нормальному человеку не нравится, когда ветер постоянно дует в лицо. Обычно, когда мои клиенты взахлеб расписывали мне прелести езды на кабриолетах, я лишь качала головой, не желая их расстраивать: разве может быть безопасной и комфортной езда в машине без крыши?!
– Мы ни за что на свете не поедем через Техас на этом динозавре на колесах. К тому же стоит, наверное, целое состояние.
Мама была явно шокирована моими словами.
– Я в жизни не видела ничего красивее. За исключением только…
– Да, да, за исключением Элвиса. Но путешествовать на таком?!
– Да ты только посмотри. – Мама подбежала к автомобилю, запрыгнула на водительское сиденье и завла двигатель, автомобиль взревел… Я с неохотой последовала за ней.
– Здесь даже моя радиостанция есть!
В ответ я лишь грустно улыбнулась: в машине зазвучали мамины любимые песни в исполнении Элвиса, коллекцию которых я собрала и закачала на ее телефон. Объяснять, что такое Spotify или откуда Алекса столько знает про мамины вкусы, не имело смысла.
Мама прибавила громкость, включив какую-то старую песню, которую я никогда не слышала, и начала раскачиваться в такт музыке.
– Мам, сбавь обороты. У нас впереди долгая поездка.
– О, Грейс, именно так я все себе и представляла! – Она закинула голову и вытянула в стороны руки. – Только, пожалуйста, не будь занудой.
Ну, конечно, старушка Грейс – зануда и ханжа! Что плохого в том, чтобы придерживаться правил? Можно подумать, я не умею веселиться!
– Это я зануда? Нарррываетесь, мадам, – сказала я, передразнивая мамин выговор.
– А что, разве не так? Мы еще не выехали из Эль-Пасо, а ты небось уже прикинула, куда отлетит твоя голова, попади мы в аварию.
Увы, она не сильно ошибалась: перед моим мысленным взором действительно пронеслось несколько ужасающих видений.
– Ладно. Пусть будет по-твоему.
– Отлично, цыпленок-трусишка, – пошутила мама, но ее слова задели.
– Не стану даже отвечать на такое, – сказала я и закудахтала. Мама засмеялась. Все правильно: если не можешь переспорить противника, посмейся вместе с ним. Над собой! – Кстати, как ты собираешься за это платить?
– Это же мой день рождения! Самый достойный повод девушке сорить деньгами. Разве не так?
Для мамы, которая уже много лет жила на папину военную пенсию и социальное пособие, это были большие траты. Мне ли не знать, когда я сама платила за нее налоги? Она не бедствовала, но ее бюджет явно не предусматривал расходы на раритетный автомобиль. Но не буду занудой! Ее поездка, ее деньги. Пусть делает, что хочет. Когда тебе за сорок, становишься более сговорчивой и… сентиментальной.
– Ладно, именинница. Давай сюда ключи от твоей старой, верной колымаги, отгоним ее домой.
Мама порылась в сумке и бросила в окно внушительную связку ключей.
– Постарайся не отставать! – крикнула она мне вслед, пока я шла к машине.
Я с трудом втиснулась на переднее сиденье и сразу ощутила себя, как в кресле гинеколога, с задранными выше головы ногами.
Мама газанула и одновременно нажала на клаксон. К ее полному восторгу, он сыграл мелодию из пяти нот. Я догнала ее, и мы поехали караваном по дороге. В эти несколько минут до маминого дома мне хотелось насладиться тишиной и покоем. Правда, бухгалтер внутри меня все время беспокойно ворочался, гадая, как мама собирается платить за этого монстра.
Рев мотора был не более чем показухой: при всем старании кабриолет с трудом разгонялся до пятнадцати километров в час. Следуя за мамой, я смотрела на выглядывающую из-за спинки копну волос и задавалась вопросом, как же я не заметила, что мама постарела. В моем сознании ей по-прежнему было под пятьдесят. Ее голос ничуть не изменился, а видимся мы редко. Вот я и забыла, что она пенсионерка со стажем.
Свое возвращение в «Палисейдс» мама превратила в настоящее шоу: остановилась рядом с охранником, чтобы он мог заглянуть и осмотреть машину. После того как он махнул ей рукой, давая разрешение на проезд (все по-взрослому!), она поплыла к своему дому, приветствуя всех, кто попадался по пути. Пришлось посигналить. Пусть меня опять назовут занудой, но мне хотелось отправиться в путь до наступления темноты.
Мама поставила кабриолет на свое обычное парковочное место, а я выбрала укромное местечко подальше от основного проезда – чтобы никто в наше отсутствие случайно не задел ее машину. Мама помчалась в дом, как будто внутри случился пожар и ей нужно спасать оставшиеся ценности. Воспользовавшись ее отсутствием, я смогла не спеша разглядеть наше средство передвижения. Ни USB, ни подставки для телефона я не нашла. Смогу ли я на шоссе разогнаться до девяноста километров в час? Проверила, поднимается ли крыша. Поняла, что лучше не трогать…
Мама выскочила из двери: одной рукой катила мой чемодан, другой волочила по земле свой.
– Мам, подожди секундочку. Давай помогу! – Куда там! Я лишь беспомощно наблюдала, как ее чемодан открылся и все вещи вывалились на тротуар.
Мама рухнула на колени и начала запихивать парики, одежду и обувь обратно.
Когда я подбежала, она лишь досадливо отмахнулась:
– Я сама справлюсь, Грейс. САМА! – при этом голос ее предательски сорвался. Пришлось отступить и со стороны наблюдать, как она грудой сваливает вещи и с трудом опускает крышку.
– Мама, постой, ты опять не закрыла до конца, – пришлось вмешаться и аккуратно защелкнуть замки.
Она вздохнула и, тяжело опираясь на мое плечо, поднялась с земли. Затем промолвила:
– Ты такая ловкая, Грейси. Я никогда не могу справиться с этими чертовыми защелками. Подожди здесь еще минутку. Мне нужно кое-что проверить перед отъездом.
Я поднялась на ноги, отряхнула колени и уже собиралась закрыть багажник, когда мой взгляд снова упал на чемодан. Вспомнила, когда в последний раз его видела… Крепко прижав к себе чемодан (словно он был битком набит деньгами), мама вбежала в дом; а затем, не замечая меня, спотыкаясь, поднялась по лестнице. Я тогда была еще подростком, потому что, став старше, научилась проводить дома как можно меньше времени и избегать подобных сцен. Наверху раздался грохот открывающихся ящиков, топот ног, жужжание фена…. Банки и флакончики звенели на все лады, как церковные колокола. А потом наступила тишина.
Я затаилась и ждала, когда мама спустится. Вместо этого раздался глухой, но громкий стук, услышав который я сорвалась с места и побежала наверх, перепрыгивая через ступеньки. Больно ударившись об угол, влетела в ее комнату и… чуть не упала, споткнувшись об открытый зеленый чемодан с наваленными на него вещами. Комната выглядела так, словно ее вывернул наизнанку неосторожный и решительный вор: каждый ящик был выдвинут, все дверцы открыты. Одежда валялась повсюду, обувь была хаотично разбросана по комнате. Мама, сгорбившись, сидела на кровати в ворохе непонятых предметов и громко рыдала. Она не произнесла ни слова, да этого и не требовалось.
– Ты не посмеешь! – закричала я. – Хотя почему же! Кого я обманываю? Еще как посмеешь.
Мама даже глаз не подняла.
Казалось, что она не могла даже пошевелиться. Такой она была во время наших ссор – как в ступоре, – пока я истошно орала, распаляясь все больше и больше. Все обычно заканчивалось моими упреками в том, что она плохая мать, и со словами «ненавижу тебя» я закрывалась у себя в комнате и врубала на полную громкость музыку – чтобы заглушить собственные рыдания.
Я была свидетельницей ссор между родителями, сеансов оскорблений, которые устраивал мой отец… Меня он предпочитал наказывать ремнем, причем старался сделать это побольнее – по открытым участкам тела. Этому архаичному и весьма жестокому наказанию я подвергалась за любые, даже самые незначительные, проступки. Я никогда не знала, что может вывести отца из себя; когда он выпивал, повод невозможно было угадать. Но даже в трезвом состоянии он использовал ремень, чтобы «держать меня в узде». Подростком я уже не так боялась отцовского гнева. Получив подзатыльник, смело смотрела ему прямо в глаза, и это приводило его в чувство. Можно было и просто удрать из дома на машине.
Но больше, чем наказание ремнем, меня пугало то, что моя мать ничего никогда не говорила – ни слова. Даже остановить его не пыталась. Бо́льшую часть своего детства я провела, пытаясь защитить себя, поэтому мне некогда было замечать, что в это время делает мать. Она просто исчезала, как только наступал воспитательный момент, заканчивавшийся очередным шрамом у меня на спине. Но один вечер отпечатался в моей памяти особенно четко: отец из-за чего-то взъелся на меня прямо за обеденным столом, а мать продолжала спокойно есть с таким видом, будто смотрела телевизор. Ведь могла хотя бы вскрикнуть!
– Нет, это я должна уйти из этого дома. И, поверь, если я это сделаю, то уже никогда не вернусь.
Я ждала, что она мне ответит – хоть что-нибудь. Начнет умолять остаться с таким же жаром, как до этого собирала свой чемодан. Но нет! Она не шевельнула ни одной своей накладной ресницей. В какой-то момент мне даже захотелось проверить, дышит ли она. Как вдруг она закричала: «Убирайся!» – таким страшным голосом, что я испугалась и побежала в свою комнату. Захлопнула за собой дверь с такой силой, что висевший с обратной стороны плакат к сериалу «Чудом спасенные» слетел на пол. Помню, как рухнула на кровать и натянула на голову подушку, чтобы не слышать мамины рыдания.
На следующее утро я прикрепила плакат обратно на дверь и спустилась вниз – недоумевая, не приснилось ли мне все это. В комнате матери не было никаких следов вчерашнего разгрома.
С той ночи я никогда больше не видела этого чемодана. Поэтому сейчас испытала настоящий шок.
Я захлопнула багажник, с трудом сдерживая навернувшиеся на глаза слезы. Маме их незачем видеть. Утерев рукавом лицо, я насколько раз моргнула и натянула на лицо фальшивую улыбку. Этому приему меня научила подруга, ставшая королевой красоты в нашем колледже.
Я поспешила войти в здание. Слава богу, еще оставалось время воспользоваться туалетом перед долгой дорогой и поправить макияж, чтобы скрыть следы своих недавних переживаний.
Бумажная карта и распечатанные пошаговые инструкции а-ля MapQuest[14] создавали ощущение путешествия во времени – прямиком в 2001 год. Мама убеждала меня, что так мы сможем совершить чуть ли не кругосветное путешествие, но я решила при первой же возможности сверить наш маршрут с гугл-картами. А пока доверить нашу судьбу допотопной карте, ради производства которой загубили, наверное, целую березовую рощу. Я неплохо ориентируюсь в пространстве, к тому же первая часть пути пролегала строго на восток.
Мама занимала меня байками из жизни «Палисейдс», и это было лучше, чем обсуждение последних событий моей жизни. Поэтому я не перебивала и даже не пыталась сменить тему. Чем больше она рассказывала о себе, тем меньше приходилось говорить мне, потому я изо всех сил изображала внимание и интерес. Надо сказать, что мамин рассказ мог бы стать основой для сюжета телесериала. Страсти так и кипели, и мама была ими настолько увлечена, что меня в кои-то веки перестала мучить совесть за то, что я навещала ее так редко и только по праздникам.
Из динамика телефона фоном звучали мелодии тщательно подобранного плейлиста Элвиса. Они вытаскивали на поверхность воспоминания о событиях моей юности, служили им аккомпанементом, о чем я даже не догадывалась. Когда я росла, то ненавидела «Тюремный рок» или «Голубые замшевые туфли», а теперь в машине слушала их с удовольствием. Хотя что будет через несколько дней пути?!
Мама продолжала болтать, вокруг расстилался монотонный пейзаж – ни домов, ни людей, ни животных; и мое внимание невольно ослабло, как только мы покинули Эль-Пасо и въехали в «техасскую глушь». Я так давно живу в Бостоне, что, оказавшись в этой части Техаса, почувствовала себя иностранцем. Дорога на протяжении многих миль шла вдоль границы с Мексикой, как вдруг мы подъехали к пункту пограничного контроля. Молоденький служащий собирался уже задать какие-то вопросы, но, увидев наш лиловый кабриолет и одежду мамы, а главное, услышав, как она по-техасски выговорила «Привет», молча разрешил нам проехать.
Даже мой мобильный не понимал, где мы находимся, и прислал мне сообщение: «Добро пожаловать в Мексику!» с указанием тарифов на международные звонки.
Я чувствовала себя вполне умиротворенной. Все было так, как я себе и представляла: ветер трепал мои волосы, солнце било в глаза, но не слепило. Было достаточно тепло, но не жарко. Я старалась выглядеть заинтересованной мамиными рассказами, но не напрягалась. Я почти поверила, что все хорошо и у меня все получится. Как вдруг мама закричала:
– Грейс, Грейс, поверни. Говорю тебе – ПОВОРАЧИВАЙ!
Только теперь я заметила скромный оазис цивилизации. По маминому приказу я свернула с шоссе на дорогу, которая через пару километров привела нас в небольшой городок и резко оборвалась на стоянке кафе, которое выглядело бы заброшенным, если бы не светящаяся надпись «Открыто» над дверью. Я еще не успела запарковаться, как мама выскочила из машины.
– Мама. Ты же говорила, что наша первая остановка будет только через несколько километров.
И тут я увидела ее – большую, выполненную из пластика вывеску, один конец которой хлопал на ветру. «ШОУ ЭЛВИСА. ПРИГЛАШАЕМ».
– МАМА! Не может быть.
Она подняла руки вверх, словно ей только что велели бросить пистолет.
– Я не виновата, поверь. Кто же знал, что это здесь находится. К тому же маленьким девочкам нужно в дамскую комнату, да и, учитывая сколько времени мы уже в пути, большим девочкам тоже.
– Мой мочевой пузырь еще не подавал сигналов.
– В менопаузу нужно быть осторожнее.
– Мне едва стукнуло сорок. Нет у меня никакой…
В это время в двери появилась пожилая пара – оба одеты в длинные шерстяные зимние пальто. Они отвлекли меня от нашей беседы, заставив задуматься, как можно быть такими нечувствительными к жаре. На улице было не менее 27 градусов.
Мама поправила парик и засеменила к входу, раскачиваясь при ходьбе, как новорожденный детеныш жирафа. Пришлось поторопиться за моим малышом-несмышленышем.
Закусочная была почти пуста, если не считать сидящего за стойкой мужчины, который как автомат поглощал саго, не утруждая себя тем, чтобы дышать или жевать. Я остановилась перед табличкой «Пожалуйста, дождитесь, чтобы вас посадили» на стойке администратора, за которой никого не было. Огляделась вокруг, недоумевая, реальное ли это кафе или мы попали на какую-то съемочную площадку. Мама при этом спокойно поправляла наряд, изрядно помятый в машине.