Долгая дорога до Грейсленда

Глава 3

Мы с Джеффом редко ссорились, и если такое случалось, то буквально через несколько минут после размолвки он начинал просить прощения. На этот раз все было по-другому: он не пришел домой ни в тот вечер, ни на следующий день – и я поняла, что дело серьезное. Это был самый долгий срок, когда мы не разговаривали, но я не собиралась делать первый шаг.

Наверное, я должна была переживать, что муж променял меня на другую женщину; злиться на то, каким образом он признался в измене. Вместо этого я мысленно ходила по кругу, вспоминая последние десять лет, и гадала, как и когда между нами все пошло наперекосяк.

Хотя Джефф физически отсутствовал, все в доме напоминало о нем: в холодильнике стояли разложенные по контейнерам диетические блюда из курицы и брокколи, которые я могла спокойно вышвырнуть; но вот разобраться с безвкусными безделушками, встречающимися повсюду в квартире, было не так-то просто…

Открыв шкаф, я заметила, что не хватает нескольких рубашек, хотя остальные его вещи были, как всегда, аккуратно разложены и развешаны по цветам, как в магазине «Блумиз»[7]. В отличие от моих, которые валялись кучами, как после бомбежки. Стоит отметить, что недавно Джефф отказался от старомодных черных мокасин и широких брюк цвета хаки в пользу модных кроссовок и джинсов. По правде говоря, я сразу заподозрила неладное, когда он стал задерживаться на работе, ссылаясь на преобразования столетней давности. Но татуировка в виде знака бесконечности на его лодыжке сбила меня с толку: я отказалась от мысли об интрижке на стороне в пользу кризиса среднего возраста. Скорее всего, случилось и то и другое, но я ничего не предприняла. Так кого сейчас следовало винить?!

Порывшись в ворохе старых туфель и скомканных вещей на своей половине шкафа, я откопала старый черный чемодан, украшенный багажными бирками, которые не удосужилась оторвать после последней поездки в Техас.

Пока я раскладывала чемодан на кровати, зажужжал телефон и одновременно с ним внизу хлопнула входная дверь. Кто-то позвал меня по имени, но я не узнала голоса. Успокоив себя тем, что ни один убийца не станет таким образом привлекать к себе внимание, я выглянула на лестницу.

– Грейс! Ты здесь? Надеюсь, не испугала тебя.

– Совсем чуть-чуть.

Это была Аша, единственная подруга, оставшаяся у меня после колледжа; нашей дружбе не помешало ни ее превращение в супермаму с кучей детей, ни моя приверженность идее брака без детей.

Аша протопала по ступенькам, сердито бубня:

– Сначала пишешь, чтобы я приехала, а потом не берешь трубку.

В ее голосе, как обычно, звучали гневные нотки. Раньше я все время думала, что чем-то ее рассердила, пока Аша не спросила, почему я все время извиняюсь. Как-то, еще на первом курсе, она написала: «У меня синдром стервозного голоса». Дело было на одном из семинаров, которые администрация придумывает для свежеиспеченных студентов, чтобы те привыкали к дисциплине и не портили статистики.

– Извини, нырнула в шкаф Декстера.

Последовав за мной в комнату, Аша заглянула в шкаф и рассмеялась.

– Декстерррра! – передразнила подруга. – После стольких лет в Бостоне? Я умываю руки.

Аша была индианкой и коренной бостонкой – она взялась приобщать меня к стилю жизни Новой Англии[8], начав с высмеивания моего раскатистого «р», свойственного южанам.

В ответ я сделала страшные глаза и… чуть не потеряла левую контактную линзу. Аша хихикнула.

– Теперь это уже не твоя проблема.

– Джефф должен будет вывезти свое барахло до моего возвращения, иначе я отдам все в благотворительный фонд.

– Даже бездомные погнушаются таким дерьмом, – с этими словами Аша швырнула в меня одним из мокасинов.

– И то правда.

– Кстати, можешь не волноваться, в твое отсутствие обещаю взять на себя заботу о Пуддлзе. Хотя он мог бы пригодиться Лоралинн в дороге – в качестве парика.

– Не смейся над святым, – вяло откликнулась я.

Аша впервые встретила маму на выпускном вечере и к тому времени была наслышана о ее выходках. В отличие от меня, буквально сходившей с ума от раздражения, подругу они забавляли.

– Она напоминает мне киношных мамочек. К ее чести, она никогда не пыталась выдать тебя замуж за сына друга семьи.

«Есть вещи и похуже», – подумала я.

– Ты уверена, что сможешь позаботиться о коте? Хотя, зная тебя, кота я, скорее всего, больше не увижу.

– Я его как минимум переименую.

А вот на это я бы с радостью согласилась. Кличка Пуддлз была, на мой взгляд, просто дебильной. Ее придумал Джефф: он любил присваивать нашим домашним питомцам нелепые, но звучные имена.

– А кому отойдет кот после того, как вы, ребята…

– Не бойся произнести это слово – «разведемся».

Вот я и назвала вещи своими именами. И задумалась: не имея детей, с равными доходами, мы могли бы разделить совместно нажитое имущество довольно легко, но владение котом создавало проблему. Хотя вряд ли нам потребуется обращаться к мудрости царя Соломона, тем более что я не кошатница. Как, впрочем, и не собачница.

Я взяла Пуддлза на руки и начала почесывать ему за ушком, на что кот ответил довольным мурлыканьем. Бедный! Он понятия не имел, что его ждет. Вся его жизнь проходила в компании телеканала Animal Planet, роботизированной кормушки, дозатора воды и туалета. А теперь ему предстоит бороться за жизнь в окружении кучи детей.

– Спасибо, что пришла. И за то, что готова взять нашего старичка. – Я перестала вести счет жизням кота, когда перевалило за девять.

– Ты уже сообщила матери о своем грандиозном решении или просто собираешься появиться у нее на пороге с набитым чемоданом? – Аша кивнула в сторону кучи одежды, которая валялась на кровати.

– Нет пока. Жду, когда решение полностью созреет.

– Чтобы не передумать?

– Похоже на то.

– Ну, если будет нужна помощь, ты знаешь, где меня найти. Буду ждать твоего возвращения.

Я погладила Пуддлза, а затем бросила несколько пар обуви в открытый чемодан.

– Что собираешься делать дальше? – спросила Аша, аккуратно складывая мою одежду.

– Наслаждаться отдыхом? Параллельно переваривать случившееся, стараясь не сойти с ума.

– Да, глобальный план для первого отпуска за много лет. Мы же называем это «отпуском»?

– Лучше «семейной командировкой».

Подруга не хуже меня знала, что после колледжа мы с мамой редко виделись. Созванивались в последнее воскресенье месяца, я приезжала к ней на Рождество и День благодарения, в основном чтобы удрать от холодной бостонской зимы. И каждый раз, получив порцию странных историй из жизни Элвиса и наслушавшись его песен, я возвращалась со словами, что делаю это в последний раз.

– Я поняла, почему ты решилась на это путешествие. Потому что ты хорошая дочь.

Аша всегда умела сказать нужное слово в нужное время, успокаивая мою совесть.

– Не уверена, что хорошая. Просто дочь.

– Не всякий мог бы так поступить. Так что вспоминай об этом, когда придется в тысячный раз прослушивать подборку великих творений Элвиса.

– Не думаю, что поможет.

Схватив бокал с вином, я плюхаюсь на кровать. Я изо всех сил старалась не показать, насколько взвинчена. Аша села рядом.

– Выпей, сестренка. Тебе пойдет на пользу.

– Все, у меня дел по горло! – Я залпом допила вино. – Нужно сложить вещи и прикончить эту бутылку!

Аша поцеловала меня в макушку, взяла на руки Пуддлза и, напевая You Are Always on My Mind[9], направилась к лестнице.

– На что я себя обрекла?

Она повернулась.

– На доброе дело.

Боже! Как было бы хорошо.

В трубке продолжали звучать гудки, и я репетировала речь, которую наговорю на автоответчик после того, как дослушаю Are You Lonesome Tonight?[10] в мамином исполнении. И в этот момент раздалось:

– ГРЕЙС?! – Было слышно, что мама сильно запыхалась. – Сегодня же не наше воскресенье. У тебя все в порядке?

Как я ненавидела себя в этот момент за то, что телефонные звонки не по расписанию заставляют ее тревожиться.

– У меня все хорошо. А как ты? Ты только что марафон пробежала?

– О боже, нет. Ты же знаешь, я побегу только при виде разъяренного медведя. Просто воспитываю характер – оставляю телефон в розетке. Говорят, эти телефоны как наркотики, к ним можно пристраститься. – Слово «наркотики» она прошептала, будто сидела на собрании анонимных наркоманов.

– Мама, ты точно так же относилась к банковским картам. А теперь заказываешь свои парики через интернет, как обычная миллениалка. – Тут же сознаю, что мама понятия не имеет, кто такие миллениалы, и придется потратить следующие пятнадцать минут на объяснения, поэтому быстро продолжаю: – Звоню тебе по поводу твоего дня рождения.

– Ах да. Семь-ноль, СЕМЬ-ДЕ-СЯТ. Представляешь? Джейн Пардью сказала, что я выгляжу не старше шестидесяти. Все потому, что она никогда не видела пожилых азиаток. Мы не скукоживаемся! – И мама покатывается со смеху. Одному Богу известно, откуда она черпает все эти благоглупости. Это азиатки-то не скукоживаются?! Все сплошь покрываются морщинками. Вот почему я всегда прячусь в тени.

Мама заговорила об уходе за кожей и необходимости зонтиков. Раньше все это меня страшно раздражало, но теперь я и сама стала придерживаться простых правил: пить теплую воду с лимоном, находиться на солнце только под зонтом…

– По поводу поездки в Грейсленд. Ты не передумала?

– Конечно же нет. Я думаю о ней уже несколько лет. У меня все заранее спланировано. Ронни Альбертсон сказала, что поедет со мной, если ее муж отпустит, но, видит бог, я не смогу находиться в машине с этой женщиной в течение двух недель – даже ради Элвиса.

– Ты все еще хочешь, чтобы я тебя отвезла?

Телефон замолчал.

– Мечтаю об этом, – сказала она удивительно спокойно и просто, в непривычной для себя манере. Я даже опешила.

– Тогда так мы и сделаем. Я… прилечу в Эль-Пасо, и мы отправимся в путь.

В трубке наступило гробовое молчание.

– Мама? Мам!

– Ю-ху! – раздалось наконец так громко, что мне пришлось отодвинуть трубку. А потом, продолжая радоваться, мама начала составлять перечень необходимых дел.

– Я же говорила, что Джефф тебя отпустит.

– Мама. Он… – Я хотела было рассказать матери о том, что мы расстаемся, но потом решила не портить ей настроение. – Да, ты была абсолютно права.

– О, дорогая моя, как же здорово. Наконец-то! Вот увидишь, я еще сделаю из тебя поклонницу Элвиса.

– Мама, не торопи события. Относись ко мне как к водителю с «Убер».

– Что такое «Убер»?

– Все, проехали. Просто иди собирать вещи. Я сообщу тебе, когда я прилечу.

– Хорошо, хорошо. Даже не верится, что ты согласна. Прямо чудо какое-то! Как же все хорошо сложилось, Грейс!

Или, вернее, как вовремя все развалилось.

– Да, мама. Очень удачно.

Когда я была маленькой, мама настаивала на том, чтобы любые порезы или царапины обрабатывались большим количеством перекиси водорода. Ох, как же я орала от боли во время этих процедур! Помогало ли такое лечение в заживлении ран, не знаю, но отвлекало от изначальной проблемы – однозначно.

Поэтому, решившись вместе с матерью отправиться в путешествие, о котором она всю жизнь мечтала, я надеялась на аналогичный эффект. Да, с непривычки будет больно, но потом я смогу начать все с чистого листа. Главное – отвлечься от бесконечных мыслей о том, как я оказалась в такой ситуации.

Я не ожидала, что после столь долгого периода радиомолчания Джефф выйдет на связь, поэтому крайне удивилась, получив от него сообщение с предложением встретиться. Был позыв спросить, не потребуется ли нам психотерапевт? Но потом решила не опускаться до мелочных подколов. Как бы я ни сердилась – не только на него, но и себя, – я не хотела оставлять все как есть.

Я ответила согласием и тут же пожалела. Я была не в состоянии что-либо с ним обсуждать. Самым мудрым сейчас было бы письменно обсудить детали и побыстрее покончить с формальностями. Если твой брак мертв, зачем продлевать агонию?

Джефф приглашал меня в кафе неподалеку от нашего дома – уверена, чтобы обезопасить себя, – хотя напрасно: я не была любительницей публичных скандалов. За исключением, правда, того случая, когда наш кот сбежал из дома. Вот тогда, стоя посреди улицы, я попеременно то честила Джеффа, который выпустил Пуддлза, то звала кота. Со своей стороны попросила встретиться в заведении на другом конце города: не потому, что боялась устроить сцену с разбрасыванием пакетиков сахара, а чтобы избежать встречи с кем-нибудь из коллег или знакомых. Меньше всего хотелось, чтобы Джейн Чой разнюхала о моем предстоящем разводе и начала перемывать мне кости.

Когда я приехала, Джефф уже сидел за столиком – в самом дальнем углу почти пустого заведения; в руках огромная кружка дымящегося кофе; очки запотели от пара. Он был одет как на работу – в один из своих серых костюмов и цветную рубашку, которыми был полон наш шкаф. И в кои-то веки он выглядел по ситуации – без присущей ему веселой игривости. Может быть, он все-таки не был роботом?

Я быстро подошла и села напротив, не дав ему возможность заговорить.

– Странно, что мы встречаемся не в кабинете психотерапевта. Ты нашел в себе силы поговорить без участия посторонних? – Как все-таки приятно высказать это вслух. Его вид меня порядком разозлил.

Он поднес было руку ко рту с целью погрызть ногти, но быстро положил обратно на стол, видимо вспомнив, как я ненавижу эту мерзкую привычку. Конечно, я могла бы догадаться, что грызть пальцы – признак стресса. Не мог же он вечно быть счастливым, каким хотел казаться.

– Ты можешь хотя бы объяснить мне, почему у нас с тобой все так?

Серьезно?! Я скорчила гримасу.

– Ну, ты понимаешь, о чем я, – продолжил Джефф после короткой запинки.

– Может, это ты мне объяснишь? – парировала я.

– Честно говоря, не знаю. Мы ведь никогда не ссорились… – Он замолчал, видимо припоминая.

– Да, но мы никогда и не смеялись.

– Но раньше я казался тебе смешным.

Я и сейчас так считала, но как ему объяснишь?.. Поначалу его остроумие подзаряжало энергией, но его не хватало, когда случались напряженные дни на работе или накатывало моральное опустошение после общения с моей матерью. Во всех этих случаях Джефф продолжал сыпать все теми же нелепыми каламбурами и заезженными шуточками, а я просто молча прятала поглубже свои переживания. Помню тот день, когда меня обошли с повышением: я плакала на кухне, а мой муж не придумал ничего лучше нелепого гэга, подходящего разве только для пятилетнего ребенка. Я ждала проявлений сочувствия, но Джефф настолько боялся любых негативных эмоций, что и мне было запрещено их показывать – как когда-то в детстве. Но если твой муж не понимает и не чувствует тебя, тогда к чему такой брак?

– Смех не панацея, Джефф. Люди не всегда чувствуют себя счастливыми, понимаешь? Это и называется «быть человеком».

– Значит, ты злишься на меня, потому что я позитивный человек? Это многое объясняет, – саркастически заметил Джефф, делая глоток из кружки, которую при этих словах мне захотелось выбить у него из рук. Да, он был позитивным до омерзения. Но никому не дано быть вечно веселым и жизнерадостным; поведение а-ля Поллианна[11] может быть синдромом психоза.

– Понимаешь, это выглядит фальшиво. Разве ты никогда не испытываешь раздражения, грусти, досады? – Внезапно я почувствовала, что устала от этого бессмысленного разговора.

– Слушай. Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться.

Неужели он умеет ссориться? Вот не подумала бы.

– Знаешь… я не хотел, чтобы все так получилось.

Как по нотам: все, у кого случаются романы на стороне, именно эти слова и говорят!

– По-твоему, тебя это оправдывает? Дорога в ад вымощена благими намерениями.

– Подожди, я не об этом. Мне важно, чтобы ты знала: я пытался.

Мне хотелось крикнуть в ответ, что он все врет: сколько раз я чувствовала себя брошенной и одинокой, ощущала простую потребность в сочувствии и ласке, а в ответ получала шуточки и подколы. Все его попытки помочь сводились к мытью посуды и приготовлению ужина, в то время как мне нужно было выговориться. А потом я подумала, что, наверное, он искренне верит, что пытался. Просто это все, на что он реально способен.

– Джефф. Все в порядке. Правда.

Полная ложь! Слезы, которые я с трудом сдерживала, были тому доказательством. Мне совсем не хотелось показать, как я несчастна, как, впрочем, и продолжать дальнейшие объяснения с Джеффом, поэтому я постаралась успокоиться. Как всегда! Умение понимать чужие доводы, в любой ситуации сохранять спокойствие и работоспособность являлось моим «феноменальным достоинством» – так считали все, в том числе мое начальство.

Вот и на этот раз я не позволила себе проявить чувства, хотя на секунду показалось, что Джефф понял мое состояние и выдаст что-то утешительное. Но нет, по своему обыкновению, он сменил тему.

– Могу я взять из дома некоторые из своих вещей, и тогда мы…

– Конечно, забирай что хочешь.

Я встала и, глотая слезы, пошла прочь. Какой прок выкладывать ему свою версию наших отношений – у меня просто не осталось сил сидеть и дальше притворяться.

Глава 4

Эль-Пасо – город, в котором я выросла, – трудно описать. Я живу в Бостоне с колледжа и практически избавилась от свойственного техасцам акцента, за исключением изредка вылетающих типичных для южан словечек. Правда, как только я оказываюсь в компании с земляками, то снова начинаю бесконечно растягивать слова, как будто никуда не уезжала.

Будет несправедливо назвать Эль-Пасо типичным приграничным городком. Но начать расхваливать его «уникальную уютную атмосферу» или «колоритную центральную часть» – это все равно что говорить кому-то комплименты по поводу оригинальной и стильной стрижки, когда на самом деле хочется воскликнуть: «Боже, какая же она… короткая!»

Моим друзьям по бостонскому колледжу Эль-Пасо казался полным романтического очарования, а другие уроженцы Техаса, особенно из Далласа или Хьюстона, считают его отсталым и несовременным. Я впервые увидела небоскребы, уже окончив школу, а на такси проехалась в двадцать лет, когда приезжала к подруге в Нью-Йорк…

Возможно, я по-другому относилась бы к своему родному городу, если бы жила за пределами военной базы или если бы мама постоянно не устраивала свои представления. Быть частью небольшого армейского сообщества, живущего в сельской глубинке, – такого я и врагу бы не пожелала.

Хотя, возможно, я необъективна к родному городу, как, впрочем, и… к своей матери.

Дорога из аэропорта вряд ли произвела бы на приезжего приятное впечатление: тусклые оттенки коричневого и серого, отсутствие зелени – как будто вы смотрите через сепию-фильтр. Этот «оазис» сплошь из домов и тротуаров расположен посреди унылой пустыни, со всех сторон окруженной горами. Они носят звучное название «Горы Франклина», но мне кажется, что им больше подходит их оригинальное название – La Sierra de los Mansos – «Скромные горы». В любом случае никто никогда про них не слышал.

Мама уже давно не живет на военной базе, куда они с отцом переехали из Алабамы (в свое время туда из Вашингтона переместилась вся ее семья – в поисках более удачных условий для ведения семейного дела – химчистки). Много лет назад комплекс для пенсионеров стал ее домом, но она не сразу приспособилась к жизни на новом месте. Большинство ее новых соседей хорошо говорили по-испански и плохо по-английски, плюс считали, что она владеет только китайским. Так что маме вначале нелегко пришлось – знакомиться и рассказывать о себе людям, которые плохо ее понимали. Но белая кожа в сочетании с пышными париками и блестящими комбинезонами позволили преодолеть языковой барьер и превратили ее в своего рода знаменитость.

Комплекс носил шикарное название «Солнечные горы Палисейдс», услышав которое вы представляли бы себе ряды домиков в горах, с высокими эркерами, выходящими на поля для гольфа… На самом деле там размещалось несколько внешне непривлекательных кирпичных зданий, больше похожих на общежития колледжа. Одинокий охранник у входа без ворот даже не посмотрел в мою сторону, и я задалась вопросом, в чем, собственно, заключалась его роль? Создавать у жильцов и посетителей иллюзию безопасности?

Дом, в котором жила мама, располагался в самом дальнем уголке территории комплекса. Местоположение давало ощущение, с одной стороны, простора и свободы, с другой – спокойствия и уединения. Помню, как мама радовалась «своему» жилью – ее чувства я смогла понять много позже, переехав в собственную квартиру. Она вышла замуж в девятнадцать лет и сразу же из дома родителей попала в крошечный двухкомнатный коттедж на базе. И хотя с каждым папиным повышением по службе наша семья получала все более просторное жилье (давая маме возможность увеличивать коллекцию, посвященную Элвису), у нее никогда не было по-настоящему «своего» пространства.

Расплатившись с таксистом, я вошла в здание и поднялась на чрезвычайно медленном лифте. Из коридора на меня пахнуло, как из туалета в баре, – дымом и мочой. Мамина квартира находилась в самом дальнем конце. Ярко-зеленая дверь была украшена изящным и скромным – для мамы – веночком из искусственных цветов. Ниже красовалась табличка с надписью: «Здесь живет фанат Элвиса!» Прежде чем я успела нажать на звонок, дверь распахнулась.

– Грейс!

От испуга я аж подпрыгнула.

– Мама! Ты что – стояла у двери?

– Не обольщайся, милочка; просто собиралась проверить почту.

– В таком виде? – пошутила я.

– Что со мной не так… – заволновалась мама, не сразу сообразив, что я шучу. Леопардовая расцветка ее велосипедных шорт чуть отличалась от леопардового же рисунка ее маечки – вместе они создавали причудливый ансамбль. Дополнял наряд ярко-розовый пояс и фирменный мамин парик, прибавивший ей пару сантиметров роста. Да, и туфли на деревянной платформе, с которых она чуть не падала.

– Мне до сих пор не верится, что ты здесь! – проговорила мама искренне – большая редкость на фоне ее обычной склонности прибедняться.

– Ну конечно, здесь. Где же мне еще быть?

Во время разговора я взяла со стеллажа фигурку Элвиса из клипа «Тюремный рок», ощутив под пальцами трещинки и следы клея. Такой Элвис всегда нравился мне больше, чем тот, что выступал в Лас-Вегасе, – с поднятым воротником странного вида плаща[12].

Эта фигурка наверняка была из тех, которые отец пытался разбить в моменты приступов пьяной ярости – надо сказать, достаточно частых. Обычно он не доставал маму по поводу ее коллекции, но в дни, когда случались неприятности на работе, он, выпив несколько бутылок вина, хватал первую попавшуюся из маминых статуэток и швырял в стену. Все это сопровождалось руганью и упреками за глупую трату денег, пока он не отрубался прямо в кресле. Мама тихонько в темноте подбирала все осколки и остаток ночи и весь следующий день занималась восстановлением фигурки. При этом казалось, что весь этот пьяный дебош никак ее не задевает.

Мама взяла Элвиса у меня из рук и аккуратно поставила на место.

– Мам, ты собрала вещи? – спросила я, хотя прекрасно знала, что складываться она начала сразу, как только узнала о моем согласии ехать, – две недели назад.

Мама радостно подскочила ко мне и с такой силой обняла за талию, что я чуть не задохнулась. Ее голова едва доставала мне до груди, что немудрено при моем росте, равному почти ста восьмидесяти сантиметрам. Я возвышалась над ней и выглядела как мать, обнимающая своего ребенка. Все это походило на сцену из фильма о Бенджамине Баттоне[13]. Забавно было наблюдать за теми, кто оказывался рядом с нами в такие минуты: они переводили взгляд с нее на меня, недоумевая, что происходит. В сельской местности штата Техас азиатка всегда привлекала внимание, а высокая азиатка и подавно.

«Рост – единственная хорошая черта, доставшаяся тебе от отца», – любила повторять мама и была права. Мне нравилось быть высокой. Правда, из-за этого в подростковом возрасте было ужасно трудно найти брюки по размеру. До начала 2000-х годов никто не продавал «длинные» или «высокие» брюки – видимо, в те времена женщины выше 172 сантиметров их не носили. Большинство из них смотрелись на мне как бриджи, правда, в тот короткий период времени, когда бриджи вошли в моду, я выглядела настоящей модницей. Из-за роста мало кто решался за мной ухаживать. Нет чтобы быть высокой в средней школе, когда надо мной издевались все кому не лень! Я же вытянулась только в шестнадцать.