– Нет, Тагай! Это мой отец.
Тогда Жан вошел в комнату и взял целую руку своей дочери, глядя на вторую, перевязанную, и на ее бледное лицо.
– Я думал, что потерял тебя. – Он поцеловал ее в лоб. – Я всегда изумлялся твоим способностям, девочка. Но когда это ты решила, будто можешь летать?
– У меня не было выбора.
Анна указала на молодого человека, который встал позади ее отца.
Жан повернулся. Тагай стоял неподвижно, опустив напряженные руки.
– Жан Ромбо.
С этими словами француз протянул свою руку, и смуглый молодой человек принял ее, сжав у локтя. Они удерживали это рукопожатие долгие секунды, разглядывая друг друга. А потом Жан кивнул и снова повернулся к кровати.
– Анна, известие о твоей попытке полететь разнеслось по всему городу. Очень скоро они явятся за нами и… тем, что мы имеем.
– Тагай все знает, отец. Он сохранил это для нас. Девушка повернула голову к столу, и Жан увидел там сверток. Такие знакомые очертания под тканью!
– В таком случае ему известно и о том, в какой трудной мы ситуации. – Повернувшись к юноше, Жан Ромбо добавил: – Вы поможете нам выбраться отсюда? Боюсь, за воротами уже наблюдают. И по-моему, моя дочь еще какое-то время не сможет лазить по крышам и деревьям.
– Я устрою так, что вы уйдете отсюда. Но куда вы отправитесь?
– Не знаю. Куда-нибудь подальше. Я не могу планировать надолго.
– А я могу. – Анна приподнялась на кровати, и Тагай поспешил подложить ей под спину подушки. – Теперь я знаю, куда увезти руку.
– Еще один сон, дитя?
– Не сон. Я точно знаю. Рука Анны Болейн никогда не будет здесь в безопасности.
– Во Франции? Значит, следует вернуться в Италию и оставить ее у себя? Не думаю, чтобы твоей матери это понравилось.
Жан попытался выдавить улыбку, но безуспешно.
– Я хотела сказать, рука королевы Анны не будет в безопасности нигде в этом свете, – пояснила дочь.
– Тогда мы обречены, дитя. Мы не можем вечно находиться в бегах. Эта рука имеет обычай менять место обитания. Поверь мне, уж я-то знаю.
Анна Ромбо посмотрела сначала на Тагая, потом – снова на отца.
– Тагай рассказал мне о другом свете. Его собственном. Он называется Канадой. Этого света почти не коснулась наша… языческая жестокость. И там у них есть священные места. И полная луна, при которой ее можно похоронить. Возможно, королева Анна наконец сможет обрести там покой.
От изумления Жан утратил дар речи. А вот когда слова девушки услышал Тагай, его сердце забилось быстрее. Потому что в это же самое мгновение он понял, что Анна права. Она упала с неба именно для того, чтобы принести ему исполнение его заветного желания.
Юноша возбужденно проговорил:
– Мы сможем сесть на корабль в Бретани. Мы сможем плыть за солнечными лучами к моей стране.
К Жану вернулась наконец способность говорить.
– Я слышал о тех краях. Но они не похожи на испанские колонии в Америках, где существуют порты, растущие города, цивилизованные люди. Французы отказались от попыток обосноваться в Канаде. Там никого нет!
– Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Там – мой народ.
Жан попытался понять уверенность, которая теперь читалась на обоих обращенных к нему молодых лицах.
– Даже если бы нам удалось найти капитана, который там побывал и смог бы нас отвезти (а мне кажется, что последний корабль плавал в Канаду в те времена, когда вы, Тагай, были еще ребенком!) – знаете ли вы, сколько золота понадобится, чтобы заплатить за проезд? – Жан увидел, как погасла радость на лице его Анны. – У нас ничего не осталось, Анна. Это невозможно. Невозможно!
Наступило молчание. Его нарушил Тагай:
– Я знаю, где есть золото. Много золота. Золота, которое по праву принадлежит мне.
Жан переводил взгляд с одного лица на другое и видел, как к молодым людям возвращается решимость.
– Отец, прежде ты всегда мне верил! Поверь и сейчас.
– А как же наши преследователи – мой сын, тот иезуит, все имперские агенты, которые, возможно, уже сейчас дежурят у ворот? Пусть это дворец, но по мне он все равно попахивает ловушкой!
– Из любой ловушки найдется выход, – объявил Тагай.
Жан явственно ощущал связь, соединившую их, незнакомого индейца и его родную дочь. Он сразу понял это, еще в первый миг, когда наблюдал за ними, стоя в дверях. И вспомнил, как десятки лет назад другие темные глаза смотрели на него. Бекк глядела на него из-под той пустой виселицы – там, на перекрестке, в долине Луары. Бекк любила его. И вдвоем они смогли совершить невозможное.
* * *
Каждую карету, выезжавшую из ворот, внимательно осматривали. Если занавески в ней были опущены, Джанни находил предлог заглянуть за них – обычно присоединяясь к нищим и притворяясь, будто просит милостыню. Иногда в качестве награды он получал от кучера удар хлыстом. Но каждый осмотр давал одинаковый результат: изумленные дамы и возмущенные дворяне. И никаких хранителей руки.
А потом, когда колокол возвестил шесть часов, через ворота пронесли портшез. Каждый из четырех шестов держали двое мужчин, однако не они, а лицо человека у окна заставило Джанни схватить Томаса за руку.
– Мой отец! – прошептал он.
Лицо Жана Ромбо выглядывало между краем шапки слуги и высоким воротником плаща: он осматривал улицу, одновременно пытаясь опустить шторку. Он все еще сражался с ней, когда портшез пронесли рядом с наблюдательным постом. Отец проплывал всего в нескольких шагах от них, но Джанни и Томас смотрели теперь за его спину, на другую сторону портшеза. Длинные черные волосы выбивались из-под белого кружевного чепца и падали на плечо зеленого платья.
Шторка опустилась.
– И Анна! – проговорил Томас.
Джанни устремился вперед, и иезуиту пришлось схватить его за руку.
– Не здесь! – Он указал на главные ворота, где толпились стражники. – Давай двигаться следом. Остановим их в каком-нибудь переулке.
* * *
– Вы кого-нибудь видели?
– Да. И я уверен, что они видели нас.
– Отлично.