Кузнечик

– Если у тебя какие-то проблемы, я найду кого-нибудь другого, чтобы он выполнял заказы. Найдется немало отморозков, которые будут рады убить кого-нибудь за сотню тысяч.

– Любому, кто готов пойти на такое, ты не сможешь доверять. Вот почему тебе нужен я.

– Не хочу больше этого слышать. Ты можешь жить на это целый год. – Иваниси берет со стола ушную палочку и принимается ковырять ею в ухе.

– И, кстати, ты мог бы по крайней мере предложить мне чаю или чего-нибудь еще, это не так уж сложно, – ворчит Цикада.

Он был уверен, что Иваниси в ответ на это огрызнется, но тот неожиданно отправляется на кухню и возвращается с чашкой, которую вручает Цикаде.

– Если черный чай тебя устроит, то угощайся. Другого у меня все равно нет.

Цикада бормочет слова благодарности и делает глоток. Затем дует в чашку, и по поверхности чая идет мелкая рябь.

– Наверное, было сложно заварить чай так слабо.

– Ничего особенно сложного, – говорит Иваниси самодовольно, усаживаясь обратно за свой стол. – Так всегда происходит, когда используешь один и тот же чайный пакетик четыре или пять раз.

– Да ладно, – Цикада снова дует на чай, на этот раз чуть сильнее, – это же дешевый черный чай, который продается в любом супермаркете. После того как ты заваришь его четыре или пять раз, его и чаем-то назвать нельзя. Это что-то вроде пустой скорлупки от чая. Все равно как линная [13 - Т. е. после линьки.]шкурка цикады. Не будь таким жадюгой; ты и так забираешь все деньги, которые я для тебя зарабатываю.

– Ты, дурачок, и впрямь похож на цикаду. Никак не перестанешь стрекотать и верещать.

– Ты мог бы, по крайней мере, давать мне какую-нибудь информацию.

– Что ты имеешь в виду, какую еще информацию?

– Например, о той работе прошлой ночью. Почему я их убил? – Он вспоминает лицо протестовавшей до последнего домохозяйки средних лет. – Я же не дурак, как ты обо мне думаешь. Я в этом разобрался. Это было из-за того бездомного мужика, верно? Парень из этой семьи сжег бездомного заживо.

– Бездомного? Поджег? О чем ты вообще толкуешь? – Теперь раздраженным выглядит Иваниси, в его голосе появляются жесткие нотки. – Тебе это что, так важно?

– Нет, конечно, я не то чтобы зациклен на этом. Но, знаешь, если кто-то каждый день ходит на реку – например, на рыбалку или чтобы белье прополоскать, – рано или поздно ему станет интересно, откуда течет река, как ты считаешь? Разве нет? Что происходит выше по течению, откуда берется вода… Ему захочется это выяснить. Я бы, по крайней мере, хотел знать, кто заказал эту работу.

– Иногда ты поднимаешься к истоку реки и обнаруживаешь, что она вытекает из гигантской водосточной трубы. И это тебя расстраивает. Разве не лучше просто оставаться ниже по течению, жить своей жизнью и радоваться, не зная всего? Может быть, стоит поступить именно так… Чем меньше знает двадцатилетний юноша, тем он счастливее.

– Ну да, ну да, – Цикада пренебрежительно машет рукой, как бы отметая в сторону слова Джека Криспина.

– Слушай, – тон Иваниси резко меняется, – мне вот тоже все было любопытно… о чем ты думаешь, когда делаешь это? Когда ты кого-то убиваешь?

– Что это за вопрос такой?

– Когда убиваешь, ты думаешь об оправдании того, что ты делаешь? Обоснованности этого?.. Ты молишься? Твердишь про себя имя будды Амиды?

– Зачем бы я стал делать что-то из этого?

– Так ты просто убиваешь людей, ни о чем не задумываясь?

«Он мне только сейчас задает этот вопрос?» Это все равно что кетчер спрашивал бы питчера[14 - Питчер (подающий) – в бейсболе ключевой игрок обороны, который бросает мяч (совершает подачу) с питчерской горки к домашней базе, где эту подачу принимает кетчер и пытается отбить бьющий из команды нападения противника.], какие подачи тот умеет делать, – после того как они уже несколько лет отыграли в одной команде. Цикада чувствует себя сбитым с толку неуместностью вопроса, но пытается подобрать подходящий ответ.

– Я не особенно сообразителен, так что с детства научился уходить от сложных вопросов. В школе, например, это были математические теоремы и английская грамматика. Даже если наши учителя все подробно расписывали на доске, я все равно ничего не мог понять из их объяснений. Так что я просто, как бы это сказать, отключал свой мозг. Думаю, в этом случае я делаю то же самое. Я не рассуждаю о том, хорошо это или плохо – убить кого-то. Это моя работа, и я ее делаю. Вот и всё. Это все равно как, ну, когда свет переключается.

– Свет? Какой свет?

– Например, когда ты за рулем и желтый сигнал светофора вот-вот сменится красным. Ты не задумываешься об этом – просто выжимаешь педаль газа и едешь.

– Да. И иногда машина за тобой делает то же самое, что всегда меня удивляло.

– Ну да. И, может быть, время от времени ты неправильно рассчитываешь время и останавливаешься прямо посреди перекрестка. Тогда твоя машина перекрывает движение. И ты чувствуешь себя немного неловко из-за этого, верно?

– Да, думаю, такое со мной происходило.

– Ну вот, что-то такое и со мной случилось.

– В смысле?

– Когда перегораживаешь дорогу, ты чувствуешь себя неловко. Но в этом нет ничего страшного. Ты просто пожимаешь плечами и признаешь, что был неправ. «Я вам тут немного мешаю, что ж поделать, извините». То же самое я чувствую относительно убийств. В любом случае, все, кого мне пришлось убить, были, как выясняется, довольно раздражающими людьми. Они были шумными, тупыми и эгоистичными, лезли не в свое дело. Нет нужды сожалеть об убийстве подобных существ.

– Знаешь, а у тебя талант! – Иваниси разражается визгливым смехом, как будто он пьян.

Судзуки

Судзуки поправляет воротник своей куртки. «Вечно у тебя воротник загнут», – говорила обычно жена, оглядывая пиджак его рабочего костюма. Он представляет себе ее лицо. Делает глубокий вдох и смотрит на свои наручные часы. Сейчас одиннадцать часов утра; прошло примерно двенадцать часов с того момента, как он стал свидетелем того, как машина сбила сына Тэрахары. Небо затянуто облаками. Сыплет мелкий затяжной дождь – поэтому, должно быть, на улице так мало людей, хотя сегодня суббота. Он находится в жилом районе на южной окраине Токио. Дорожные указатели тут и там сообщают ему, что это городок под названием Нэтодзава. «Нэтодзава парктаун».

В зоне для сбора мусора в стороне от тротуара громоздятся мусорные мешки. Капли дождя со стуком ударяются о черный пластик. Судзуки ощущает запах сырости – это запах дождя, к которому примешивается слабая вонь мусора, просачивающаяся сквозь мешки.

Он делает медленный вдох и выдох. «Я просто должен это сделать. Как ты всегда мне говорила».

Хиёко позвонила ему накануне в час ночи.

– Где ты?

– Я только что вернулся к себе домой.

– Лгать мне – плохая идея, – резко бросила она в ответ. – Я сейчас как раз возле твоего дома. Так где ты на самом деле?

Он находился в бизнес-отеле в городе. Пятиэтажное здание, старое, дешевое, и сервис и чистота там оставляли желать лучшего.

– Чем ты там занимаешься? Что ты задумал? Где ты? Ты узнал, где живет этот тип? Тут большой переполох.

– Большой переполох?

– Тэрахара в бешенстве. Он собрал всех сотрудников, орал на них, требовал найти ублюдка, который это сделал! Его можно понять, ведь погиб его сын… Эй, ты же не упустил этого парня, ведь нет?

Он мгновение поколебался, мучительно раздумывая, как лучше ответить.

– Я выяснил, где он живет. Я проехал на метро от станции «Фудзисава-Конготё» до «Синдзюку». Потом пересел. Потом доехал до конечной станции.

– До конечной станции какой линии? – Хиёко задавала вопросы так, будто выпускала стрелы. – Что это за станция?

Судзуки едва не ответил по инерции, но остановил себя: