– Мам, хватит…
– Рита Рей Дивер! Ха! Я тебе точно скажу, что никакая она
не нефтяная вдова.
– Мам, Фенстер последние дни не проявлялся?
– Ну ты и брат! Как ты мог забыть, что Фенстер снова в каталажке? Он звонит первого числа каждого месяца – не то что другой мой сын, который, хотя и на свободе, даже в мой день рождения забывает поздравить.
– Фенстера выпустили, ма.
– Уже? И он тоже не позвонил? Господи Боже, чем прогневала я Тебя, что Ты проклял меня двумя неблагодарными сыновьями?
Шики показалось, что он слышит скрежет зубов. Потом мама сказала:
– Фенстер всегда звонит, когда его выпускают. Ему было сидеть еще три месяца. Ты уверен…
Фенстер! Шики вспомнил, как хвастался своими гатлинбургскими доходами, шикарным домом. Фенстер украл у него билет на самолет и все остальное. Если Фенстер поехал в Теннесси…
Шики вспомнил упоминание Траута о «теле», мамины слова о мумии, очень на него похожей… М-да…
Очевидно, мамочка пришла к тому же заключению.
– Иисус, Мария и Иосиф! – взвыла она. – Это был не ты, это он! Мой мальчик, мой младенец! Они из него сделали мумию. Ты, негодяй… как ты это допустил?
– Ma, когда я видел Фенстера последний раз, он был жив и здоров.
Здоров меня надуть, добавил он про себя, одновременно гадая, почему это Фенстер оказался мумией… и как это получилось? Наверняка это какое-то жульничество. Чтобы…
Но мамочка прервала ход его мыслей:
– Господь наш небесный! Мое дитя! И ты, его старший брат, позволил им…
– Ma, Фенстер жив и здоров. Это его очередное жульничество.
– Если ты хочешь еще когда-нибудь услышать мой голос, ты найдешь мое дитя и…
– Я его найду, мам. Клянусь.
Шики услышал ее хриплое сопение – как бывало всегда, когда она заводилась. Еще, наверное, сейчас дергает себя за волосы.
Мамаша Дун сумела взять себя в руки, и голос ее прозвучал холодной сталью:
– Очень тебе советую постараться.
41
Рита Рей наморщила нос:
– Это что так воняет?
– Вареная венская сосиска, – пояснил Орландо. – Уже пора закрываться, а эта штука все еще отравляет воздух. Обидно, что ты осталась без almuerzo [62 - завтрак (исп.).]. Американские хот-доги откладывают симпатичный жирок у тебя на culo, guajira [63 - заднице, детка (исп.).], – добавил он, выдав ей игривый шлепок. – Ay, Dios mio, я уже в этом тоскливом museo торчу… – он глянул на тонкие золотые часы, – вечность.
– Лапушка, красота требует времени. Я поменяла цвет ногтей на ногах, пока мне доделывали прическу. Как она тебе?
Масса жестких белокурых волос, бросая вызов тяготению, взметалась гребнем волны с затылка и падала каскадом застывших кудрей, зависших в дюйме от лба.
– Миу bonita, сото siempre [64 - Очень красивая, как всегда (исп.).], – сказал Орландо. – Ты слышала, что я говорил? Скоро закроют двери.
– Расскажи, как тут чего.
Орландо объяснил про запертую дверь, про мумию – то, что рассказала билетерша, – лежащую под белой простыней на стальном столе в лаборатории.
– Кроме сторожа, ключ есть у двоих, которые уходят при закрытии… – еще взгляд на часы, – через десять минут. Ученый, который уходил несколько часов назад, и директор, который сейчас у себя кабинете, в середине коридора – вон там. – Он показал пальцем. – Остальные скоро уходят.
– Значит, нам только надо попасть в лабораторию, взять нашего любимого сушеного Шики, выйти через заднюю дверь и подбросить его в полицейский участок. У копов есть мое заявление о пропаже, и они его идентифицируют, как должны были еще несколько дней тому назад, когда его нашли бойскауты. Законное свидетельство о смерти убедит страховую компанию заплатить мне – бедной неутешной вдове – то, что я по справедливости заслужила. Все просто.
– У тебя всегда все просто. Но как мы попадем туда, одни, всего за десять минут?
Рита Рей задумчиво постучала ногтями по подбородку.
– Ты спрячешься в сортире, пока все не уйдут. Я выдурю у директора ключ, задержу его после закрытия, передам ключ тебе, а ты сунешь нашего Шики в багажник.
– Может быть.
– Никаких «может быть». На что он похож, этот директор?
– Ничего, кроме крючков для пуговиц, в жизни не видит. Мешковатый костюм, из моды вышел много лет назад. Желтые зубы. Дыхание наверняка отдает гнилым мясом. Древний и уродливый, как vampiros [65 - вампир (исп.).], что выходят по ночам из могилы сосать кровь девственниц.
– Фу! – скривилась Рита Рей. Оправила короткую кожаную юбку, пробежалась рукой по налаченным волосам, глянула в карманное зеркальце проверить помаду на губах. – И что ты думаешь?
– Я думаю, тебе ничего не грозит. По крайней мере в смысле сосать кровь девственниц.
– Очень остроумно. Давай теперь в сортир и появись в кабинете точно в пять сорок пять. – Она посмотрела на часы, сверяя их с часами Орландо. – Я его отвлеку и брошу тебе ключи. Ты отопрешь дверь лаборатории, оставишь ее открытой, вернешь мне ключи и выйдешь через заднюю дверь, унося моего бедного мужа. Должно занять не больше двух-трех минут. Я прощаюсь и выхожу через переднюю дверь, встречаемся в машине. Годится?
– А если это не получится, у меня есть план «Б», oistel В руке Орландо вдруг возник выкидной нож.
– Нет. Должно быть все чисто. Мой пропавший любимый Шики оказывается в полицейском участке. Точка.
Орландо пожал плечами и сунул нож в карман. Когда из динамиков прозвучало «десять минут до закрытия», он спрятался в кабинке мужского туалета. Рита Рей осталась в кафетерии, выглянула в коридор, никого не увидела и быстро прошагала к кабинету Хорейса Дакхауза. Перед тем как войти, она расстегнула верхнюю пуговицу шелковой блузки и осмотрела свое отражение в стекле темной витрины с французскими крючками для пуговиц. Подмигнув своему зеркальному двойнику, она открыла дверь и шагнула внутрь.
При виде Дакхауза, нависшего над бухгалтерской книгой как гуль над кладбищенской падалью, Рита Рей поднесла руку ко рту и прикусила палец. Страховка, напомнила она себе. Миллион баксов. «Маргариты» на солнышке. Орландо мне будет ноги массировать на пляже.
Стол директора стоял лицом не к двери, а к окну, выходящему на парковку. Не поднимая глаз от своих расчетов, Дакхауз махнул рукой:
– Служебный кабинет. Музей закрывается. Выход через переднюю дверь.
Рита Рей как следует вдохнула, набираясь мужества, и подошла к директору. Присев на угол стола, она положила ногу на ногу, обнажив загорелые бедра.