Саттри

Чокнутая черномазая старуха. Дырки четыре в стене прострелила. Сбила картинку. Я за тахту нырнул, так она и в ней дыру проделала, а Джон Клэнси сказал, там крыса была размером с домашнюю кошку, выскочила оттуда, дристнула да сдриснула. Он-то на полу лежал и говорит, она пробежала прямо по нему.

А чего ты там вообще делал?

Ай, да чтоб раскочегарить компашку старых чокнутых черномазых, там ничего делать и не надо.

Знаешь, как она тебя называла?

Как она меня называла?

Звала тебя белым вострокочанным муднем.

Бочонок ухмыльнулся. Я однажды в газету попал, там же всегда зовут белобрысыми всех, у кого волосы светлые, про меня там пропечатали, а я съязвил как-то этому судье по делам малолетних, и они напечатали: сказал белокрысый юноша.

Саттри ухмыльнулся. Ты куда это?

Да тут с таскушами одними. Пошли со мной.

Я пас.

Ну а мне надо. Смотри в каталажку не загреми, слышь?

Слышу, ответил Саттри.

Когда он проходил по веранде лавки Хауарда Клевенджера на Передней улице, в корзине с листовой капустой шарила какая-то старуха, как будто что-то в ней потеряла. У дверной сетки стоял Лягух-Мореход Фрейзер. Он потрепал Саттри по ребрам. Чем трясем, малы?ша.

Эгей, сказал Саттри.

Вместе они втолкнулись в дверь. На холодильнике с напитками сидел на корточках черный андрогин без возраста, в шутовском наряде. Пурпурная рубашка, рукава с напуском, полосатые фуксиевые брюки и тенниски-самокрасы в тон. На осиной талии – мотоциклетный ремень из золоченой кожи. Шляпка – дело рук накокаиненной модистки. Здравствуй, голуба, сказал он.

Привет, Джон.

Перепляс-по-Росе, сказал Мореход.

Эй, детка.

Эй, Лягух, позвал с задов лавки черный.

Тебе чего надо?

Подь сюда, детка. Мне надо с тобой поговорить.

Нет у меня времени с тобой вошкаться.

Саттри потыкался в буханки хлеба.

Мореход стащил из холодильника пакет молока, открыл его и стал пить.

Эй, Хайло.

Чё, детка.

Слыхал, как старуха Бэ-Эла его поймала?

Нет, дядя, что случилось?

Она туда в воскресенье приходит, застала его в постели с этой девахой, как давай лупасить его по башке туфлей. А эта деваха прям на кровати приподнялась голышом да как заверещит на нее, говорит: Выдай ему хорошенько, милая, – говорит: Я замужем за одним сукиным сыном была точно вот таким же.

Из раскрашенного пугала, взгромоздившегося под локтем у Морехода, вырвалось высокое ржание. Глаза, все в туши, скосились, черные и вялые ручки задвигались, словно бы укутывая локти складками. Мореход, во несет тебя, сказала она.

Старина Бэ-Эл чокнутый, сказал Хайло.

Саттри улыбнулся среди ржавеющих канистр продовольствия у задней стены. Он прошел за хрякоподобной тушей Хайла в кресле. Эй, детка, сказал Хайло. Как делишки?

Эгей, сказал Саттри, перемещаясь к мясному ящику.

Последовало обсуждение брачных игр опоссумов. В лавку вошел черный парень по имени Джаббо.

Эй, детка, окликнул Хайло.

Пасть нараспашку, сказал Джаббо. Как ворота в городок, что ни близок ни далек[9 - Отсылка к городам в мифологии афроамериканцев, где всегда изобилие еды и не нужно работать. Самый известный из них фигурирует в песне Уилли Диксона и Бо Диддли «Дидди-Уа-Дидди» (1956).]. Он зыркнул на Перепляса-по-Росе. Как насчет жопец свой педовый сместить с ящика шаны.

У-у-у какой, произнес извращенец, соскальзывая на пол неоновым ужиком.

Хайло вот говорит, у опоссума крантик не раздвоенный, сообщил всей лавке Мореход.

Да ни за что б я такого не сказал, отозвался Хайло. Я сказал, он ей в нос не ввинчивает.

Зачем же ему тогда крантик раздвоенный?

Потому что он двуутробик, мудень.

Мореход хохотнул где-то в глубине глотки. Зубы-надгробья сверкают, десны розовый коралл. Бля, дядя, сказал он. Ты совсем с долбоебами столуешься.

Спроси у Саттри.

А я почем знаю, сказал Саттри.

Не хочет он, чтоб вся река знала, что ты за долбоеб, сказал Мореход. Он наклонил пакет молока и вправил долгий глоток себе в темное горло.

Кто тот чокнутый мудень в том доме, что орет на всех? спросил Джаббо.

Где именно, голуба? Королева Передней улицы желала подольститься. Джаббо ею пренебрег. Вон там, показал он. Чокнутый мудень орет такую чокнутую срань, что я и в жизни не слыхал.

Да это просто старый преподобный там спятил, сказал Хайло. Все время голосит: Омыты ль вы кровию.

Срань разводить он могёт.

Я ему точно башку набекрень сверну, ежли от меня не отцепится.