Сибирский аллюр

Тысяча человек пронесла через Пояс Каменный настоящую деревянную крепость!

Кричали сотники, монахи, по одному на каждую сотню, сжимали в руках хоругви и стяги.

С мрачным видом в маленькой крепостце появился Ермак. Отец Вакула, сменивший к тому времени крест на пистоль и кривую саблю, с умиротворенным видом готовился к бою. Машков с Марьянкой присели за перевернутой ладьей и поглядывали на татарский лагерь.

– Спасибо тебе, Ермак Тимофеевич, – прочувствованно сказал Машков атаману. – Спасибо, что на помощь пришел.

– Откуда здесь Борька? – мрачно поинтересовался Ермак, словно и не слышал слов благодарности.

– Да вот, словно из ниоткуда появился.

– Когда?

– Под утро уже. Когда поп нас будить начал, он уже тут был, – легко солгал Машков. – Я еще подумал, может, Ермаку чего понадобилось! И чего огольца прислал? Вот я и понял… что план прежний ты переменил. Ты ведь не бросишь друга старого на погибель…

Ермак смолчал. «Что сталось с Ванькой, – думал он печально. – Врет мне, предает своего же товарища лучшего ради огольца, с которым по ночам милуется. Если бы не был он Машковым, я бы ему шею сейчас точно свернул! Двенадцать лет вместе мы Русь топтали, от Волги до моря Черного, от степей ногайских до полей московских. И царь нас к смерти приговаривал, и охотились на нас, как на волков лютых, и всегда-то нам шкуру свою спасти удавалось. Эх, Ванька, Ванька, моли Бога, чтоб позволил он тебе в битве этой голову сложить. Не смогу я друга лучшего убивать-то…»

Стоял ясный, безоблачный майский день. Утро во всем блеске весеннем. Степная трава мерцала, переливалась всеми оттенками зеленого. Мирно светило солнце.

Татары пошли на штурм.

Ливонские пушкари спрятали за пазухи недоеденные краюшки хлеба, смахнули с бород крошки и запалили фитили.

Лучники прицелились, а казаки воткнули в землю перед собой копья, превратив лагерь в огромного железного ежа, о колючки которого неизбежно суждено «поцарапаться» желтолицым всадникам.

Князь Таузан погонял конька в бой одним из первых.

– Во имя Аллаха и Пророка его! – выкрикнул он, подавая знак к началу атаки. Как и Кучум, был он мусульманином правоверным, а вот его воинство, обязанное умирать за Пророка, думало немножко по-другому. Они пришли с далеких просторов, потомки великого Чингиза, сыновья серебряных рек и одиноких пустынь, бесконечных степей и безмолвных лесов. Так при чем здесь Аллах? Надо просто уничтожить этих русских, смахнуть саблями их головы с плеч, добыть их чудо-оружие… только это и было важно. А при чем здесь Пророк?..

Подпустив татарских воинов на расстояние пушечного выстрела, Ермак рассек саблей воздух, и немецкие пушкари дали первый залп.

Человеку, который просто видит каждый божий день пронзительно-синее безоблачное небо и яркое солнце поутру, поди попробуй объясни, что из этой бесконечной синевы может внезапно раздаться гром небесный. А так оно и бывает, однако… Жуткий грохот сотрясал воздух, поднимались клубы тумана страшного, а потом ударил кулак небесный по скачущей на врага татарской коннице. И три огромные воронки образовались в рядах кучумовой армии… Дождем лились с небес пушечные ядра, убивая людей, лошадей, терзая тело земли.

Стреляли из пищалей, по четыре группы, и когда отстреливалась последняя, первая группа уже успевала по новой перезарядить свое оружие, несущее гибель татарскому воинству.

Сегодня бы такое ведение боя назвали как-нибудь очень по-научному… но в 1582 году это казалось чем-то жутким, почти сверхъестественным!

– Во имя Аллаха и Пророка его! – вновь прокричал князь Таузан, но грома небесного, сеющего гибель и уничтожение, было слишком много для маленьких желтолицых всадников. Они разворачивали коней, устремляясь обратно в спасительную степь. Им расхотелось уже штурмовать крепостцу из ладей, им просто хотелось спасти свои жизни…

И только маленькая группа из двух сотен самых верных Таузану воинов осталась рядом с князем. Это были преданнейшие Кучуму слуги, которых старый хан отдал Маметкулю в качестве охраны, а тот, в свою очередь, подарил Таузану.

Ермак, стоявший рядом с Машковым и Марьянкой, с силой ударил своего посыльного по спине.

– Пусть от каждой сотни по пятьдесят человек к атаке готовится! – крикнул атаман. – И пищальщики тоже пусть готовы будут! Беги, давай, потрох сучий!

Марьянка рванулась было исполнять приказ. Но Машков удержал ее.

– Я передам! – спокойно произнес он.

– Я Борьке приказ отдал, не тебе! – прорычал Ермак, едва сдерживаясь. – Он пусть бежит…

– Я быстрее обернусь, Ермак!

– Пусти его! – Ермак с силой ударил Машкова по пальцам. Тот отпустил Марьянку, и она бросилась к сотникам передавать распоряжения атамана, не забывая при этом уворачиваться от стрел, выпущенных татарскими воинами.

– Боишься за него, да? – недобро оскалился Ермак. – А то ведь стрела в любимчика попасть может? Беги, давай, да только в другую сторону! Беги к татарам, пусть хоть они порешат тебя!

Машков вымученно, оскорбленно и с ужасом глянул в искаженное ненавистью лицо друга, а затем попятился к стене «крепостцы» и инстинктивно схватился за саблю. Но Ермак был быстрее Машкова.

– Кто ж переживет такое, Ваня? – глаза Ермака смотрели с неприкрытой злостью, и Машков со страхом понял, что при падении зимой на обледенелую землю Ермак заметно в уме повредился. «Это больше не Ермак, не мой то друг. Это – дьявол, который только выглядит, как Ермак Тимофеевич! Господь Всемилостивейший, и как с таким Мангазею завоевывать?»

– Ты с ума сошел, Ермак, – прошептал Машков. Новый пушечный залп поглотил его слова. Ермак лишь видел, как шевелятся губы Ивана. А потом Машков сжал покрепче саблю, изготовившись к борьбе.

Никогда не говорите, что попы только молиться горазды. Вакула Васильевич Кулаков, привыкший заботиться о вверенном ему Богом стаде душ казачьих, не задавался вопросом, что там меж Ермаком и Иваном творится. Он просто подскочил к бывшим товарищам, изо всей силы приложил Ермака древком стяга по голове, пнул Машкова сапогом в живот, а когда оба рухнули на землю, ухмыльнулся довольно и рявкнул густым басом:

– А ну, ребятушки, во имя победы Спаса нашего впере-о-о-од!

Это была та самая команда, которую как раз и собирался отдать Ермак, да вот, на беду, с Машковым не вовремя сцепился.

Так князь Таузан и шестьдесят девять его всадников оказались в казачьем плену. В ожидании, что распахнутся сейчас перед ними врата в царство смерти. Но их не тронули, что показалось татарским воинам чем-то совсем уж небывалым.

– Пленные пусть живут, – еще перед битвой наказывал Ермак Тимофеевич. – Они по всей земле разнесут весть о нашей славе.

Сегодня бы это назвали психологическим ведением военных действий.

В то утро в руки казаков попали лошади из табунов князя Таузана, меньше, конечно, чем ватага втайне надеялась – всего девяносто скакунов, а что это такое для тысячи человек, которые каждую ночь видели лошадей во сне. Но вместе с лошадьми в казачьи руки попали шатры, оружие, бочажки с медом и… маленький гарем князя из семнадцати очаровательных чернооких молоденьких татарочек.

– Руками не лапать! – решил для себя непростую задачу отец Вакула, первым оказавшийся на месте. – Кто к ним притронется, того гром небесный и впрямь еще размажет! Александр Григорьевич, присмотри-ка за красавицами!

Счастливейший в мире отец, ибо увидеть довелось Марьянку живой, Лупин выставил перед палаткой гаремной еще двух караульных, а сам устроился на подушках между семнадцатью трепетными, пугливыми, но уже поглядывающими с любопытством женами Таузана. Понимая, до чего ж тяжело было отцу Вакуле принять такое решение. Тут и удар хватить может…

Ермак и Машков пришли в себя, когда битва была уже почти выиграна. Они лежали у ладьи, казаки рыскали по лагерю, больше заботясь о добыче, нежели о своем атамане. Только раненые и убитые были вокруг них, дико стонали еще живые, ползли по степной траве и молили о помощи.

Бывшие товарищи молча переглянулись. И оба подумали об одном и том же: мы проворонили нашу величайшую победу! Мы, атаманы этой ватаги! Если о позоре таком узнает кто, от смеха, как есть, лопнет.

– Ермак Тимофеевич… – с дрожью в голосе прошептал Машков. – Я убью этого чертового попа!

– Нет, Иван, мы молчать будем, словно воды в рот набрав, – недобро улыбнулся Ермак. – Мы о многом промолчим…

Через час к Ермаку уже подводили плененного Таузана. Священники служили благодарственный молебен, только вот казачьего пастыря меж ними не наблюдалось. Он лежал в гаремном шатре на диване, и семнадцать стройных красавиц кружили рядом.

Кто сказал, что в рай можно пробраться только после смерти?..

Вечером, услав Машкова с конным казачьим разъездом, Ермак отправился на поиски Борьки. Решение было принято… Старый друг был для него важнее смазливого белокурого паренька с Волги.

Он нашел Марьянку на поле боя, которое по-прежнему было словно усыпано телами раненых и убитых. Никто не заботился о них. Живые истекали кровью, сначала они кричали, потом жалобно стонали, а затем молча ждали приговора судьбы. Марьянка сидела на трупе лошади и перевязывала культю ноги маленькому татарину. С благодарностью желтолицый воин поглядывал на готового помочь юного казачка.

– Мужика себе нового подыскиваешь? – грубовато поинтересовался Ермак. – Казака тебе уже не хватает, как видно?! Теперь за татар принялся?