От Дона до Явы
Вошли два стражника, но холоп, слышно было, остался за дверью, сторожа.
– Ну, шпыни разбойные! – весело хохотнул стражник, поставив бердыш к стене. – Молитесь, голубки! Пришёл вас час прощаться с жизнями. Поднимайтесь!
Казаки поднялись, скрывая свободные руки в рукавах.
– Скоро вам, казачки, перестанет казаться жизнь такой тяжёлой. Ха! И от голода и жажды страдать не будете. Выходи!
Первым пошёл Данил, следом Сафрон и замыкал шествие Аким. Так распорядились стражники.
На лестнице Данил споткнулся, получил держаком бердыша в бок и с трудом поднялся, пропустив вперёд товарищей, которые по договорённости поспешили пройти дальше. Данил поднялся, понукаемый стражником, и мощно ударил кулаком с цепью в нос стражнику. Тот опрокинулся на заднего. Данил успел их подтолкнуть, и с силой закрыл дверь, толкнув ею стражников. Прошептал громко холопу:
– Пикнешь, убью! Закрывай быстрее!
В дверь уже колотили, пытаясь помешать задвинуть засов. Все навалились на дверь и все же общими усилиями успели задвинуть засов.
– Закрывай на замок! – прошипел Данила холопу. – Быстро!
Тот трясущимися руками закрутил ключом в замке.
– Ключ сюда! – приказал Сафрон. – И не вздумай поднимать шум, паскуда! Принесёшь нам еды и воды. А мы тут поубиваем стражников немного.
– Как это? – прошептал холоп, мужик лет сорока пяти, и чуть не рассмешил этим вопросом затворников.
– Просто! Одного убьём, остального только покалечим и скажем, что был с тобой сговор. Так что не вздумай нас предать и выдать хозяину. Иначе весь дом спалим, а тебе каюк будет. Пошёл, коль жить хочешь!
Тот с очумелыми от ужаса глазами опрометью бросился наверх. Вернулся почти сразу и протянул в тряпице гречневую кашу, хлеб и куски жареной рыбы. Явно с хозяйского стола. Поставил на верхней ступеньке малое ведёрко с водой и вопросительно силился угадать по глазам пленников, что они с ним сделают.
Казаки спешно всё умяли, выпили воды. Сафрон спросил мужика:
– Сейчас день или ночь?
– Ночь, – коротко ответил тот. – Скоро полночь будет. Петухи ещё не голосили. Что ещё нужно вам?
– Ещё бы еды, приятель, – очень мирно ответил Данилка. И на ноги чего-нибудь потеплее, а то отморозим всё себе. И шапки. По дороге сюда всё потеряли. Рукавицы, если найдутся.
– Убьёте меня, ребята?
– Посмотрим, как ты справишься со всем, – ответил Данил, взяв руководство в свои руки. – И не вздумай убежать. Хозяина тут же поднимем, и тебе не уйти.
Ломило плечи и голову. Дрожь сотрясала их тела, страшно хотелось, не дожидаясь холопа, убежать подальше. В дверь продолжали колотить, но это их не очень волновало. Подвал был достаточно глубок и явно приготовлен для колодников. А дом спал и ничего не мог услышать.
Мужик вернулся нескоро, и казаки уже готовились поспешить на улицу и постараться проскочить все рогатки и скрыться на время.
– Что так долго? – шипящим голосом спросил Данил.
– Пока собрал всё. Сразу ведь боязно. Темно везде. Вдруг кто заметит.
Казаки быстро надевали то, что было принесено, и заметили, что и мужик одет по-зимнему. Сафрон спросил:
– А ты куда собрался? Или тоже бежать решил?
– Хотел бы с вами, да боюсь, что не возьмёте. Здесь оставаться нельзя. Дознаются – и мне не жить. Или так замордуют, что житья не будет. Возьмите!
– Оружия бы, хоть ножей, – проговорил Данил и посмотрел на мужика.
– Могу ножи достать. Другого оружия в доме нет. Разве что топоры.
– Давай всё и побыстрее. Надо сматываться, а то хватятся нас.
Когда мужик ушёл, Сафрон спросил товарищей:
– Где можно схорониться в посаде?
– Надо взять мужика. С ним будет легче это придумать. Мы тут ничего не знаем, – Данил многозначительно оглядел товарищей.
– Не выдаст? – засомневался Аким.
– Мы сами его заложим, коль он на такое пойдёт, – ответил Данил. – Не думаю, что ему это подойдёт.
Мужик появился через четверть часа. Раздал длинные ножи и два топора. Казаки всё рассовали за кушаки и стали выбираться наружу. Собаки тут же подняли лай. Мужик огладил их, успокоил, и все прошли задами и огородами на соседнюю улицу. Снега было мало, идти можно было свободно. Под сопровождением собачьего лая вышли в переулок. Осмотрелись. Темнота была кромешная. Лишь белевший снег позволял что-то видеть.
– Сюда нельзя, – прошептал мужик и повёл казаков в другую сторону. Собаки лаяли на весь посад. – Щас речку перейдём, а дальше будет вольготнее.
Все молча следовали за мужиком. Разговаривать не хотелось. Хотелось лишь есть, и укрыться поглубже, и подольше не высовывать носов.
– Мужик, ты где собираешься укрыться? – спросил Данил, прерывая молчание.
– Вёрст пять за речкой имеется крохотное сельцо. Там живёт моя тётка. Там можно переждать несколько дней.
– Разве можно незаметно прожить несколько дней в маленькой деревне? – удивился Сафрон. – Там особенно трудно это устроить.
– Изба тётки стоит на отшибе и довольно далеко от остальных.
– Это не причина засветиться, – добавил Аким.
– Моя тётка старая и слывёт ведьмой в округе. Её все побаиваются и не спешат приближаться без надобности к её избе.
– Она ведь и нас может как-то приворожить или околдовать, – испугался Аким и перекрестился.
– Ничего вам не будет, – заверил мужик. – Кстати, называйте меня Гераськой.
– Наконец-то познакомились по-настоящему, – буркнул Сафрон. – Тебе лет сколько уже?
– Через неделю после Рождества стукнет сорок два годка.
– Молодой ещё, – зачем-то молвил Сафрон. – Аким, а тебе сколько?
– Мне немного поболее будет. Сорок пять летом.
– Было или будет? – спросил Сафрон.
– Будет, Сафрон. Вы много моложе нас будете, казаки.
– Ещё надеемся до вашего возраста дожить, раз вырвались из того погреба. Видать, Господь ещё не собрался прибрать нас к себе, грешников.
Перешли речку. Редкие огоньки Москвы пропали, но Гераська уверенно шагал по появившейся тропе, и лёгкий мороз отступил от бывших пленников. В молчании они спешили побыстрее удалиться от речки, где чернели заросли кустарника и отдельные ракиты, свесив длинные космы тонких веток.
Вошли в лес. Тёмные деревья слегка шумели под порывами лёгкого ветра. С веток срывались маленькие хлопья снега, а в ушах чудились звуки, таинственные и страшноватые. Руки сами тянулись к топорам и ножам. Сафрон не выдержал молчания и спросил Гераську:
– Разве о твоей тётке никто не знает в городе, у купца?
– О тётке знает. Однако не знает о той деревеньке. Сейчас наш хозяин в бегах или у самозванца, и никто нас не потревожит. Там имеется хорошая схоронка, а кругом пустырь. Правда, лес шагах в сорока, но негустой.
– Жаль, у нас все деньги отобрали, ироды! – жалел Данилка и вздыхал сокрушённо.
А Сафрон про себя даже усмехнулся злорадно.
– Чего ухмыляешься? – даже приостановился Данил. – Чем заплатим старухе?
– Пусть это вас не тревожит, казаки, – подал голос Герасим. – Есть у меня задумка, как добыть немного денег. Но об этом потом.
– Не разбоем ли задумал заняться, Гераська? – спросил Сафрон.
Тот не ответил. Впереди завиднелся смутный просвет, и вскоре они вышли на поляну, за которой можно было углядеть черные ели леса.
Глава 3
Казаки жили у бабки уже почти неделю. Лишь ночью осмеливались выйти в лес насобирать сучьев и сделать мелкую работу по хозяйству.
У бабки было две козы с козлом, казаки попивали молоко с черным тяжёлым хлебом с травой и отрубями. Больше ничего предложить она не могла, и мужчины подумывали, как пополнить свои потребности в еде.
А бабка была на самом деле интересная, Сафрон с трудом сдерживал себя в попытке расспросить её про ремесло, которым она слегка промышляла.
– Не вздумай расспрашивать, – предупредил Гераська. – Страсть, как не любит такого любопытства, – предупредил он и значительно поднял палец.
– Часто к ней наведываются за помощью? – спросил Аким.
– Не чаще раза в неделю. И то вечером. Днями она не принимает. Говорит, что вечером и ночами у неё озарение происходит. А днями она ничего не чувствует и не видит.
– Она может лечить разные недуги? – поинтересовался Данил.
– А как же. Многим помогает. И скотину лечит успешно.
– И колдует? – не унимался Данилка.
– Бывает, но не любит этого. И денег или чего другого за это не берёт.
– А может она предсказать мне, например, мою судьбу? Охота узнать, что меня ожидает в будущем.
– Не могу сказать. Редко берётся за такое, Данил.
– Ты поспрошай. Может, согласится. Правда, заплатить нечем, да ты сказывал, что она за такое и ничего не берет.
– Обещать не могу, казак. Боязно мне, вдруг осерчает тётка. А я её побаиваюсь. Ещё выгонит, а куда мне тогда деться?
– А куда ты собираешься податься?
– Хотелось бы с вами, да возможно ли такое?
– Что, казаком захотел сделаться? – удивился Сафрон.
– А что такого? Чем я хуже других? Хоть напоследок хотелось бы вольным стать и на себя поработать,
– Не так просто это, брат мой Гераська. Но возможно. Если с нами, то можно.
– Так подсобите, коль так. В долгу не останусь. Отработаю.
– Ладно. Потом поговорим. Ты как-то намекал на возможность добыть чего-то, – Аким вопросительно смотрел на мужика. – Что там у тебя?
– А… – Герасим помолчал, но всё же сказал загадочно: – Есть задумка, да одному мне не совладать. А вам боязно признаться.
– Говори уж, чего темнишь! – Сафрон ободряюще усмехнулся. – Мы все в твоей власти и от тебя в зависимости. Говори.
– Вёрстах в трёх имеется усадьба нашего хозяина.
– И что с того? – заинтересовался Данил.
– А то, что там почти никого нет, и есть возможность пошарпать там. Обязательно должно быть что-то ценное схоронено. А я тётку заведу. Она должна в этом разбираться.
– Гм. – Сафрон скривил губы, огладил бороду. – Думаешь, можно что-то добыть?
– А как же! Обязательно. И время подходящее. Легко всё свалить на войну и разбойников. А их развелось достаточно.
– А оружие? Без него трудно обойтись. Одними топорами дело не сделаешь, коль что приключится, – Данил покачал головой в сомнении. Но это предложение его явно заинтересовало. – Сафрон, что скажешь?
– Если нам мало что грозит, то можно и так сделать. Пусть Гераська всё и разведает хорошенько. И у бабки получит добро на это.
– Тётка никогда не даст добро, но помочь может, коль с умом к ней подступить, – заверял Гераська. – Завтра же и поговорю. Я подумаю, как лучше это ей поднести. Чтоб, значит, не догадалась.
– Как поговоришь, так мы и решим, что делать. А ты ещё разведай про усадьбу и подходы к ней. И как устроить, чтобы никто не догадался. Про нас, конечно.
– Гераська, а твоя тётка может прояснить с самозванцем? – спросил Данил.
– С самозванцем? – в страхе переспросил мужик. – Бог его знает. Даже боязно спрашивать, казаки. Да и зачем вам это надобно?
– Очень уж интересно узнать. Ты попробуй. Это ведь никакого отношения к нам не имеет. Сделаешь?
– Если смогу, то лишь после того разговора… об усадьбе. Наш хозяин и так пропал уже давно. А наследники что-то не появляются. Может, их и вовсе нет. Где их будут искать?
Через три дня бабка всё же выложила свои предположения, и Гераська поведал казакам интересную историю.
– Вот упёртая баба! – ругнулся он перед казаками. – Но уломал всё же.
– Тогда не тяни, а выкладывай, – поторопил Данил. – Что узнал?
– В усадьбе всего два человека живут. Старая кухарка и конюх с одной клячей. Дров привезти, сена и разное там… Собаки одичали и часто убегают в лес, в поле. Кормить-то их нечем. А дом заколочен досками.
– А как проникнуть в дом? – спросил Аким.
– Это просто. Одна лишь дверь имеется, вторая заколочена и туда не сунешься. А эта легко откроется. Я это сделаю.
– Где ночует конюх? – поинтересовался Данил.
– Он в конюшне. Там у него угол. Отгородил себе, и ему тепло под боком у лошади. Печка даже имеется малая. А бабка-кухарка спит в доме, на кухне. У неё ключи от дверей в комнаты и покои хозяина.
– И никто до сих пор не ограбил дом? – удивился Данил.
– Бог миловал. Пронесло. Надолго ли, – многозначительно молвил Герасим.
– Дело пустячное, – заметил Аким. – Когда можно приступать?
– Хоть когда. Как сами надумаете. Лишь одно надо учесть, казаки.
– Ну! Что там ещё у тебя?
– Следы нам надо как-то скрыть. Кругом ведь пустошь.
– Это твои заботы, Гераська, – серьёзно заметил Сафрон. – Ты тут всё знаешь, а мы всего лишь гости, и то тайные. Тётка не серчает на нас?
– Живите пока, – не очень уверенно ответил Гераська.
Через два дня разбойники пустились в путь. Мела метель, которую и дожидались. Ветер не столь сильный, но снег валил изрядно.
– Не заплутаем? – забеспокоился Сафрон.
– Не, казак, – ответил Герасим. – Тут не можно заплутать. Идите спокойно.
Тёмный дом помещика чернел перед ними, и ни одной собаки поблизости не видно и не слышно.
– К крыльцу, – почему-то тихо молвил Герасим.
Он повозился немного, дверь со скрипом приоткрылась, и все четверо юркнули в тепло и тишину.
Гуськом, осторожно двинулись за Герасимом. Тот, видимо, ориентировался в доме, но шёл очень медленно и осторожно. Шёл в поварню, где должна спать стряпуха. Остальные шли следом, тараща глаза.
Гераська остановился, прислушался. Рукой тронул товарищей, предлагая следовать дальше. За одной из дверей слышался тихий храп. Чуть приоткрыв её, увидели свет лампадки, озарявший лик святого на иконе.
Гераська перекрестился. Данил подкрался к кровати-топчану. Баба, укутанная платком и одеялом, похрапывала, и её лицо едва можно было различить. Он крепко прижал рот старухи ладонью, другой придавил тело и прошипел, заметив, что та проснулась и дёрнулась:
– Тихо, бабка! Отдашь денежки – и мы тебя не тронем. Нас хозяин прислал за ними. Он у царевича и поиздержался. Послал сюда.
Старая мычала и таращила глаза. Гераська отпустил ей рот.
– Кто такие? – прошамкал беззубый рот.
– Сказал ведь, от хозяина, Василия Дормидонтыча. Велел привезть денег. Ежели откажешь – велел убить тебя. Сначала попытать железом аль огнём.
– Свят, свят! – шептал рот старухи, рука дёрнулась перекреститься, но Данил держал крепко. – Изыди, сатана! Я тебя не знаю!
– Тогда сделай, как велел Василий Дормидонтыч, бабка Палашка.
– Точно наш хозяин велел? – испуганно спросила бабка.
– А то! – тут же ответил Данил. – И поспеши, а то нас могут схватить. От царевича ведь. По Москве и так кровушка наша льётся. Казнят наших людишек.
Старуха согласно кивала головой, и Данил её отпустил. Зажгла лучину и с нею потопала в другую горницу. Следом шёл Данил.
– Тута, – указала на сундук, что стоял под образами. – Сам открывай, вот ключик, – и протянула ключ, сняв с шеи.
Данил открыл сундук, полный одежды. Выбросил её, и на дне оказался кожаный мешочек с монетами. Встряхнул и с довольным видом засунул за пазуху.
– Василь Дармидонтович просил одежонку прихватить. Обносился поди на войне, добиваясь правды царевичу.
Пелагея молча слушала и мелко тряслась, крестясь.
– Всё, кажись, – молвил Данил и закрыл крышку горбатого сундука. – Мешок давай для одежонки. Рад будет хозяин. Он в чинах уже. Царевич привечает не только князей, но и нашего хозяина.
– Скоро хоть вертаться намерен? – осмелилась спросить Палашка.
– Весной жди, – коротко ответил Данил и заспешил к товарищам, запихивая тряпьё в мешок.
– Ты, мил человек, хоть привет передавай хозяину, – молвила старуха. – Мы тут блюдём добро его. Одначе, сами поди, голодаем. Пусть побыстрее приезжает.
– А как же, бабка! Доведу до ушей нашего хозяина. Чего уж там. Через два денька увижу его и всё передам.
– Обскажи, что, мил человек, людишки его почти все в бега пустились. Разбойничают, проклятые. Того и гляди заявятся. Обскажешь?
– Не серчай, старая. Всё обскажу, не беспокойся. Ну, бывай, Палашка.
Они вышли на ветер и, согнувшись, пошли по своему следу, ещё не занесённому пургой, которая уже набирала силу. Кружным путём выбрались к избе тётки и в молчании устроились в чулане.
– Будем спать, – молвил тихо Данил, а Гераська, с дрожью в голосе, спросил:
– Тётке ничего не проболтайтесь. Боюсь я.
Данил положил руку тому на плечо и придавил. Отвечать не хотелось.
Прошла неделя, и тётка как-то молвила племяшку:
– Не приспела пора уйти, голубки?
– Думаешь, что пора? – вопросом ответил Гераська. Он пытливо смотрел на тётку, зная, что она просто так ничего не скажет.
– Пора, милок, пора. Чует сердце, что пора. Вечером и собирайтесь.
– Дай Бог тебе долгой и благолепной жизни, тётка! – воскликнул племяш и поспешил к товарищам.
– Что, так и сказала, что вечером надо уйти? – удивился Данил. – А куда, хотел бы я знать? Кругом только и шныряют разные подозрительные шпыни да разбойные людишки.
– Мне нет никакого желания вертаться к царевичу, – молвил Сафрон. – Подадимся на полдень, поближе к нашим землям. Пусть другие воюют, а мне охота на покой. Как вы, ребята?
– Можно и так, да как пробраться туда? – Аким недоверчиво оглядывал товарищей. – Деньжата, правда, имеются, но их легко и лишиться вместе с головой.
– Ничего, казаки! – Данил бодро встал и потянулся, хрустнув суставами. – Я готов пуститься на Дон. По дороге ещё можно попробовать добыть чего. Гераська, дорогу знаешь на полдень?
– А как же. Выведу. Чего уж там. Топорик прихватить?
– Прихвати, – ответил Аким и добавил: – И рогатину не забудь. Мало ли что.
Как стемнело, казаки покинули двор тётки Герасима и бодро пошагали к дороге, на которую вышли кружным путём.
– Гераська, держись поближе к лесу, – посоветовал Сафрон, оглядываясь во все стороны. – Может, днями переждём в чаще, а?
– Замёрзнем, – засомневался Аким.
– Зато сохраним жизни. Думайте, казаки.
– Я постараюсь вывести вас на тропу, что петляет вдали от дороги, но следует в том же направлении, – предложил Герасим. – Там люди редко ходят.
– Это подойдёт, – кивнул Данил. – Утром покажешь. Деревни в той местности имеются?
– Имеются, да все они наполовину пустые или пограблены. Кругом шастают отряды не то грабителей, не то разбойников, а скорей всего воинства разного.
– Вот его нам больше всего надо опасаться, – заметил Сафрон. – Тут не узнаешь, чьи они, за кого кровушку проливают. А прикончить нас им не составит труда. Поглядывайте по сторонам, казаки.
Утром свернули на тропу, что уходила немного в сторону. Видно было, что ею пользуются редко. После пурги идти по ней было трудно.
Недели через две вышли к Оке. На правом берегу виднелась деревенька. А редкие дымки над крышами показывали, что людей там не так много.
– Да, замордовали людишек, – в который раз сокрушался Сафрон, разглядывая жилье, до которого так рвалась душа. – Может, посчастливится, и добудем харчей?
– С этим везде плохо, казак, – ответил Герасим. – Помнишь, четвёртого лета, снег упал на Богородицу? Урожая давно хорошего не бывало. Изголодались мы, да и обтрепались. Хорошо, захватили господское, а то бы и вовсе замёрзли в лесу.
– Благодари Бога, что хоть живыми остались, – тихо молвил Сафрон. – Пошли, что ли? Лёд ещё по-зимнему крепок, не провалимся.
– Одначе, казаки, ступать осторожнее, – посоветовал Гераська.
– Вроде тихо в деревеньке. Там не больше двадцати изб. Совсем отощала землица русская! Когда это лихолетье кончится? – Аким вздыхал, глотал голодную слюну и ноздрями ловил струйки домашнего жилья.
Поднялись на высокий берег, прошли шагов двести и остановились перед полуразвалившейся избой с местами провалившейся кровлей. Солома, почерневшая и подгнившая, клоками торчала во все стороны. Оконца без пузырей смотрели жалко, подслеповато.
– Вот и жилье на худой конец, – молвил Герасим, оглядываясь. – Что-то собак не слышно. Поели, что ли?
– А что ты думаешь, – отозвался Сафрон. – Видать, и здесь побывали чьи-то вояки. Надо жителей расспросить. Найдём ли тут пожрать чего?
В деревне люди жили в половине изб и голодными безразличными глазами смотрели на чужаков. Ни о какой жратве не могло быть и речи. Сами едва держались, подгребая всё, что только можно.
– Надо хоть отдохнуть, – предложил Аким. – Попросимся в избу погреться.
Перекусить не удалось. Никто ничего не мог предложить. Но отогрелись и заторопились дальше.
Уже начинало смеркаться, день помутнел, а впереди завиднелась деревенька.
– Гляньте, казаки, рыбаки сидят у лунок. Видать рыбка-то ловится! – Данил ускорил шаг. – Может, и нам что обломится, а?
Их встретили злобными недоверчивыми глазами. На приветствия не ответили, никто ничего не предложил. Рыбаков было четверо и почти все древние старцы. Лишь один был юноша лет шестнадцати, замотанный в платки до глаз.
– Что тут у вас, люди добрые? – наигранно бодрым голосом спросил Данил. – Мы тут подумали, что вам не грех и с нами поделиться немного своим уловом.
Ему не ответили, лишь один старик пожал плечами, и страх мелькнул в его слезящихся глазах.
Казаки осмотрели улов.
– Деревня, наловили порядочно, и мы просим продать часть улова нам, как пострадавшим от литовского да польского лиха. Вот вам четыре деньги, больше у нас нет, и мы забираем половину улова. – Данил деловито отобрал рыб побольше, завернул в кусок тряпки, подмигнул рыбакам и качнул головой товарищам. – Пошли в деревню, чай найдётся и для нас какая брошенная изба.
Изба, конечно, нашлась. А рядом стояла другая, добротная, но явно без хозяйского глаза. Молодуха стояла на крыльце и высматривала новых соседей. Покрасневшие щеки и нос выглядели соблазнительно.
Данилка ухмыльнулся, кивнул задорно, словно здороваясь. Молодуха слегка скривила губы в подобии улыбки, но не ответила.
– Надо подкрепиться немного – и я отправлюсь в гости, – ухмыльнулся Данил.
– Как бы не турнули тебя из гостей, – буркнул Аким. Он жадно раздувал огонь в печи, готовясь сварить рыбу в чугунке, валявшемся на полу.
– В деревне почти не осталось мужиков. А баба ядрёная и не прочь приласкать несчастного путника, пострадавшего за царя… или царевича, – усмехнулся казак. – Что там у тебя, Акимушка? Живот подвело от предвкушения божественного обеда. Или ужина, хе-хе?
– Скорей завтрака, – мрачно усмехнулся Сафрон.
Аким бросил в чугунок щепоть соли, ещё оставшейся от старых запасов, и не отходил от печки, дожидаясь, когда рыба сварится. Потом они с жадностью пили жидкий горячий навар, обсасывали косточки и блаженно жмурились на огонь в печке, что уже пылала жаром таким приятным, что внутри разливалась божественная благость.
– Теперь можно и в гости отправляться, – молвил Данил и плотоядно осклабился.
– Смотри поосторожнее, кобель мартовский, – предупредил Аким, но видно было, что он завидует.
Поплотнее заткнув все щели в окнах, казаки устроились на печи, укрывшись кожухами и тряпками, что нашлись в избе. Было холодно, но намного лучше, чем в лесу у костра, который постоянно надо было поддерживать, вставая и дрожа от озноба.
Данил вернулся лишь утром, принёс ужасного полхлеба и солёных огурцов.
– Больше ничего не сумел выпросить у бабы. Приняла и даже не очень скромничала, и вам гостинца передала. Пользуйтесь моей добротой, казаки!
– Значит, уломал? – поинтересовался Аким.
– Сама была не против. Но… Сафронушка! Она заговаривала о тебе. Могу уступить по дружбе. Баба знатная и подкормить может. Негусто, но нам и такое за божественный дар покажется. Пойдёшь?
– Как-то совестно, – попытался отнекиваться казак, но все увидели, что у того глаза заблестели алчным светом.
– Ты что, сдурел, Сафронушка! – воскликнул Аким. – Баба сама тебя призывает, а ты так… Иди и не обижай молодуху. Небось скучает без мужика, а ты у нас видный и тихий. Иди, отведи душу!
Сафрон вроде бы с трудом, но согласился и отправился в гости. Вернулся смущённый, но довольный и тоже с гостинцами.
– Бедно живут людишки. Эта баба была при зажиточном мужике, да мужик загинул где-то. Я ей немного мелочи оставил. Вот лука дала и капусты.
Остальные казаки усмехались с завистью и жадным желанием хоть что-то перекусить.
– Тут больше оставаться нет смысла, – изрёк Данилка. – Пустимся дальше, а то силы иссякнут, и останемся в этой деревеньке ждать голодной смерти.
Молчаливо согласились с ним и утром следующего дня, прикончив скудные запасы пищи, отправились дальше. Дней через десять с опаской приблизились к крепостце Воронеж, не надеясь встретить там своих.
Оказалось, что крепость сдалась без боя самозванцу, вернее его ватагам, и находилась в великом брожении.
– Есть надежда, что нас примут здесь, – с довольным видом молвил Данил. – Хоть с недельку побыть здесь и подкормиться, а там и до Дона рядом.
Атаман тут же, расспросив прибывших, распорядился откормить казаков и определить в курень к куренному Никишке, казаку матерому и хмурому.
