Энергетическая сверхдержава

Второй, связанный с ним – технологический. Речь идет о серьезном технологическом прорыве в российском топливно-энергетическом комплексе, что позволит вести добычу в сложных географических условиях (например, на шельфе северных морей или на полуострове Ямал), а также увеличивать долю готовой продукции в производстве. Кроме того, необходимо осваивать производство новых видов топлива – например, сжиженного природного газа (СПГ).

Третий – транспортный. Имеется в виду создание новых маршрутов экспорта нефти и газа как в западном, так и в восточном направлении. Прежде всего это должны быть новые трубопроводы, но также развития требуют и альтернативные способы доставки. А строительство мощностей для промышленного производства природного газа позволит получить новый путь российского газа до потребителя.

Четвертый – ценообразовательный. Россия должна быть не просто пассивным наблюдателем за конъюнктурой на мировом рынке нефти[3 - Подобная беспечность уже привела к распаду СССР – именно серьезное падение цен на нефть в 80-х годах окончательно добило советскую экономику. Для советской элиты такое развитие событий стало неприятным сюрпризом, поскольку она так и не смогла найти рычагов влияния на ценообразование на нефтяном рынке, который, в свою очередь, сегодня определяет и цену на «голубое топливо». При этом цена на газ пока жестко привязана к стоимости «черного золота».], но и создать возможности для влияния на стоимость углеводородов. Для этого важно выйти на рынок прямых продаж, на конечного потребителя нашей продукции. Не случайно «Газпром» пытается проводить политику обмена активами со своими европейскими партнерами – европейские компании получают долю в добывающих проектах на российской территории, а «Газпром» – долю в компаниях, продающих газ в Европе. Ведь известно, что основные дивиденды получают продавцы газа «на горелке» – т. е. те, кто реализуют «голубое топливо» конечному потребителю. Если «Газпром» продает газ в Европе по цене порядка 200 долларов за тысячу кубометров, то конечным потребителям он продается уже за 600 долларов.

Задача – участвовать в акционерном капитале компаний, владеющих газораспределительными сетями, газохранилищами и имеющими выход на непосредственных потребителей газа. Сейчас «Газпром» занимается оптовой продажей газа по долгосрочным контрактам. Но вполне реально, что он сумеет напрямую выйти на рынок Германии и Италии. Особенно тесно продвигается сотрудничество с Германией, где проект Северо-Европейского газопровода (СЕГ) увязывает в единую цепочку добычу газа на новом месторождении (Южно-Русском), строительство нового газопровода и выход «Газпрома» на конечного потребителя в Германии.

Такая схема весьма выгодна «Газпрому» и его немецким партнерам, но очень пугает новых членов Евросоюза, особенно из стран Восточной Европы. Например, Польша выступает решительно против СЕГа, опасаясь того, что ей придется покупать газ у немецких компаний, что увеличит его стоимость. Она бы предпочла получать газ транзитом через Белоруссию, что делало бы ее, а не Германию первичным получателем российского газа.

Конфликт «старой» и «новой» Европы нашел отражение в позиции Европейской комиссии по энергетическим вопросам, которая в апреле 2006 года предложила заключить единый рамочный договор ЕС – Россия, по которому «Газпром» будет продавать газ на границах ЕС без территориальных ограничений. То есть вместо выхода на рынок конечного потребителя в конкретных странах и участия в определении цены на газ «Газпрому» предлагают продавать газ уже Европейскому союзу, что должно защитить страны Восточной Европы от двусторонних договоров России, например, стой же Германией. Именно такие идеи содержатся в так называемой «Зеленой книге», которую активно лоббирует глава Еврокомиссии Жозе Мануэль Баррозу. В этом плане ценовая задача для России связана с тонкой политической игрой, где необходимо использовать противоречия между Западной и Восточной Европой[4 - Очень любопытна в этом плане первоапрельская статья в журнале «Эксперт», посвященная возможности создания единой энергетической корпорации зав счет объединения крупнейших энергокомпаний России, Италии и Германии («Пятому Риму быть» // Эксперт, № 12 (506), 27 марта 2006). В эту компанию должны войти германский энергогигант E.ON, итальянские ENI и Enel, а также российские «Газпром» и РАО «ЕЭС России» – т. е. российскими партнерами должны выступить как раз те страны Западной Европы, которые готовы открыть свой рынок конечного потребителя газа для участия «Газпрома». Новая мегакомпания рассматривается не просто как бизнес-проект, а как газовая основа союза христианских государств Европы, в который в перспективе войдут и страны Восточной Европы, сейчас активно сопротивляющиеся альянсу России, Германии и Италии. Этот материал на самом деле можно проанализировать сквозь призму известной поговорки «в каждой шутке есть доля шутки» – особенно если учесть заявление Владимира Путина во время его визита в Китай весной 2006 года о том, что Россия является хранителем энергетических ценностей христианского мира (данные слова привел польский журнал Wprost).].

Пятый – транзитно-геополитический. Россия должна контролировать маршруты доставки своих энергоресурсов по потребителей в Европе, даже если они пролегают по территории сопредельных государств. А это не только экономическая, но и политическая задача. Кроме того, России весьма важно контролировать транзит нефти и газа из Центральной Азии и Каспийского региона. Если называть вещи своими именами, это является одним из непременных условий превращения России в энергетическую сверхдержаву.

Самостоятельные поставки энергоресурсов из этого региона способны снизить значимость России – не случайно Европа настаивает на ратификации в России Европейской энергетической хартии, транспортный протокол которой предполагает, что мы обязаны предоставлять свои трубопроводы для транзита энергоресурсов из других стран по фиксированным тарифам. Отношение России к этому документу выразил 25 апреля 2006 года зампред правления «Газпрома» Александр Медведев, назвав ее «мертворожденным» документом и призвав изъять из газовой директивы ЕС правила об обязательном доступе третьих сторон к газотранспортным системам.

В любом случае России критически важно иметь лояльные себе политические режимы в Центральной Азии и контролировать поставки нефти и газа на мировые рынки из данного региона. Не стоит забывать и про урановые месторождения данного региона, что еще больше объясняет внимание России к этим территориям.

Задача весьма амбициозная – но необходимая. Потому что Россию уже вовсю шантажируют конкуренцией со стороны каспийской нефти на европейском и китайском рынках, а также прямыми поставками газа из Туркмении и Узбекистана на рынок Китая. Реалистичность таких проектов мы еще проанализируем. Но Россия сталкивается с мощным центральноазиатским вызовом, на который она обязана дать ответ.

Таким образом, построение энергетической сверхдержавы – весьма амбициозный проект, который связан с поиском ответов на разнообразные экономические, геологические, политические и прочие вызовы. Это задача, связанная с обучением национальной элиты проектному мышлению – ведь она предполагает четкое целеполагание, горизонт, который можно достичь только за счет слаженных действий политического класса. Обучение элиты предполагает переход от принципа пожарного реагирования на проблемы к реализации грандиозных проектов, носящих междисциплинарный характер. Строительство энергетической сверхдержавы как нельзя лучше подходит для этой цели.

Понятно, что идея строительства энергетической сверхдержавы вызвала нервную реакцию в США и Евросоюзе. Россию обвинили в бряцании «энергетическим оружием», попытках восстановить советскую империю и даже в стремлении шантажировать Запад. Уже выстраивается целая защитная линия, предполагающая выдвижение серьезных требований к России.

Прежде всего, предлагается сократить долю российских энергоресурсов на европейском рынке – считается, что она никак не должна превышать 25 %. причем с Россией пытаются бороться ее же оружием, заявляя, что это обусловлено все той же энергобезопасностью (хотя зачастую поставки из России и дешевле, и безопаснее). Затем, как уже отмечалось, от России требуют фактически отказаться от суверенитета над трубопроводной системой. Наконец, в последнее время выдвигается и вовсе специфическое требование – проверка российских энергокомпаний финансово-регуляторными службами западных правительств. По сути, от России требуют допуска западных аудиторов к любой информации о работе российских национальных компаний – под лозунгами обеспечения «более высокого уровня корпоративного управления и соблюдения ими норм бизнеса»[5 - Эти требования четко изложены, например, в докладе «Неверное направление России: что могут и должны сделать США». Исследование проводилось под эгидой влиятельной американской организации – Совета по внешней политике. В числе разработчиков доклада – сенатор Джон Эдвардс, бывший зам госсекретаря Строб Тэлботт, экс-сотрудник Совета национальной безопасности Марк Бжезинский, бывший координатор Госдепа по России и странам СНГ Стивен Сестанович. Его выдержки можно прочитать на русском языке в «Независимой газете» (от 14.04.2006).].

Давайте представим, что Россия предложит США поставлять нефть с сахалинских месторождений на Аляску, а потом потребует транспортировать ее до потребителей в основных штатах по фиксированной цене. Или попросит дать нашим аудиторам допуск в любое время суток в головной офис Conoco или Exxon. Или предложить сделать Хьюстон вольным городом.

Не менее показательно, что идея энергетической сверхдержавы серьезно критикуется и внутри страны.

Как правило, со стороны той части экспертного сообщества, которая заранее обрекла все проекты отечественной исполнительной власти на неудачу. Но все же одно дело сомневаться в реалистичности поставленной цели, а другое – заявлять о ее абсурдности.

Плач энергоскептиков. Энергетическая сверхдержава vs «Петростейт»

Внутри России развернулись довольно бурные дебаты относительно того, правилен ли тезис об энергетической сверхдержаве. У нас уже сложилась группа экспертов, которые считают, что любой другой проект, кроме так называемой «демократизации» страны, не имеет права на существование. Понятно, что концепция энергетической сверхдержавы вызвала их искреннее раздражение. Россию тут же обозвали «Петростейтом», или «бензиновым государством»[6 - Наиболее последовательно идейную борьбу с «Петростейтом» провела Любовь Шевцова в статье «Россия – год 2006: логика политического страха», опубликованной в двух номерах «Независимой газеты» (от 13.12.2005 и 16.12.2005).]. Попробуем разобрать аргументы критиков концепции энергодержавы подробнее. Хотя высказываются они не столько экономистами, сколько политологами, которые не вполне адекватно представляют реальности нефтяного мира.

Со словом «Петростейт» всплывает огромное количество штампов, которые тут же «приклеиваются» к России. Россию сравнивают со странами Латинской Америки, Африки и Ближнего Востока, которые живут только за счет нефтяного экспорта и у которых не развиваются другие отрасли промышленности, а экономическая система нацелена на популизм и патернализм.

Здесь происходит смешение понятий. На самом деле энергетическая сверхдержава принципиально отличается от модели «Петростейта». У него есть много определений. Например, такое. «Петростейт» – это когда «нефть и газ имеют значительное влияние на государственную политику. Более того, становятся ее инструментом в различных сферах»[7 - Нефтяное государство // «Новая газета», 22.12.2005.]. Но такие публицистические определения трудно комментировать – потому что под него подпадут и США, и Великобритания, и Франция, и Германия, в современном мире во всех мало-мальски значимых странах нефть и газ имеют значительное влияние на государственную политику.

Логичнее дать следующее определение «Петростейту». Бензиновое государство – это страна, где добыча энергоресурсов является единственной конкурентоспособной отраслью, причем в ней не используются технологические новации, не развита переработка сырья, а главное, разработка недр ведется силами не национальных, а транснациональных компаний. По большому счету, по всем этим параметрам занести Россию в разряд «Петростейтов» нельзя. Конечно, риск превратиться в бензиновое государство есть. Но как раз в том случае, если ничего не делать в нефтегазовом комплексе и постепенно отдать недра на откуп иностранным компаниям и государствам.

На сегодняшний день нефтегазовый комплекс, несомненно, играет серьезнейшую роль в нашей экономике. Общая выручка от экспорта нефти, газа и нефтепродуктов превысила в прошлом году 143 млрд. долларов, что более чем в три раза превышает показатели 2001 года. Удельный вес топливно-энергетических товаров в структуре российского экспорта составил по итогам 2005 года 66,8 %[8 - Иллюзия благополучия // «Нефтегазовая вертикаль», № 4, 2006.]. Вклад нефтегазовых компаний в налоговые поступления государства достоверно подсчитать весьма непросто. Правительство оценивает долю нефтегазового комплекса в налоговых доходах в 35–45 %.

Если брать все доходы бюджета, то, по оценкам Министерства экономического развития и торговли, только нефтяной бизнес обеспечивает 32 % от их общего числа. А вот Центр развития по итогам 2005 года назвал цифру в 71,5 % налоговых доходов федерального бюджета, или 2,74 трлн. рублей, взяв в расчет не только экспортную пошлину и НДПИ, но и налог на прибыль, НДС, акцизы, а также выплаты ЮКОСа по налоговым недоимкам.

В то же время вклад нефтегазовой промышленности в ВВП оценивается в 24–30%2, а в промышленное производство – в 17–20 %. Доля же нефтегаза в занятости вообще составляет порядка 3 %[9 - Юдаева К. Как нам диверсифицировать экспорт? // Pro et Contra, № 3, 2005.].

Значение нефтегазового комплекса для страны огромно, но все же наша экономика держится не только на нем. Кроме того, не стоит забывать о мультипликативном эффекте нефтегазового бизнеса. Скажем, рост добычи приводит к необходимости строить новые трубопроводные мощности – а это, в свою очередь, создает дополнительные заказы для трубной промышленности. Причем она вынуждена решать довольно сложные технологические задачи – скажем, организацию промышленного производства труб диаметром 1420 мм для (так называемый «русский размер», применяемый в отечественных газопроводах). Также создается дополнительный фронт работ для производителей бурильного и другого оборудования для добычи углеводородов. Наконец, заработанные в нефтегазовом комплексе деньги дают толчок для развития строительного комплекса и сферы услуг. Деньги банально надо тратить – отсюда и спрос на квартиры, и бурный рост ритейлингового бизнеса. Согласно Докладу Всемирного банка об экономике России, презентованному 17 апреля 2006 года, в 2005 году порядка 40 % прироста ВВП было обеспечено за счет торговли. Но ведь торговля «поднялась» как раз на деньгах, которые тратят люди, имеющие прямое или косвенное отношение к добывающей промышленности. Так что сфера услуг растет прежде всего на нефте– и газорубли.

Переработка сырья пока является не самым сильным козырем российского нефтегазового комплекса. Но определенные изменения происходят и здесь. Переработка в России увеличилась в 2005 году на 6,5 % – до 202,55 млн. т. Лидерами по переработке нефти в России на собственных НПЗ стали ЛУКОЙЛ, ЮКОС, ТНК-ВР, «Башнефтехим», «Сургутнефтегаз», «Сибнефть» и «Славнефть».

Производство автобензина в 2005 году составило 31,73 млн. т (рост на 4,8 %), дизтоплива – 58,7 млн. т (8,2 %), мазута – 56,05 млн. т (5,9 %), авиакеросина – 8,1 млн. т (6,1 %).

Переработка нефти в России в 2005 году (млн. т)

10 компаний в России можно отнести к вертикально-интегрированным – т. е. имеющим в своей структуре не только добывающие, но и перерабатывающие мощности. Позитивной тенденцией является и экспорт готовой продукции. Спрос на основные экспортные нефтепродукты – бензин, дизельное топливо и мазут – вырос в прошлом году соответственно на 38,7 %, 11,2 % и 16,5 %. Переход от экспорта сырой нефти к поставкам на внешние рынки нефтепродуктов является позитивной тенденцией.

Но самое главное – это наличие в России национальных добывающих компаний. В «Петростейтах» добыча ведется не столько местными корпорациями, сколько иностранными операторами. В итоге многие страны утрачивают национальный суверенитет. Крупные западные мейджоры получают возможность использовать колониальную систему для своих целей. Политическая элита получает «откаты», закрывая глаза на технологии извлечения энергоресурсов иностранными концернами[10 - Автору однажды довелось лететь из Лондона в Москву в соседних креслах с женой руководителя представительства крупной западной сервисной компании в одной из африканских стран. Она честно призналась, что живут с мужем как в резервации – например, в город ездят только с охраной. Однако уровень оплаты труда настолько высок, что покрывает подобные издержки и неудобства – работа в бывших колониях считается в нефтяных компаниях весьма опасным и сложным трудом. Нищета основной массы населения находится на запредельном уровне, но местное правительство категорически запрещает делать фотографии, которые могли разрушить образ модернизирующейся страны при помощи инвестиций, приводимых иностранными корпорациями.].

По большому счету, мы имеем дело с восстановленной колониальной системой. Единственные риски, которые несут западные корпорации в этих странах, связаны с наличием контрэлиты, которая хотела бы получать часть нефтяных денег в свой карман. По большому счету, они не против самой неоколониальной системы. Они лишь хотели бы заменить действующее руководство в качестве основных бенефициаров и грантодателей. Это приводит, например, к захватам нефтяных платформ в Нигерии (крупнейшем производителе нефти в Африке) и другим эксцессам. Например, в апреле 2006 года в очередной раз взбунтовалась народность инджо, проживающая как раз в нефтеносной дельте реки Нигер. Из-за ее активности в стране простаивает порядка четверти нефтяных разработок страны! Западные мейджоры рассчитывают, что политическое руководство страны за «откаты» могло хотя бы обеспечить безопасность нефтяного бизнеса в Нигерии – однако национальные войска бессильны против «Добровольческих сил народов дельты». Они требуют, чтобы в 2007 году президентом страны стал представитель народности инджо – понятно, что они просто хотят своей пачки нефтедолларов. В этом плане система добычи нефти для западных компаний не сменится – наличие местной контрэлиты, требующей делиться, лишь повышает стоимость услуг местной власти.

В России пока колониальной системы не сформировано[11 - Если, конечно, не считать феномена внутренних колоний, о котором пойдет речь в следующей главе.] – наоборот, иностранцы жалуются на слишком жесткое отношение к потенциальным инвесторам в нефтегазовый комплекс. Но, видимо, угроза потери национального суверенитета настолько остра, что российская элита предпочитает перестраховаться.

Важно отметить и то обстоятельство, что даже ряд либеральных экономистов признает – динамичное развитие возможно не только в странах с отсутствием природных ресурсов. Причины более медленного в последние 20–30 лет развития стран, специализирующихся на сырье, лежат в их стремлении не к экономическому росту, а к перераспределению ренты. Если же эту проблему решить, то сырьевые государства могут оказаться даже более экономически успешными, чем страны-производители готовой продукции[12 - Юдаева К. Как нам диверсифицировать экспорт? // Pro et Contra, № 3, 2005.].

High-TEK

Довольно часто приходится слышать и другой аргумент – энергетическая сверхдержава ведет нас в тупик, так как закрепляет сырьевую зависимость России, не позволяя развиваться другим отраслям экономики. В этом случае мы имеем место с явным непониманием современных реалий нефтегазового комплекса.

Прежде всего, мечты о постиндустриальной революции в России и бурном росте пресловутого хай-тека – высоких технологий – пока остаются маниловскими прожектами. А вот топливно-энергетический комплекс мог бы стать своеобразным высокотехнологичным магнитом. Современное производство нефти и газа на самом деле является весьма непростым технологическим процессом, требующим довольно значительных инноваций[13 - Интересно, что это признают и некоторые открытые противники политики исполнительной власти в нефтегазовом комплексе. Например, президент Института энергетической политики Владимир Милов. «Я недавно слышал по телевизору одного телеобозревателя (небольшого роста и с бородкой), который, говоря о Ходорковском, заявил, что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы качать нефть из-под земли. Отраслевому профессионалу это слышать обидно, потому что за последние 20 лет нефтедобыча стала одной из самых высокотехнологичных сфер мировой индустрии», – пишет он в интервью «Новой газете» («Нефтяное государство», 22.12.2005).].

По большому счету, логичнее говорить про хай-ТЕК. Именно нефтегазовый комплекс может стать катализатором прихода в Россию новых технологий, в которых так нуждается наша страна. Можно вспомнить только несколько серьезнейших задач, которые стоят перед российским ТЭК и которые связаны с радикальными технологическими прорывами.

Первая – добыча на шельфе. Именно добыча в северных морях наиболее наглядно показывает, как усложнился процесс извлечения нефти, где применяются самые современные компьютеры и автоматизированные системы управления. Легкая нефть и газа заканчиваются – значит, необходимо использовать все новые и новые технологии, чтобы добывать ее на дне моря или за полярным кругом.

Например, норвежские компании, работающие в Северном море, вначале научились бурить на глубине пятидесяти метров, потом продвинулись до ста метров. А потом разработали технологию, позволяющую добывать нефть без использования огромных фиксированных платформ, которые закреплялись на морском дне. И сегодня есть возможность извлекать углеводороды на гораздо больших глубинах, применяя подводные буровые, горизонтальное бурение, а также заменяя платформы на целые «добывающие острова», которые соединены со скважинами подводными коммуникациями. «На буровую станцию, находящуюся на морском дне, на большой глубине, подается электроэнергия. С суши же осуществляется управление всеми процессами. Нефть и газ текут на сушу по подводным трубопроводам. Центры управления такими станциями напоминают центры управления космическими полетами. А на больших глубинах трубопроводы прокладываются при помощи аппаратов, похожих на луноходы», – так описывают процесс добычи углеводородов на дне моря сами норвежцы[14 - Кокшаров А. Нефтедобыча как освоение Луны // «Эксперт», № 43, 14.11.2005.].

России также предстоит осваивать шельфовые проекты бурными темпами. По данным Минприроды, уже к 2015 году Россия практически полностью исчерпает запасы рентабельных месторождений на суше: сегодня более 75 % открытых нефтегазовых месторождений уже вовлечены в промышленное освоение, и их средняя выработанность приближается к 50 %. При этом все, что удается открыть на суше, относится в основном к средним и мелким месторождениям, а открытия крупных и уникальных запасов, по утверждению геологов, можно ожидать именно на шельфе. В своих выступлениях глава Минприроды предупреждает, что уже через десять лет добыча углеводородного сырья на суше может стать экономически невыгодной. Эти расчеты и легли в основу разработанной ведомством масштабной концепции по постепенному «замещению суши морем».

Распределение запасов газа в России

Так что нам также предстоит сложнейшую технологическую задачу, тем более что российские морские недра отличаются низкой степенью разведанности. Для освоения шельфовых месторождений нам необходимо выполнить колоссальный объем геолого-разведочных и подготовительных работ.

Ресурсы российского континентального шельфа оцениваются в 136 млрд. т условного топлива, извлекаемые – в 100 млрд. т. Из них примерно 14,2 млрд. т приходится на нефть и около 82,5 трлн. кубометров – на газ. Но, по предварительным прогнозам, подобное соотношение может измениться в пользу нефти.

По данным Министерства природных ресурсов РФ, площадь российского континентального шельфа составляет около 6,2 млн. кв. км, что соответствует 21 % всего шельфа Мирового океана. Из них 3,9 млн. кв. км перспективны на нефть и газ. 2 млн. кв. км относятся к Западной Арктике (Баренцево и Карское моря), 1 млн. – к Восточной Арктике, 0,8 млн. – к дальневосточным морям и 0,1 млн. кв. км – к южным (Каспийское, Черное, Азовское). Согласно оценкам МПР, добыча нефти на шельфе к 2010 г. достигнет 10 млн. т, а к 2020 г. – 95 млн. т. При этом добыча газа в 2010 г. может составить 30 млрд. кубометров, а к 2020 г. – 320 млрд. кубометров. В то же время, по предварительным расчетам, затраты федерального бюджета в перспективе будут равняться 35 млрд. рублей, а объем частных инвестиций – от 70 до 100 млрд. долларов.

Пока же нам должно быть стыдно за нашу политику в области освоения шельфа. Достаточно сказать, что у России нет ни одной морской буровой установки на арктическом шельфе! В марте последняя была сдана в аренду норвежской Beta Drilling A.S[15 - Буровая уплыла в Норвегию // «Ведомости», 28.03.2006.].

Вторая важная задача – промышленное производство сжиженного газа, строительство терминалов по отправке судов СПГ в другие страны[16 - Опять же поделюсь личным опытом. Мне доводилось наблюдать с самолета терминалы по приемке сжиженного газа в Южной Корее – одном из мировых лидеров в данной индустрии (на Южную Корею в 2005 году приходилось 16 % мирового потребления СПГ). Это гигантские высокоиндустриальные сооружения, производящие огромное впечатление. Можно сказать, что в них даже есть некоторая постиндустриальная эстетика.].

Настоящим позором является тот факт, что в России до сих пор нет промышленного производства сжиженного газа (СПГ – или, в часто встречаемой английской аббревиатуре, – LNG), хотя такие мощности имеются уже в 12 странах. Только за последние годы в лиге экспортеров появились Оман, Катар, Нигерия и Тринидад. Предполагается, что к 2015 году общее количество экспортеров почти удвоится. В Латинской Америке экспортные проекты СПГ разрабатывают Перу и Венесуэла, в Африке – Ангола, Египет и Экваториальная Гвинея. Иран и Йемен планируют экспортировать ближневосточный газ, Норвегия – газ Баренцева моря.

Объем мирового потребления СПГ в 1993–2020 гг.

В России лишь «Лентрансгазом» эксплуатируется опытная установка по сжижению природного газа мощностью около 100 млн. куб. м в год. Этот опыт предполагается использовать в газпромовской программе развития малотоннажного производства СПГ для потребностей внутреннего рынка. Но развитие производства СПГ должно идти гораздо более быстрыми темпами.

На настоящий момент объем реализации СПГ составляет 27,4 % от мировых экспортных продаж. За 2004 год – это 180 млрд. кубометров, что сравнимо с объемом годового экспорта российского газа. Ожидается, что к 2010 году доля СПГ в мировой торговле газом достигнет 30 %.