– А если услышит? – мрачно усмехается Немцов, – Накатит огоньку из преисподней! Темные боги они такие, непредсказуемые…
– Да нет тут никого! Кроме нас… – неожиданно заявляет Чернышов, – Если честно. Придумываем на ходу всякие жуткие байки, как в детстве. Чтоб не так уныло и одиноко было! А вокруг один забытый угрюмый камень… Никому не нужный. И мы здесь еще тенями бродим.
– А правильно ли мы идем, ребята? – вдруг сбавляет шаг Скибин, – Что-то тут не так. Я здесь недавно проходил! Пусто здесь все…
– Наше подземелье неоднозначно, – замечает Волошенюк, – при всей его монументальной статичности, самая неуловимая запутанная структура. Каменоломни меняются, словно живые от событий и от настроения… Не угадаешь! Можно запросто проскочить самое знакомое место и кружить на пятачке часами. Будто сам темный дух тебя кружит, как леший в лесу… Куда мы вообще попали?
– Да брось ты, Толик! Туману нагонять, – отмахивается Чернышов, – Все до тупости просто… Это мы тут от такого долгого пребывания в замкнутом мире, с ума сходим! Старые выработки, сами заваливающиеся от времени, без намека на что-либо живое… Одни холодные скорбные стены и бездонная чернота! Мы хотим тут что-то найти во мраке, рассудок цепляется за все, что ни попадя – случайно промелькнувшую тень, порыв сквозняка, причудливый утес или особенности акустики штолен и создает все эти болезненные видения. Мы сами рисуем все наши неожиданные кошмары. Это не более чем…
В темноте откуда-то раздается едва слышное шипение и потом ослепительная вспышка разрезает глаза… Столб извивающегося пламени, действительно как мифический подземный змей, вырастает во мраке и впереди идущий курсант пронзительно кричит и превращается в рвущийся живой факел… Тех, кто рядом с ним, разбрасывает в разные стороны.
На несколько секунд все замирают, пораженные внезапным зрелищем. Потом разбегаются по углам, вскидывая оружие…
– Огонь по периметру! Всем укрыться! Не высовываться…
– Где здесь укроешься? Стены голые и тоннель почти ровный, квадратом…
– Откуда били? Кто-то что-то видел?
– Помогите горящему! Тушите его тырсой! Уносите раненых!
– Погасить факела, иначе нас всех здесь перестреляют! – гулко разносится по затаившимся тоннелям.
– Что это? – успевает выдохнуть Чернышов, оставаясь зачарованно стоять почти посередине коридора, – Как такое может быть?
Волошенюк, сгребает его в сторону, оттаскивает в безопасное место. Вокруг в свете ужасно горящего живым костром курсанта мелькают размытые тени, доносятся несвязные голоса:
– Что происходит? На нас напали?
– Немцы! Смотреть внимательно.
– Где? Я ничего не вижу!
– Вон тени мелькают… Мы в засаду попали!
– Занять оборону! Держать периметр. Врага не пропускать!
– Да нет здесь никого! Пусто кругом. С чего взяли?
– Тогда откуда огонь? Сам что ли загорелся? Это как?
– Взрыв! Не иначе…
– Какой на хер взрыв? Беззвучный что ли?
– Фашисты проникли, точно! Все проходы на прицел!
В темноте начинается беспорядочная стрельба…
Посередине мечется воспламененный курсант надрывно крича, и отчаянно тычась от стены к стене… Товарищи гоняются за ним, пытаясь помочь, кто-то на ходу кидает на него песок, другой старается накинуть шинель, но все безрезультатно, он ловко увиливает от своих спасителей, подчиняясь движениям страшного танца собственной боли и вскоре падает у зависшей скалы и затихает, какое-то время корчится в последних судорогах и замирает. Яркое пламя жадно пожирает останки молодого летчика. Немного в стороне упав и забившись в угол, стонут несколько курсантов от полученных ожогов, еще один извивается в конвульсиях с истошным криками, с полностью сожженным лицом…
– Что это блять такое? – вытирается пилоткой Чернышов, оцепенело глядя куда-то в темноту, – Где фрицы? Что вообще творится?
– Нет никаких фрицев! – констатирует Немцов, – В смысле в коридорах точно.
– А как ты это все объяснишь? Несчастным случаем? – поворачивается к товарищу Чернышов, – Самовозгоранием? Или что это, мина? Так они так не взрываются! Или чудо ваше катакомбное, богов темных каменных? А?
– Нет никаких чудес, все до ужаса просто, – мрачно чеканит Волошенюк, – а что немцы, это точно! Коля прав, не здесь они…
Пламя еще несколько раз, почти в одном и том же месте, чуть ли ни мистическим образом вырастает от пола до потолка, выжигая застоявшийся воздух и задевая нескольких летчиков, на них загораются шинели, но сырость и расстояние от центра прохода на этот раз спасают курсантов.
– А где тогда? – прикрывает глаза от слепящего яркого света Чернышов, – В стенах сидят, как мертвецы? Или порхают как привидения? Опять ваши мистические опусы. Только это уже перебор, дорогие мои!
– Я кажется, тоже понял, – печально усмехается Скибин, – это же надо до чего уже гансы дошли!
– Так до чего? – горячится Чернышов, – Я один здесь что-то не понимаю, или еще есть? Что это за херня такая?
– Огнемет! – спокойно и бесстрастно отвечает Волошенюк, – Обычный немецкий «Flammenwerfer 35». И ничего больше и не может быть. Значит они и это применять стали, помимо газов…
– А немцы где? – не унимается Чернышов, – Они тогда где-то рядом, здесь должны быть…
– Наверху, где же еще? – разъясняет Волошенюк, – В катакомбы они бы сами не полезли…
– Да как возможно чтобы они такую кровлю пробили? – озадаченно вертит головой Чернышов, – Я понимаю, дот выжечь на поверхности, в обычных условиях, еще что-нибудь, подвал там, но чтобы в каменоломнях, на глубине достать? Что за бред? Невозможно это…
– Щель видишь? – показывает на потолок Немцов, – Вон она родимая. Через нее огнесмесь и полилась смертельной красной лавой! Выжигая все на своем пути….
– Даже если так и это огнемет, у него что дуло, как хобот у слона? И еще длинее? Над нами не один метр камня!
– Щель хитрая, едва заметная, но позволяет не только дуло огнемета засунуть… И связку гранат свободно сбросить, она чуть с откосом идет, потому света почти не видно. А немецкий огнемет бьет на 45 метров… – поясняет Скибин, глядя вверх, – Наши «пламяметы» – «РОКСы» примерно также, чуть поменьше, до 40-ка, а здесь, где мы сейчас кровля метров десять, не больше! Так что все сходится… Гансы нас решили теперь сверху огнем поджарить! Как в огромной печке каменоломен!
– Хрен им, а не жаровня! – вскипает Чернышов, – Я не допущу чтоб нас тут как гусей жарили! Дай гранату! Я этих скотов мюнхенских сейчас рвану!
– Остынь Лешка! – останавливает Волошенюк, – Граната тут не поможет… Только нас всех засыпишь, свод над нами шаткий, трещины по все потолку и стенам идут! Это не вариант…
– Может очередь из автомата дать? – предлагает Немцов, – Может, кого из фрицев зацепит, или отпугнет хотя бы…
– Отверстие для боя больно узкое, еще и изогнутое, – всматривается Скибин, – Начнем палить, только срикошетит!
– А че делать то тогда? – почти выкрикивает Чернышов, – Просто так сидеть и ждать, когда они нас снова где-нибудь здесь или в другом месте подпалят и испепелят? Вот так сложить руки и все?
– Для начала это место отметить и потом дыру заделать! – внимательно смотрит во мрак Волошенюк, – Предупредить штаб, доложить Левицкому! А сейчас ближайшим выходом идти на поверхность и попробовать ликвидировать этих обнаглевших саперов.
– Это дело! – воодушевляется Чернышов, – За такие гнусности, надо сразу на куски рвать! Правило еще Первой мировой войны – огнеметчиков в плен не брать! А тут вообще беспредел… Этого так просто оставлять нельзя! Значит наверх… Тогда чего ждем?
– Но для начала надо все-таки проверить все близлежащие закоулки! – добавляет Волошенюк, – Мало ли… Фашист коварен и диверсионной группы в тылу нам совсем не нужно.
– Да, удостовериться не помешает! – соглашается Немцов, проверяя свой «МП-40», – Эти крысы нацистские везде заползти могут…