Женитьба Пинегина

При этих словах Пинегина охватило чувство смущения и жалости, той мучительной жалости, какая бывает иногда у палача к своей жертве. Охваченный этим чувством, он привлек к себе молодую девушку и стал целовать ее лицо. Вся трепещущая, прижимаясь к Пинегину, Раиса отвечала горячими, страстными поцелуями.

– Милый!..

И, порывисто охватив его голову, она крепко прижала ее к своей груди.

– Милый… желанный… Если б ты только знал, как я тебя люблю! – шептала она страстным шепотом, и слезы катились из ее глаз.

Хорошо, что молодая девушка не видала в эту минуту лица Пинегина, а то сердце ее забило бы тревогу, – до того физиономия его мало походила на счастливое лицо жениха. Он, правда, добросовестно осыпал поцелуями невесту, но эти поцелуи не возбуждали в нем страсти, не зажигали огня в крови. Он даже морщился, целуя некрасивую девушку, и, найдя, что поцелуев довольно, скоро выпустил ее из своих объятий.

– Так тебе понравились мои родственники? – спросил он минуту спустя, отодвигаясь от Раисы.

– Понравились… Они, верно, добрые.

– Всякие есть между ними, – неопределенно заметил Пинегин.

– Твоя мать – прелесть, сестры – милые, – восторженно говорила Раиса.

– А братья?

– И братья славные.

– У тебя, кажется, все люди – славные, – смеясь сказал Пинегин.

– А разве твои братья не хорошие? – испуганно спросила молодая девушка.

– Самые обыкновенные экземпляры человеческого рода, да я не про них. Я – вообще. Ты обо всех людях судишь по себе. Золотое у тебя сердце, Раиса! – горячо прибавил Пинегин и подумал: «И совсем ты проста!»

– Какое же тогда оно у тебя? – переспросила Раиса.

– Далеко не такое хорошее, – усмехнулся Пинегин.

– Не клевещи на себя, Саша! – горячо воскликнула девушка. – Разве я не вижу, какой ты мягкий и добрый?.. Разве я не читала твоих произведений? Разве я не понимаю твоей правдивости? А вся твоя прошлая жизнь? Твое страдание за правду?

И про это «страдание за правду», в действительности мало похожее на серьезное страдание, рассказывал девушке Пинегин, представляя злоключения свои в значительно преувеличенном виде, чтобы показаться в глазах Раисы страдальцем. И молодая девушка, совсем мало знавшая людей, конечно всему верила.

Надо сказать правду: Пинегин не испытывал приятных чувств от этих восторженных похвал невесты. В самом деле, не особенно весело слушать дифирамбы человека, которого вы собираетесь зарезать. К тому же теперь, когда эта девушка была совсем в его власти, следовало несколько отрезвить ее и от восторгов к нему и от многих странных идей.

Не для того же женится он, чтобы в самом деле раздать богатство и жить в шалаше с немилой женой. А она как будто на что-то подобное надеялась.

– Ты, Раиса, заблуждаешься насчет меня, – начал серьезно Пинегин.

Вместо ответа молодая девушка весело усмехнулась.

– Право, заблуждаешься, и это меня тревожит.

– Тревожит? – с испугом спросила она.

– Да, ты по своей доброте считаешь меня гораздо лучшим, чем я есть.

– Положим даже, что это так. В чем же тут тревога?

– За твое разочарование. Ты убедишься, что я не такое совершенство, каким создали твое воображение и твоя любовь, и…

– Что? – перебила Раиса.

– И разлюбишь меня.

– Я? Тебя разлюбить! Никогда! – воскликнула горячо Раиса. – И ты не совсем знаешь меня: я из тех натур, которые любят раз в жизни, но уж зато навсегда! – прибавила она с какой-то торжественной серьезностью… – Но к чему ты все это говоришь! Разве я не знаю, какой ты хороший? Разве ты способен когда-нибудь обмануть?

Пришлось замолчать. Для нее, влюбленной, этот красивый, кудрявый Пинегин был лучшим человеком в подлунной…

Разговор перешел на другие предметы. Они говорили о будущей жизни, о планах, о том, как они поедут после свадьбы за границу и устроятся потом в Петербурге. Рассказывая о будущих планах, Пинегин, между прочим, заметил, что «богатство обязывает…»

– И стесняет, не правда ли?

– Если не уметь им пользоваться… Раздать все не трудно, но что в том толку? Всякие миллионы – капля в море и серьезно всем не помогут. Надо, следовательно, помочь хоть немногим, но зато существенно…

Пинегин развивал в этом направлении свои взгляды и говорил на этот раз не только красноречиво, но и искренно, и когда кончил, то спросил:

– Разве ты со мной не согласна, Раиса?

Напрасный вопрос! Она на все была согласна и ответила:

– Ты лучше меня знаешь, как надо поступить. К чему ты спрашиваешь?

Пинегин облегченно вздохнул.

– А твоя мать и сестры были за границей? – спросила Раиса.

– Нет.

– Так ты их, Саша, отправь. И вообще… я надеюсь, ты не будешь стесняться… Все, что у меня есть, твое. Не правда ли?.. И ты поможешь своим и кому только захочешь… Помнишь, ты говорил, сколько бедной молодежи… У нас ведь денег много, слишком даже много… Не жалей их… Теперь же возьми сколько нужно… Я тебе дам чековую книжку… Прошу тебя…

– Экая ты добрая, Раиса… Спасибо тебе… В самом деле, матери надо отдохнуть…

– Смешной ты, Саша, – благодаришь. Ведь это обидно. Разве может быть иначе? И, знаешь, я все собиралась тебя просить и боялась… Эти денежные дела всегда неприятны.

– О чем просить?

– Чтобы ты поскорей взял на себя управление делами. И тетя об этом говорила. Добрая старушка всем заведует и всего боится. А ты – мужчина. Она говорит, что надо тебе доверенность. Так уж ты сделай все это и распоряжайся всем как знаешь…

– После, после, еще успеем! – отвечал Пинегин, невольно чувствуя смущение.

Карета остановилась у подъезда. Пинегин вышел проводить невесту.

– Зайдешь? – спросила Раиса.

– Прости, голова болит… Этот обед…