Два брата

XIII

Николай, против ожидания, не застал дома приятеля, которого хотел звать в секунданты. Он с утра ушел и обещал быть дома не ранее шести часов вечера. Николай оставил ему записку, в которой просил непременно, по очень важному делу, заехать к нему, а сам направился в редакцию, где работал приятель, в надежде застать его там около часу.

Погода, как нарочно, была превосходная. Стоял славный, яркий, морозный день… Николай доехал до Поцелуева моста и пошел пешком… Опять грустные мысли проносились в его голове… Опять тоскливо сжималось сердце у молодого человека… Как нарочно, навстречу ему попались похороны. Он даже полюбопытствовал узнать, кого хоронят. Оказалось, что хоронят какого-то молодого человека. «И его, может быть, так же повезут!..» А кругом кипела жизнь… улицы оживлялись… Николай теперь с особенным интересом заглядывал в лица проходивших. Они сегодня казались ему особенно добрыми, хорошими…

– Николай Иванович! – почти в упор раздался чей-то звонкий, приятный, знакомый голос.

Он повернул голову. Из подъезда дома министра внутренних дел проходила к карете Нина Сергеевна.

– Вы точно влюблены или получили неприятное известие, – сказала она, протягивая из-под белого пушистого меха бархатной накидки мягкую, теплую руку, оголенную почти до локтя. – В какие страны?

– На Литейную.

– Нам по дороге. Садитесь, я вас подвезу!

Николай согласился и сел вслед за нею в маленькую карету. Встреча с этой красивой, изящной женщиной обрадовала его… Он уже снова приободрился.

– Что с вами? Вы в самом деле как-то печально шли, – с участием продолжала она, обдавая его мягким, нежным взглядом. – Какое у вас горе?

– Никакого… так задумался.

– Не весело же вы задумались!

Она продолжала болтать; попеняла, что Николай не заходит, сказала, что непременно придет послушать, как он будет в суде сражаться с Присухиным. Присухин ей говорил.

Николай взглядывал на эту блестящую красавицу, и ему было необыкновенно приятно… Хотелось побыть с ней подольше, поговорить, узнать наконец, что это за женщина… А Нина Сергеевна, как нарочно, глядела на него так ласково. «Ведь, может быть… он никогда ее не увидит. Она и не знает, что он завтра дерется».

– Знаете ли, Николай Иванович, с вами весело встречаться! А вы вот как будто не хотите? Отчего?

– Некогда было, Нина Сергеевна…

– Все это вздор… Когда захочешь кого видеть, всегда найдешь время.

– Да и к чему?.. – прибавил тихо Николай.

– К чему? – усмехнулась Нина.

– Пожалуй… того и гляди опять, как тогда в деревне… – улыбнулся Вязников.

– О, какой вы самолюбивый… До сих пор помните… Ну, что ж? Положим, даже и влюбитесь…

– А потом?

– А потом найдете, что это было глупо! – рассмеялась Нина.

– Вы все смеетесь!

– Делать-то мне больше нечего!..

– Странная вы, Нина Сергеевна! В деревне вы были не та…

– Будто? Ах, да… вы помните… тогда вы говорили, что я любила какого-то рыцаря? – насмешливо протянула она.

– А разве нет?.. Ответьте-ка серьезно.

– Положим. Вы угадали.

– А теперь?

– Теперь? Ну, так и быть, скажу. Теперь – нет!..

– И хандрите?

– И хандрю.

– И даже от скуки делами занимаетесь?.. К министру ездите?..

– Хочу основать новый дамский кружок… Хлопотала об уставе. Хотите в секретари?

– Вы это как – серьезно или опять шутите?

– А вы как думаете? Недостает еще, чтобы Присухина в вице-президенты. Нет, нет… я еще до этого не дошла. Подождите; как старухой сделаюсь, тогда разве… Я по другому делу была. Кстати: помогите мне. Напишите мне прошение. Видите ли, одна мать просила меня похлопотать за своего сына… Неспокойная натура… Искал бурь и нашел тихую пристань.

– В доме предварительного заключения?..

– Кажется!.. Не знаю, впрочем, где именно!.. Так я обещала похлопотать, чтоб его пока выпустили на поруки. Вот и езжу к великим мира сего.

– И успешно?

– Надеюсь… – улыбнулась Нина Сергеевна. – А вы помогите мне написать докладную записку…

– Как фамилия этого неспокойного?

– Фамилия? (Нина Сергеевна остановилась.) Да вы фамилии не проставляйте. Сама перепишу прошение и тогда… я забыла фамилию…

«О, неправда. Ты помнишь!» – подумал Николай.

– Так вы напишете? Чем скорей, тем лучше… Если можно, завтра к двенадцати часам приходите ко мне.

«Завтра! – вспомнил вдруг Николай. – Завтра!»

– Хорошо, Нина Сергеевна. Я приду завтра, если…

– Без «если». Непременно. Я не люблю этих «если»!.. Да или нет? Я люблю решительные ответы на всякие вопросы, – загадочно произнесла Нина Сергеевна.

– На всякие? – поддразнил Николай.

Он испытывал какое-то раздражающее удовольствие от этой беседы, полной прелести намеков, недосказанных слов, полупризнаний. Эта загадочная Нина Сергеевна была такая изящная, ослепительно красивая, благоухающая… Ему припомнились неясные рассказы об ее замужестве, о гибели какого-то юноши… Наконец сцена в саду с Прокофьевым, ее внезапный отъезд – все это придавало ей какую-то заманчивую прелесть.

– А если вам не ответят?

– Тогда я рассержусь! – проговорила Нина.

– И очень?

– Хотите испытать? – улыбнулась Нина, и в ее темных глазах блеснула искорка.

– Я не боюсь, но только… Однако ж мне пора… Вот и Литейная…

– Подождите. Куда спешить? Проедем еще… Проводите меня, мне недалеко… Надо заехать еще к одному сильному мира…

– И все по просьбе бедной старушки?.. Я бы с удовольствием вас проводил, но мне нельзя… ей-богу… Необходимо увидать одного приятеля.

Он высунулся из окна кареты и приказал кучеру остановиться у подъезда редакции.

– Вы решительно не хотите!..

– Не могу!.. Прощайте, Нина Сергеевна! – проговорил он с особенным чувством, когда карета подъезжала к крыльцу.

Нина удивленно взглянула на него.

– Вы прощаетесь будто навек.

– Кто знает!

– Умирать собираетесь?

– Пока собираюсь отыскать секунданта, – смеясь, проговорил Николай.

– Вы завтра деретесь на дуэли! – воскликнула она с таким сердечным участием в голосе, что Николай был тронут. – И не сказали раньше ни слова? – продолжала она, придерживая руку Николая в своей руке. – А еще мы считаемся друзьями!.. С кем? Из-за чего? Страничка любви, ревности?..

– По правде сказать, я и сам не знаю из-за чего!

– И все-таки делаете эту глупость? Разве нельзя объясниться?..

– Не всегда захочешь объясняться, Нина Сергеевна! – проговорил Николай, вспыхивая.

– О, какой же вы самолюбивый!

Нина остановила на Николае пристальный, ласковый взгляд. Ей было жаль этого красивого, славного Николая. Жить бы ему только, и вдруг глупый случай! Странная улыбка вдруг скользнула в ее глазах.

– Вы свободны вечером? – спросила она.

– А что?

– Проведем вечер вместе! Хотите?

Николай взглянул на Нину.

«В самом деле, отчего ж ему не провести вечер у Нины Сергеевны?»

– С удовольствием! – ответил он.

– Все веселей будет, чем скучать одному и думать о завтрашнем дне! Вы мне расскажите о вашей дуэли, – о, я уверена, что все кончится благополучно! – а я, если хотите, расскажу вам историю одной скучающей женщины… Будете?

– Это так интересно, что непременно буду.

– Так до вечера? – сказал она, пожимая его руку.

– До вечера! – ответил Николай и захлопнул дверцы кареты. – Я вам и записку привезу.

Нина дружески кивнула головой, и карета тронулась.

– Странная женщина! – промолвил Николай, поднимаясь по лестнице.

В редакции он не нашел приятеля, написал ему записку и поехал домой, рассчитывая теперь же написать письма и список своих долгов, чтобы быть вечером свободным и провести его у Нины Сергеевны. «То-то удивится она, когда я объявлю ей о своей женитьбе!..» Во всяком случае, он проведет интересный вечер.

«Может быть, последний в жизни!» – мелькнуло в голове, и снова беспокойные, мрачные мысли овладели нашим молодым человеком, когда он остался один.

Когда он приехал домой и увидал записку Лаврентьева, сердце его радостно забилось. Надежда закрадывалась в его душу. Лаврентьев, быть может, узнал о свадьбе, был у Леночки или у Васи, кто-нибудь из них ему сказал, и… он придет объясниться. О, как бы ему хотелось, чтобы это было так! Да, разумеется, будет так. Зачем же Лаврентьев опять заходил? Он ведь, в сущности, не такой же идиот, этот Отелло!..

В беспокойстве, переходя от уныния к надежде, ждал теперь Николай Григория Николаевича.

Опять резкий звонок колокольчика. Опять Николай вздрогнул, и сердце его замерло в страхе от ожидания. Он старался овладеть собой и скрыть волнение перед «диким человеком».

«Дикий человек» вошел, как утром, не постучавшись в двери. Николай старался по лицу Григория Николаевича узнать решение, но на лице Лаврентьева он ничего не прочел. Николай сделал несколько шагов навстречу, поклонился и, сам не зная к чему, проговорил:

– Секундант мой еще не был у господина Непорожнева. Я жду его каждую минуту…

– Не надо секундантов! Я пришел повиниться перед вами, Николай Иваныч! Я давеча погорячился, набрехал черт знает чего… ну да… А вы не захотели успокоить человека… Теперь примите мою повинную! – проговорил Лаврентьев угрюмо, с некоторым усилием.

Николай тотчас же весело протянул руку. Лаврентьев не совсем охотно подал свою, но Николай под впечатлением радостного чувства не заметил этого.

– Я охотно готов забыть. Мне было очень обидно, Григорий Николаевич, что вы могли поверить слухам. Конечно, я, может быть, совершенно невинно мог причинить вам боль…

– Не станем больше об этом говорить! – перебил Лаврентьев. – Я сам понимаю свою дурость.

Он на минуту остановился, взглянул на Николая и проговорил прерывающимся голосом:

– Я узнал все. Желаю вам… Берегите Елену Ивановну, Николай Иванович! Она очень хорошая… Прощайте.

Николай вышел проводить Лаврентьева в переднюю. Григорий Николаевич надел своего волка, взял в руки чемодан и кивнул головой.

– Вы сейчас уезжаете? – осведомился Николай.

– Прямо на чугунку. Прошу передать мое почтение Елене Ивановне!

Через час Жучок проводил своего друга. Лаврентьев прикидывался спокойным и даже сделал несколько одобрительных замечаний насчет Вязникова. Тем не менее, когда поезд тихо двинулся, доктор в раздумье покачал головой и прошептал:

– Неизлечимая болезнь! Редкий случай привязанности!

XIV

Как легко, весело стало нашему молодому человеку, когда Лаврентьев ушел! Тяжелый кошмар прошел, мысли его просветлели; он испытывал радость жизни, ему хотелось веселиться, как ребенку. Завтра он встанет когда захочет. Завтра… ничего не будет завтра ужасного. Не надо будет подставлять под дуло грудь. В то же время он не без приятного чувства к себе самому думал, что поступил как порядочный человек. Он не трусил (о, он и на барьере бы не струсил!) и в то же время искренно протянул руку, когда Лаврентьев извинился. «В самом деле, бедняге, должно быть, тяжело. Он так любит Леночку, и что у него останется, кроме личного счастья?» – не без снисхождения подумал Николай.

Он даже в эту минуту пожалел Григория Николаевича и мысленно обвинил Леночку в легкомыслии. «Зачем она давала ему слово? Надо быть осторожнее… Так нельзя шутить! Впрочем, и ей было тяжело. Чем же она виновата, что полюбила меня! И Леночка славная. Славная!» – повторял он.

Все в эту минуту казались ему славными.

Ожидаемый секундант, однако, не являлся, а Николай с утра ничего не ел и теперь почувствовал голод. Он, однако, написал обещанную докладную записку и стал одеваться с особенною тщательностью, собираясь пообедать где-нибудь в ресторане («Можно сегодня раскутиться и хорошо пообедать!») и оттуда ехать к Нине Сергеевне. Он вспомнил, что следовало бы побывать у Леночки, но решил, что к Леночке можно завтра. Он обещал Нине Сергеевне, и надо исполнить обещание, неловко. «Пожалуй, Леночка обидится? Глупости!» – решил он после минутного колебания. – Что ж тут дурного? Разве он теперь привязан, что ли, оттого, что женится? Разве ему нельзя бывать где вздумается? Леночка умная, она поймет, что нельзя же вечно быть друг с другом и… Да и что ему Нина Сергеевна? Просто интересный субъект для наблюдений. В ней что-то таинственное, и он сегодня узнает, что это за женщина. Слава богу, он не юбочник! – вспомнил он выражение Прокофьева, и ему даже досадно стало. С ней можно провести приятно вечер, вот и все. А Леночку он любит, и она может быть спокойна. Да и как не любить Леночку? Она его так любит!

В начале десятого часа Николай позвонил у двери, на которой блестела узенькая дощечка с надписью: «Нина Сергеевна Ратынина». Лакей доложил, что барыня у себя, и через гостиную провел его до портьеры следующей комнаты и проговорил:

– Пожалуйте!

Николай отвел тяжелую портьеру и вошел в большую, ярко освещенную комнату. Никого не было. Он с любопытством оглядывал необыкновенно изящный кабинет молодой женщины. Ничего в нем не бросалось в глаза, но все свидетельствовало об артистической жилке и тонком вкусе. Каждый стул, каждая безделка на столах были художественной вещью. Картины на стенах показывали, что хозяйка знает в них толк. В углу стоял мольберт с опущенным коленкором. «Ого! Она пишет, и никогда не сказала!» – подумал Николай, продолжая разглядывать этот кабинет, нисколько не похожий на обыкновенные дамские кабинеты. Он подошел к библиотеке и еще более удивился. Выбор книг был необыкновенно хороший. Иностранные классики, произведения лучших русских писателей, затем серьезные книги. «Дарвин [69], Спенсер, Бокль [70], Маркс, Лассаль [71], Фурье, Прудон! – прочитывал Николай названия книг. – Верно, после мужа остались. Не читает же она. А впрочем, кто знает!» Он продолжал разглядывать книги, как сзади него раздался мягкий голос:

– Простите, Николай Иванович, я заставила вас ждать.

Николай обернулся.

Слегка зевая и потягиваясь, стояла Нина Сергеевна в голубом, вышитом шелками капоте, ласково протягивая ему обе руки.

– Я заснула! – продолжала она, щуря глаза на свет. – Устала сегодня с этими разъездами, ну и от скуки вздремнула перед вечером… Пойдемте туда, в мой уголок. Я там люблю сидеть.

– В том-то и беда, что я, пожалуй, некстати потревожил ваш сон.

– Очень кстати. Я очень рада вас видеть!

– И, быть может, думали – в последний раз. Вы любите все интересное, а это тоже интересно. Но увы, дуэли не будет! – смеясь заметил Николай.

– Не будет?! Ну, слава богу! – повторила она и медленно перекрестилась, к удивлению Николая. – А говорить вам так – стыдно!.. Вы подумали, что я позвала вас из любопытства? Непроницательный же вы! Мне просто стало жаль вас. Вы такой молодой, вам так жить хочется. Ведь хочется?.. И вы теперь рады, что все прошло?

– Рад!

– То-то. А я испугалась, что вы скажете фразу. Юный вы какой! – тихо проговорила она. – А все-таки с вами весело… глядишь на вас и невольно сама вспомнишь о молодости!.. Ну, ну, не вздумайте обижаться, я ведь старше вас. Рассказывайте мне вашу историю. С кем? Из-за чего? Теперь я смею вступить в свои права и быть любопытной, как и должно быть женщине. Кто жаждал вашей крови?

– Лаврентьев.

– О, это интересно. Этот медведь?

– И вдобавок Отелло!

– Из-за этой барышни? Как ее звать, я все забываю?

– Леночка.

– Да, Леночка! Так из-за Леночки? Он считает вас похитителем своего счастья. И что ж, вправе был?

– Он слышал разные сплетни, приехал и прямо ко мне.

– Требовать объяснений?

– Я их не дал.

– Понимаю. Как можно дать человеку, для которого эта Леночка, говорят, дороже жизни? – иронически подсказала Нина Сергеевна. – Ведь он ее очень любит?

– Любит, но…

– Но она его не любит, как обыкновенно бывает, и он искал виновника? Но как же дело уладилось?

– Он думал, что я…

– Увлекли, пошутили и… Тоже старая история!

– То-то и ошиблись. Он думал так же, как и вы, но когда узнал, то пришел и извинился.

– Узнал, что не вы соперник?

– Напротив, узнал, что я женюсь.

– Вы? Вы женитесь? Вы сегодня как будто нарочно хотите изумлять меня?

– Разве так удивительно, что я женюсь? Скоро наша свадьба.

– И, пожалуй, так же расстроится, как и ваша дуэль, и мне снова придется порадоваться за вас.

Николай даже рассердился. Она говорила об его женитьбе с каким-то недоверием.

– Да вы не сердитесь, Николай Иванович. Ей-богу, меня эта новость огорчила не менее, чем новость о дуэли. Еще вопрос, что лучше?

– Вы, Нина Сергеевна, против браков вообще или против моего в частности?

– Против вашего. Нельзя жениться ни слишком рано, ни слишком поздно. Одинаково скверно, а вам и подавно. Вы еще не перегорели.

– Вы преувеличиваете опасность. Во-первых, никто нас не остановит, если…

– Если вы друг друга достаточно измучаете?

– А во-вторых, я люблю свою невесту.

– Любите? Вам кажется, что вы любите!

Нина Сергеевна говорила с участием, точно мать с сыном. Этот тон раздражал Николая.

– Вы не верите?

Она тихо покачала головой.

– «То кровь кипит, то сил избыток…» [72] Еще сколько раз вам будет казаться!

Николай стал говорить о Леночке, о том, как он Леночку любит. Он рассказывал, какая Леночка замечательная девушка, сколько в ней ума, энергии, оригинальности, самоотвержения, и, увлекаясь искренним образом, не жалел красок для ее возвеличения. Ему как будто хотелось уверить и себя и Нину Сергеевну, как он любит Леночку, и, когда он говорил о Леночке, слова его звучали такой страстью, такой нежностью! Нина Сергеевна жадно слушала. Казалось, эти горячие слова любви подействовали и на нее. Она как-то притихла, не спуская глаз с возбужденного лица Николая.

– Теперь вы убедились? – воскликнул Николай, оканчивая свою горячую исповедь.

– Нет!.. И знаете ли что? Я готова пари держать, что вашу свадьбу легко расстроить.

– Уж не вы ли? – насмешливо спросил он, весь вспыхивая.

Она подняла на него серьезное лицо, только глаза ее странно улыбались.

– Да хоть бы и я!

– Попробуйте!

– Вы уж забыли деревню?..

– Что прошло, то не повторится! – резко сказал Николай.

Нина Сергеевна усмехнулась.

– Будьте спокойны, я пошутила. Я с вами больше не сделаю опыта! – тихо проронила Нина. – Довольно и прежних.

– А их было много?

– Бывало.

– И все удавались?

– Иногда! – задумчиво протянула Нина.

Николай вспомнил слова отца об одном молодом человеке, который застрелился из-за этой женщины, и ему хотелось спросить об этом опыте, но, взглянув на Нину, он не решился. Грустным выражением светились теперь эти насмешливые глаза.

– Странная вы, Нина Сергеевна! – прошептал Николай.

– Странная? Говорят! И не то еще говорят!.. Пусть говорят! – прибавила она равнодушно. – Не все ли равно?.. Так вы женитесь, Николай Иванович? Что ж, с богом! Не вы первый, не вы последний…

– Уж докончите: делаете эту глупость?

– Пожалуй, что и так!

– А я все-таки попробую!

Она тихо усмехнулась.

– Да вы не сердитесь! Пожалуйста, не сердитесь и не примите моих слов за кокетство! – прибавила она, дотрогиваясь рукой до его руки. – Этого бы еще недоставало! Я в самом деле за вас боюсь. Вы, сколько я вас знаю, впечатлительны, легко увлекаетесь и к тому же… Говорить ли?

– Говорите.

– Самолюбивы, очень самолюбивы. Вас гложет червь. Вы ждете от жизни чего-то особенного. Вам хочется славы, вам хочется известности. Не так ли?

– Положим, и так.

– Вот в том и беда! Вам показалось, что вы любите, и вы, недолго думая, руку и сердце.

– Что же дальше?

– А дальше вот что. Если бы будущая ваша жена была похожа… ну, положим, на меня, такая же скучающая натура, тогда ничего, не беда. Мы бы скоро надоели друг другу и разошлись в разные стороны; но ваша невеста, сколько я знаю, не такая. Она лучше нас с вами! Она любит, верно, вас так, как мы с вами не умеем, так, как, говорят, можно и должно любить.

– Говорят, – подчеркнул Николай.

– Да, говорят! Ну, и что ж тогда? Вы сделаете одним несчастным человеком больше. Вот и все!

– Какая мрачная картина! Разве можно знать, что случится? Я люблю, а что будет вперед… будь что будет!

– Будь что будет. Вот Лаврентьев ваш так бы не сказал. Он любит, а кто любит, тот так не говорит!..

– А как же?

– Иначе…

– Вы слышали, как?

– Полно шутить! А впрочем, не верьте мне… право… Я сегодня мрачно настроена и, быть может, слова мои слишком жестки… Согрейте их в вашем любящем сердце, и дай бог вам славы, хорошеньких детей и согласия!.. – сказала она как-то задушевно.

– Вы нынче в особенном настроении.

– Так, стих такой напал, желать всем счастья! – улыбнулась она.

– А самой не давать ни другим, ни себе?

– Кому как… Однако давайте лучше чай пить…

Она позвонила и приказала подать чай.

– А история скучающей женщины? Вы ее расскажете?

– Не боитесь хандры? А впрочем, похандрите… Это не мешает! Я расскажу вам эту историю… Пожалуй, можете сообщить какому-нибудь беллетристу… Сюжет пикантный… Но только пусть он не делает из героини какой-нибудь демонической натуры. Выйдет глупо, это вы и сами увидите. Это вместо предисловия, а вам и в виде предостережения!