Княгиня Женька Шаховская

Мама Женьки показывает им пальцем, куда именно вон и имажинисты уходят, на ходу рассовывая по карманам бутерброды, выхваченные со стола. Женька выходит из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Папа Женьки с Мамой Женьки извиняются перед гостями. Гости респектабельно расходятся.

***

Женька, прильнув ухом к замочной скважине, подслушивает.

***

Папа Женьки держит Певца за пуговицу и с жаром ему объясняет:

– Простите нас, дружище. Не понимаю, где она этого нахваталась. Ведь мы дали ей самое лучшее воспитание, самое великосветское. Прекрасная наездница, держу ведь элитных скакунов. Стрельбой вот увлеклась, ведь целую коллекцию оружия приобрёл. Всё для неё! А она как будто ждёт случая оскандалиться и нас оскандалить. Что делать, ума не приложу.

– Это не моё дело, я в этом совсем не разбираюсь. Но вот, что я вам скажу, мой старый друг. Натура у вашей дочери, без всякого сомнения, артистическая. И голос очень, очень не дурён. В этом я как раз кое-что понимаю, это как раз моё дело. Так вот. Ей бы учиться пению. Толк будет, я вас уверяю.

– Мне кажется, она нас стесняется. Что мы хоть и первой гильдии, а всё же купцы. Боится, что про неё скажут: купчиха.

– А, по-моему, она вообще ничего не боится, – усмехается Певец.

***

Мимо Женьки проходит Яков.

– Мальчик! Мальчик с грязной посудой. Ты сын кухарки?

– Племянник, Яков. Мне твоя мама по тридцать копеек платит, когда помогаю. Когда гости приходят. Когда тётка не справляется.

– Ты, Яшка, почему на меня так смотрел?

– Как так?

– Зверёнышем. Я видела.

– Ты песню не поняла. А песня хорошая. Правильная.

– Что же я не поняла?

– Ты не поняла, что у разбойника совесть не вдруг, не сама собой пробудилась, а Господь пробудил.

– Госпо-о-одь?

Женька хохочет. Затем подает Якову медную копейку.

– На вот тебе копеечку, маленький дурачок.

Женька убегает.

***

Мама Женьки беседует с дамой в платье с воротником-стойкой, пышными рукавами, турнюром и шлейфом.

– Душенька, вы что-то говорили о том, что князь Шаховской подыскивает себе приличную партию?

– Если вы про Женечку, то это был бы прекрасный альянс! Он в годах, беден, служит инженером на железной дороге. Но титул, титул…

***

Яков моет посуду и шепчет:

– Не дурачок, не дурачок…

По щекам его текут слёзы.

***

Женька (20 лет) за рулём автомобиля. Мчит. Рядом с ней на пассажирском сиденье Механик.

– Не гоните так, Евгения Михайловна, радиатор закипит.

– Скажете тоже. Не гнать. Зачем тогда автомобиль, если не гнать?

– И так пятьдесят вёрст в час несёмся. Вот это скорость!

– Вот у него скорость, – кричит Женька и показывает на летящий в небе аэроплан.

– У него вёрст сто, не меньше.

– Сто? Всего сто? Это же совсем мало…

– А вам, сколько бы хотелось?

– Мне надо больше. Двести вёрст. Триста. Нет, тысячу!

– Тысячу? Это же невозможно, Евгения Михайловна. Человеческий организм не в состоянии выдержать такую скорость. Полопаются барабанные перепонки в ушах, а потом и сердце разорвётся. Научный факт.

– Это у трусов от страха всё полопается. А если страха в человеке нет, то никакая скорость ему не страшна. Это факт. Просто факт.

Из-под капота Женькиного автомобиля начинают хлестать струи пара. Двигатель глохнет. Машина останавливается. Механик выскакивает, открывает капот, снимает кепку и машет ей, разгоняя облако пара. Женька беззаботно наблюдает, как их объезжают гоночные автомобили.

***

Яков (18 лет) смотрит на Женьку из подворотни. Видит, как к Женьке подходят Городовой и Полицейский, показывают ей фотографическую карточку, что-то говорят. Их не слышно, потому что по улице один за другим проезжают гоночные автомобили. Они бибикают клаксонами и гудят моторами. Яков видит, как Женька отрицательно дёргает подбородком и раздражённо отмахивается от Городового. Тот почти насильно вручает ей карточку.

Яков проходит через подворотню и через соседнюю улицу, через подвал, через железную дверь попадает на конспиративную квартиру. Сильно накурено. Поскрипывает печатный станок, на котором революционеры штампуют листовки. Яков берёт листовку, читает.

– Вот это хорошо, – говорит Яков. – Я бы взял пачку для товарищей на заводе, но за мной следят.

– Тогда вам лучше у нас не задерживаться, – сурово произносит пожилой революционер и выпроваживает Якова на улицу.

***