Даурия

– А не врешь?

– А чего мне врать-то. Кого хочешь спроси, то же скажет.

– Ну, тогда счастливо оставаться. А мы до Арси съездим.

Работники не тронулись с места, пока приезжие не скрылись в осиннике.

Потом погонщик сказал:

– Ищут кого-то мунгаловские, что ли?

– Должно быть, – отозвался старший и скомандовал: – А ну, поехали!..

Когда Семен и Данилка спустились под бугор и пашня скрылась из виду, начался у них разговор.

– Ничего мы, паря, однако, не разнюхаем, – поделился своими сомнениями Семен.

– Я тоже соображаю, что немного узнаем. Может, Ромку порешили и они, да только как к ним подступишься? Не следователи мы.

– Ничего. С Арсей во всяком случае потолковать надо. Ты приглядывайся к нему. Посмотрим, как он на нас глядеть будет.

Арсений завидел их издали и встретил приветливо, спокойно. Незаметно было, чтобы он волновался. Едва они поздоровались, поспешил он справиться, куда они поехали. Когда же узнал, что утром ранен Роман, то искренне изумился и пожалел его. Все это получилось у него вполне естественно, без всякого притворства. Семен поспрашивал его о том же, о чем и работников. Выкурив по папиросе, стали они с Данилкой собираться уезжать. Пахал Арсений на конях. Перед тем как уехать от него, Семен нашел удобный предлог осмотреть, как подкованы его кони. Арсений, хотя и удивился такому любопытству, но ничего не сказал. Семена же осмотр убедил, что ни один из этих коней не был привязан в осиннике, когда стреляли в Романа. У всех коней было по четыре подковы.

От Арсения завернули они на заимку. Митька Каргин с работником очищал там от коры заготовленные зимой бревна. Пока Семен разговаривал с Митькой, Данилка сходил в зимовье поглядеть, есть ли там какое-нибудь оружие. В чепаловском зимовье висела берданка и дробовик. Из берданки, как убедился Данилка, не стреляли по крайней мере неделю. После этого ему оставалось только вернуться к Семену, который из разговоров с Митькой также ничего не узнал.

К обеду они вернулись на свою заимку. Оставалось только думать, в самом ли деле провел эту ночь Алешка в поселке. Скоро и это сомнение было рассеяно. Вернувшийся из дома Петька Кустов подтвердил, что возвращался сейчас оттуда вместе с Алешкой и что дорогой повстречался им Северьян.

XIX

Северьян не заметил, как миновал он семь верст от заимки до Мунгаловского. От ворот поскотины, не заезжая в поселок, повернул он к лагерю. На широкой луговине шло учение. Кадровцы, блистая на солнце шашками, рубили лозу, скакали через рвы и барьеры. В иное время Северьян обязательно бы остановился полюбоваться на них. Но сейчас было не до этого, надо было спешить к лагерному околотку.

Толстый заспанный фельдшер, потирая ладонью круглую бритую голову, встретил Северьяна на крылечке лагерного околотка. Сладко зевнув, лениво спросил:

– Ну, с чем пожаловал, старик?

– Сына у меня в лесу ранили. В беспамятстве он. Помогите, господин фельдшер, вся моя надежда на вас. Век благодарить буду, спасите только…

– Что могу – сделаю, папаша… Лысухин! – крикнул он.

На крыльцо выбежал краснорожий прыщавый казак. Одна нога у него была в сапоге, на другой болталась портянка.

– Помоги старику парня в помещение занести, – приказал ему фельдшер.

– Слушаюсь, – крикнул казак и бросился помогать Северьяну, едва приступая на босую ногу.

Когда Романа положили на топчан, застланный простыней в желтых пятнах, фельдшер прощупал ему пульс и сокрушенно покачал головой. Снимая с раны повязку, он недовольно хмыкнул и выругал Северьяна:

– Что же ты, дуб этакий, грязными лоскутьями рану перевязал? Эх, бить вас некому!

Северьян виновато отмалчивался.

Фельдшер чем-то смазал рану, наложил на нее чистую повязку.

– Ну, старик, если хочешь, чтобы сын в живых остался, сейчас же вези его в Нерчинский Завод. Я твоему горю плохой помощник. Рана у парня скверная, и крови он много потерял. Может быть, доктора его и выходят…

В Нерчинский Завод Северьян прискакал под вечер. Дорогой Роман два раза приходил в себя и просил пить. Северьян останавливался и поил его холодным чаем, который успела налить в туес Авдотья, когда Северьян завертывал из околотка на минутку домой.

Долго стучался он в двери больницы, пока их не открыла сиделка с лунообразным лицом.

– Чего стучишь, как полоумный? Прием у нас давно окончен.

– Сын у меня раненый. Его к доктору скорей надо.

– Доктора нету в больнице. Говорят тебе, что прием окончен. Понимать надо…

– Да как же быть-то?

– А я почем знаю, – сказала сиделка и попыталась у него под носом захлопнуть дверь. Северьян закричал на нее:

– Ты что, тетка, сдурела! У меня сын помирает, а ты нос на сторону воротишь. Крест-то у тебя на вороте есть?

На шум вышла другая женщина в белом халате.

– Вот с сестрой разговаривай, а мое дело маленькое, – показала на нее сиделка.

После того как Северьян пообещал отблагодарить сестру, она согласилась послать за доктором и, не дожидаясь его, принять Романа. С помощью двух сиделок Романа занесли в приемную.

Очкастый доктор пришел недовольный. Его оторвали от ужина с гостями. Обругав сестру, бросил он окурок папиросы в плевательницу и потребовал халат. Сестра подала ему халат и стала разбинтовывать Романа.

– Гм-м… огнестрельная рана, – едва взглянув, определил доктор. – Любопытно… Это кто же его?

– И сами не знаем, ваше высокоблагородие, – поспешил вытянуться Северьян, видевший начальство и в докторе.

Доктор сердито посмотрел на него сквозь очки.

– Я штатский, а не военный. С меня хватит, если я буду просто господином доктором. Понял?

Испугавшийся Северьян торопливо и почтительно кивнул головой.

– Раненого в палату! И живо приготовить все для операции, – распорядился доктор и закончил свои приказания мудреной латынью.

– Господин доктор! Останется он в живых-то? – рванулся к нему Северьян.

Доктор развел руками:

– Я, мой батенька, не бог. Но будем надеяться… Завтра утром придешь справиться. Сделаем все, что можно, а там… будем надеяться.

– Спасибо вам, – прослезился Северьян и с тяжелым сердцем направился к выходу.