Под сенью жёлтого дракона
– Мао снова прервал свою речь и пристально посмотрел на Владимирова, словно хотел убедиться, что его слова доходят до сознания человека, на помощь которого он рассчитывал. – Я знаю, зачем вы здесь. – Вдруг сказал он. – Москве и исполкому Коминтерна надо, чтобы мы с Гоминьданом выступили единым фронтом против японцев. Мы не против. Но где гарантия, что Чан Кайши снова не предаст нас? Я скажу вам откровенно: нам здесь виднее, чем из Москвы, что делать. На нашей стороне истина. Знаете, в чём её сила? Вы пытаетесь её опровергнуть, но сами ваши опровержения возвышают её. – Мао потушил в пепельнице сигарету, достал новую, но прикуривать не стал. И продолжил: – Многие наши товарищи не понимают, почему Сталин так верит Чан Кайши и не верит нам. Вы можете мне объяснить?
И снова Владимиров ощутил на себе внимательный взгляд Мао.
– Вы, наверное, знаете, что сейчас в Чунцине находится большая американская делегация для подписания нового договора об оказании Чан Кайши военно-технической – и финансовой помощи. Мне некоторые товарищи советуют тоже обратиться к США с просьбой о помощи, но тогда это пойдет вразрез с политикой Москвы в Китае. Разве я не прав? – И, не дожидаясь ответа от Владимирова, сам ответил: – Прав!
В это время из кухни вышла Цзян Цин с подносом, на котором стояли фарфоровые чашки с чаем. Мило улыбнулась Владимирову, сказала Мао: «Извини». Поставила поднос на край стола и удалилась на кухню.
– Берите чай, товарищ Сун Пин, – предложил Мао Цзэдун, чуть заметно чему-то усмехнувшись. Подождал, когда тот взял чашку с чаем, взял свою и, шумно отхлебнув, с явным удовольствием произнёс: – Моя жена прекрасно заваривает чай. – Поставил чашку на стол и продолжил: – У нас внутри партии есть люди, которым не терпится, невзирая ни на что, идти на примирение с Гоминьданом на любых условиях. Но вы же сами понимаете: этого делать нельзя! Нас бросят в бой, как бросают на убой штрафные батальоны! Есть и другие. Они за полный разрыв отношений с Гоминьданом. Однако и это делать нельзя. Есть и третья группа людей. Я называю их субъективистами, потому что они потеряли веру в нашу революцию и пытаются искать какие-то новые пути. К моему великому сожалению, к этой группе относятся и один из моих старых товарищей по многолетней борьбе Чжоу Эньлай… Он хороший политик, но этого мало. Искусство быть политиком непростое. Оно требует от человека и ума, и хитрости, и даже коварства ради достижения поставленной цели. Вы можете со мной не согласиться. Это ваше право. Но я в этом уверен, ибо на своем горьком опыте убедился в этом…
Владимиров отметил про себя, что Мао за всё время разговора первый раз назвал имя человека.
– …В таких непростых условиях, – продолжил Мао Цзэдун, – мы вынуждены наводить порядок в нашей партии, совершенствовать стиль своей работы. В противном случае мы будем похоже на корову, которая вышла на скользкий лёд и не может сдвинуться с места…
По-видимому, это сравнение понравилось и самому Мао, потому, как он вдруг улыбнулся и обратился к Владимирову:
– Скажите мне только откровенно, как вы поступили бы на моём месте?
Этот вопрос Мао Цзэдун задал, скорее всего, с расчётом на то, что Владимиров не сможет на него ответить. Однако он ошибся.
– Для того, чтобы ответить на ваш вопрос, – сказал Владимиров, – надо хотя бы мысленно пройти с вашими товарищами весь тяжкий путь, который вы прошли с ними. И даже это не является гарантией того, чтобы не ошибиться в них.
Мао внимательно выслушал Владимирова и усмехнулся.
– Вы умный человек, товарищ Сун Пин, – сказал он. – И с вами приятно говорить. Я время от времени перечитываю нашего великого мыслителя Конфуция. Его учение оказало большое влияние на культуру не только китайского народа, но и народов всей Восточной Азии и даже Западной Европы. Оно стало главным в формировании жизни и поведении не только князей, чиновников, военачальников, но и простых людей. Даже после падения империи Цин, где учение Конфуция было признано главным в истории нашего народа, конфуцианство оставалось идеологией всех последующих государства, пришедших на смену империи Цин. И это учение торжествовало до середины двадцатого века, не уступая даже буддизму. Нередко конфуцианство называли религией, но это неверно, – Мао решительно качнул головой. – В учении Конфуция нет и малейшего признака религии. Согласитесь со мной, это скорее этика. Потому как главной целью учения Конфуция является формирование гармонично развитого общества, в основе которого заложены в первую очередь идеи преданности, уважения между подчинёнными и начальниками, какие бы посты они не занимали. Скажите, товарищ Сун Пин, разве это не справедливо?
– Справедливо, – согласился Владимиров.
– Вот, вот! – оживился Мао Цзэдун. – И это очень важно! Конфуций оставил нам в наследство одно из золотых правил: не делай другому человеку то, что не желаешь себе! Разве это не мудро?
– Мудро, – снова согласился Владимиров. И, воспользовавшись паузой, которую сделал Мао, заметил: – Вы сказали о влиянии учения Конфуция на развитие культуры Западной Европы. Как тогда понимать критическое отношение к конфуцианству известного в то время немецкого историка Иоганна Гердера и философа Гегеля?
Мао Цзэдун с нескрываемым удивлением посмотрел на Владимирова, хмыкнул и проговорил:
– Я вижу, вы знакомы с конфуцианством и его распространением в Западной Европе. Следовательно, должны знать мнение и других европейских учёных, которые стали известны только благодаря пропаганде учения Конфуция в своих странах. Вам что-нибудь говорит имя Филиппа Купле? – и, не дав Владимирову ответить, продолжил: – Он долгое время жил в Китае. А в 1686 году вернулся на Родину в Версаль. И с того времени привезенное им во Францию учение Конфуция стало покорять умы европейских философов, и даже был сделан перевод трудов Конфуция на многие европейские языки! А вы говорите мне про какого-то Гегеля… – Мао встал из-за стола, прошёл в дальний угол комнаты и уже оттуда продолжил. – Нам стало известно, что ваш министр иностранных дел Молотов совершил визиты в Лондон и Вашингтон. Я могу понять Сталина в данный непростой момент, но позвольте спросить, что будет потом? Непримиримые враги никогда не станут вашими друзьями. Всегда найдётся та чёрная кошка, которая перебежит вам дорогу…
4
Последние дни Долматов и Риммар не отходили от радиоприёмника сутками. Он теперь был основным источником информации о том, что происходило и на китайско-японском театре военных действий, и за пределами Китая.
…Двенадцатого июня японская радиостанция сообщила о массированном налёте американских тяжелых бомбардировщиков на Токио, больших разрушения в городе и многочисленных жертвах среди местного населения.
Это сообщение вызвало у Владимирова смутное чувство раздражения, но отнюдь не радости… Когда гибли женщины, дети и старики, даже в условиях войны – это было чем-то противоестественным.
Налёт американских бомбардировщиков был совершён с аэродрома в провинции Чжэцзян. И словно в отместку за налёт на Токио, два дня спустя японцы начали мощное наступление из района Хинчжоу в Юго-Западном направлении. В результате кровопролитных боёв обороняющиеся под Цзиньхуа китайские войска были окружены и уничтожены все, даже те, кто сдался в плен.
В Бирме между японцами и союзниками время от времени происходили только воздушные бои.
Шестнадцатого июня американское агентство «Ассошиэйтед Пресс» передало сообщение о морском сражении у острова Мидуэй, которое закончилось разгромом японского флота. В ходе сражения японцы потеряли четыре авианосца, несколько крейсеров и более трёхсот самолетов. По сообщению Совинформбюро, на советско-германском фронте существенных изменений не произошло. И это вызывало тревогу и у Владимирова, и у его товарищей.
– …Лучше бы что-то происходило, – высказался Алеев. – Всё легче было бы на душе…
Из бесед с Мао, Бо Гу, Чжу Дэ и другими китайскими руководителями, у Владимирова постепенно сложилось устойчивое мнение: большинство руководство Особого района видят в Коминтерне, если не своего врага, то помеху, от которой надо избавляться. И это ещё больше усугубляло настроение.
В поддержку линии Исполкома Коминтерна о выступали только Ван Мин, Бо Гу, Ло Фу и и ещё несколько членов ЦК КПК.
Всё это наводило на мысль: впереди бескомпромиссная борьба и за власть в партии, и за будущее Китая. И Чженфын – прелюдия в этой борьбе.
…После встречи с Мао десятого июня Владимирова неожиданно через два дня снова пригласили к Мао Цзэдуну. На вечеринку. Владимир немало удивился, когда среди приглашенных увидел доктора Ма Хайде с супругой Су Фи.
Завидев Владимирова, Цзян Цин взяла Су Фи под руку и подвела её к Владимирову.
Су Фи действительно была очаровательна и, надо полагать, знала себе цену.
– Товарищ Сун Пин, – обратилась Цзян Цин к Владимирову, – разрешите представить вам мою лучшую подругу Су Фи. Она уже наслышана о вас и просила меня познакомить с вами. Я своё слово сдержала, – сказала она Су Фи. – Вы пока беседуйте, а я пойду на кухню распорядиться. Все гости уже в сборе.
И ушла.
Однако побеседовать Владимирову и Су Фи не удалось. К ним тут же подошёл Кан Шэн и, извинившись перед Су Фи, отвёл Владимирова в сторону.
– Мне надо вас предупредить, товарищ Сун Пин, – сказал он и оглянулся в сторону Су Фи. – Это роковая женщина… Она приносит мужчинам одни неприятности… Имейте это ввиду… – и вдруг весело рассмеялся. – Я пошутил. Я хочу сказать вам другое. В Чунцине ожидается прилёт ещё одной высокопоставленной делегации из США. – И Кан Шэн поднял вверх указательный палец правой руки. – Надо полагать, у американцев свои планы на Китай. И эти планы на вряд ли совпадают с планами Москвы. Думайте! – Он снова оглянулся в сторону, где стояла Су Фи. К ней в это время подошёл Ма Хайде. Затем продолжил: – Я понимаю, не вы всё решаете, однако и от вас многое зависит…
…Вспоминая теперь об этой вечеринке, Владимиров не мог отделаться от мысли о том, что затеянный в Особом районе Чженфын может быть не только «чисткой партии», как тут уже говорили, открыто, а прелюдией к изменению курса всей политики руководства Особого района.
…В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое июня Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней сообщалось о прибытии в Маньчжурию специального уполномоченного японского императора, его брата принца Такамада и о встрече принца с командующим Квантунской армией и генералами Главного штаба.
Сообщение «Кедра» было передано в центр.
На следующий день Владимирова пригласил к себе Кан Шэн и сразу заявил, как только тот переступил порог его кабинета:
– Вот видите, товарищ Сун Пин, до чего доводит недальновидная политика Москвы! – Он шумно, с раздражением втянул в себя сквозь зубы воздух и продолжил: – Вы помогаете Чан Кайши, а что получается? Ни-че-го! Японцы на днях без труда взяли город с миллионным населением Цзиньхуа и почти всю провинцию и повели наступление на другой город – Цюичжоу! А что делает Чан Кайши? Что он делает? Бежит отовсюду!..
Владимиров терпеливо выслушал Кан Шэна и, когда он уже выдохся, спокойно спросил:
– Что вы хотите от меня?
В глазах Кан Шэна на какое-то мгновение мелькнули злобные огоньки, но он тут же взял себя в руки.
– Я хочу, – начал говорить почти свистящим шепотом Как Шэн, – чтобы вы здесь, и в Москве, наконец, поняли, кто ваш друг, а кто враг!..
И умолк.
Этим и воспользовался Владимиров.
– Товарищ Кан Шэн, – сказал он всё тем же спокойным голосом, хотя гнев и негодование распирали его изнутри, – мы, здесь, всего лишь корреспонденты ТАСС…
– Товарищ Сун Пин! Об этом вы можете говорить старику Чану! – прервал его Кан Шэн. – А мне не надо голову морочить!.. Да! Кстати!.. Его сына мы уже освободили. И если старик вам не нужен, можете избавиться от него!..
– Пусть работает, – ответил Владимиров. – Он нам не мешает…
По всей видимости, Кан Шэн не ожидал от Владимирова такого ответа, потому как его белесые брови слегка приподнялись вверх и на лице появилось удивление.
– Вот как… – удивлённо обронил он.
– Мы уже привыкли к нему, – добавил Владимиров.
Кан Шэн махнул рукой и отошел в дальний угол своего кабинета, и уже оттуда проговорил.
– Ну как хотите… Что-то я ещё хотел сказать… – Кан Шэн наморщил лоб. – Ах, да! Вспомнил!.. Я прошлый раз говорил вам о Су Фи… Ну о супруге доктора Ма Хайде…
– Помню…
– Забудьте об этом. Она просто несчастная женщина…
Двадцатого числа из своей «командировки» вернулись Алеев и Южин.
Владимиров был рад безмерно. Вернулись здоровыми и невредимыми – как выразился Долматов.
Поездка в войска восьмой армии была сопряжена со многими трудностями, ибо районы, через которые они добирались, местные власти не контролировали в силу своей слабости. И на дорогах зачастую хозяйничали бандиты. То впечатление, с которым Алеев и Южин вернулись, привело Владимирова в удручающее состояние: по словам Южина, везде, где они побывали, воинские части больше походили на военизированные поселения, чем на армию.
А Алеев добавил:
– …Пётр Парфёнович, ты знаешь, чем они занимаются? Опиумом!.. Выращивают целые поля мака, которые закреплены за подразделениями. Перерабатывают и продают!.. А из вырученных денег выплачивают денежное содержание военнослужащим. Такого я не мог себе представить даже в страшном сне. А у вас как тут?
Владимиров коротко рассказала о своих встречах с Мао и Кан Шэном и местных новостях.
– …У меня такое предчувствие, – сказал он, – что мы скоро можем оказаться нежелательными свидетелями происходящих здесь событий, – добавил он.
– Интересно… – усмехнувшись, проговорил Алеев и тут же спросил. – А что нового на наших фронтах?
– Пока без перемен, – ответил Владимиров. – бои идут в Крыму. Севастополь держится… Если судить по передачам иностранных радиостанций, немцы готовятся к наступлению и с территорий Норвегии и Финляндии. Концентрируют в их водах свои транспортные суда… Правда, есть и обнадеживающие новости. – Продолжил Владимиров. – Возможно, скоро американские самолёты будут перебрасываться к нам через Аляску…
– А что взамен? – не стерпел Южин.
Владимиров пожал плечами.
– Ребята, я вам не Молотов!..
Уже ближе к вечеру приехал Орлов.
Несколько дней тому назад ему снова предложили перебраться в госпиталь – настояло руководство. Все врачи жили при госпитале. Даже семейные. Поприветствовав Алеева и Южина, Орлов сказал, подмигнув Владимирову:
– А мы с Пётром Парфёновичем уже думали, что вы остались на службе в китайских войсках…
Алеев в ответ укоризненно качнул головой.
– Андрей Яковлевич, что мы тебе сделали плохого?
– Всё понятно… – догадался Орлов. И обратился к Владимирову. – Пётр Парфёнович, хочешь новость? Сегодня у меня были Цзян Цин и Су Фи. Цзян Цин по делу, а Су Фи, как я понял, за компанию…
– Ты, сказал Цзян Цин, была по делу? – уточнил Владимиров.
– По женскому, – пояснил Орлов. – У неё есть некоторые проблемы со здоровьем… – И вдруг спросил: – У вас чаем угощают?
– Угощают, Андрей Яковлевич. Извини, – ответил Владимиров и попросил Риммара принести с кухни Орлову чай. И тут же поинтересовался: – Может, ты с нами и по ужинаешь?
– Нет, спасибо, – ответил тот. – Я к вам на несколько минут… Так вот, а вчера был у меня на обследовании Ван Мин. Пока я его слушал, он рассказал, что ещё в 1937 году в руководстве КПК начались осложнения. Появились две группы. Одну возглавил Чжоу Эньлай, а другую – Лю Шаоци с разными взглядами на дальнейшую политику партии. По его мнению, борьбу внутри партии мог организовать только Мао, с целью избавиться от своих соперников таким образом. Он уверен, что и сегодняшняя компания Чжэнфын – это не что иное, как попытка Мао укрепить своё положение в партии и поднять авторитет, который пошатнулся в последнее время. И ещё, – продолжил Орлов, – Ван Мин полагает: на этот раз главный удар будет нанесён по тем кадрам, которые прошли подготовку в Москве…
Владимиров не удивился.
– Желтый Дракон расправляет крылья… – проговорил он. И добавил: – Ты знаешь, Андрей Яковлевич, возможно я ошибаюсь, но то, что сейчас происходит здесь, это как бумеранг на наши отношение и к руководству КПК, и к их проблемам. Другими словами, это я не назову. У китайцев говорят: «Не бойся, что не знаешь. Бойся того, почему не научился». Мне кажется, за всё время наших отношений с ними, мы так ничему и не научились…
Глава четвёртая
1
Вся вторая половина июня выдалась нестерпимо жаркой. С раннего утра до позднего вечера над долиной стояло удушающее марево и, казалось, всё: пыльная земля, воздух и даже горы раскалились настолько, что вот-вот начнут плавится. Ночная прохлада приходила только к рассвету, и то на полтора-два часа.
Больше всех страдали от жары Риммар и Аллеев. Долматов и Южин переносили её легче. Орлов всем на удивление, акклиматизировался быстро. Владимиров чувствовал себя сносно, если не считать временами возникающие боли в пояснице.
Орлов сказал, когда Владимиров пожаловался на боль в пояснице:
– Это дают знать о себе почки… Лечить надо…
Но всё это было для Владимирова пустяком по сравнению с растущим, почти враждебным отношением к ним со стороны руководства Особого района. Владимиров догадывался, откуда дует ветер. Однажды в разговоре с Бо Гу тот прямо высказался:
– …А что вы хотите? Наше руководство до последнего момента надеялось получить от Москвы хотя бы какую-нибудь военно-техническую помощь. В результате получили вежливый отказ…
– Но ваше руководство должно понимать, что СССР воюет, а оружие Мао нужно для войны с Гоминьданом! Разве это не так?
Бо Гу безнадёжно развёл руки. Простой вопрос Владимирова для него оказался болезненно трудным.
– Вы правы, товарищ Сун Пин, – произнёс он. – Но об этом у нас не принято говорить. И даже думать. Ибо сразу будете причислены к разряду догматов, оппортунистов и прочих врагов китайской революции. Больно и обидно… Тысячи честных и преданных нашему делу товарищей погибли: одни в гоминдановских застенках, другие в боях с японскими интервентами. А в результате мы получили то, что имеем… Время показало: люди не всегда бывают темы, кем казались…
– Но вы же не один! – возразил Владимиров.
Бо Гу в ответ грустно усмехнулся.
– Да, не один… Но на их стороне вероломство, двурушничество и предательство, с которыми зачастую бороться невозможно.
Последние слова Бо Гу произнёс настолько отрешённо, что Владимирову стало не по себе.
– А вы что думаете о Кан Шэне? – спросил Владимиров. – Он действительно имеет безграничное влияние на Мао?
Бо Гу не задумываясь, ответил:
– Этот человек без чести и совести. Если ему поступит приказ порезать вас на кусочки, он без колебания это сделает… Однако Кан Шэн без поддержки Мао пустое место…
Владимиров кивнул головой.
– Я это уже понял… – сказал он.
– Что касается самого Мао, – продолжил Бо Гу, – то в нём столько тёмных пятен, которые он старательно скрывает за своей доброжелательностью, что их хватило бы на сотню людей… – Бо Гу вдруг улыбнулся и продолжил: – когда я учился в Москве, однажды в беседе с вашим писателем Шолоховым услышал от него слова: «Яблоко от яблони далеко не падает». Он сказал, что так говорят русские. Мудрые слова. Вы, по всей видимости, знаете, что наш председатель родился и воспитывался в деревенской, но очень зажиточной семье, и его отец Жэн Шэнь держал много батраков, которые гнули на него спины за чашку соевой похлёбки. Вы спросите, почему я вам об этом говорю? Потому что многое передается от родителей детям. Ну, может быть, за редким исключением, – добавил Бо Гу. – Надеюсь, теперь вы убедились в том, в чём ещё сомневались…
Уже поздно вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Владимиров вышел из дома, постоял на крыльце, прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри. И вдруг почувствовал, как в душу закрадывается какая-то щемящая тревога.
Он начал перебирать мысленно всё, что заставило его так встревожиться, и не находил явных причин для такой тревоги. За исключением разве что враждебного отношения к ним со стороны руководства Особого района. Постояв немного на крыльце, Владимиров вернулся в дом, решив про себя: «Утро вечера мудренее…».
…Было уже около двенадцати ночи, когда из радиоузла вышел Риммар. Увидел Владимирова за столом с кружкой холодного чая и удивлённо спросил:
– А почему вы не спите, Пётр Парфёнович?
– Душно, Коля… Потому, наверное, и не спится… Что у тебя?
– От «Кедра» шифровка пришла, – ответил Риммар и положил на стол перед Владимировым текст шифровки.
«Кедр» сообщал, что по данным японского Генштабом на советско-маньчжурской границы уже закончены все приготовления к боевым действиям, а в Японии идёт спешное формирование моторизованных дивизий, состоящих из тяжелых танков и бронетехники.
Прочитав сообщение, Владимиров попросил Риммара перешифровать текст, и сразу отправить в Центр.
Когда Риммар ушёл, Владимиров посидел ещё немножко. Он вдруг вспомнил последний разговор с Кан Шэном. Тот сообщил, что японцы ещё в мае перебросили на Северо-Запад Китая тридцать дивизий. Эти дивизии, скорее всего, они планировали использовать против СССР в случае начала боевых действий. Кан Шэн сообщил Владимиру и о перестановках в правительстве Японии. Где главой правительства был назначен генерал Тодзио.
Владимиров знал: этот генерал в 1935 году был начальником жандармерии Квантунской армии и отличался особой жестокостью при подавлении выступлений населения в Маньчжурии. Было также известно, что генерал Тадзио – один из самых ярых антисоветчиков и сторонник войны с Советским Союзом.
…Утром за завтраком зашёл разговор о полученной ночью шифровки от «Кедра».
– …Этого и надо ожидать, – проговорил Южин, и тут же обратился к Аллееву. – Борис Васильевич, скажи: почему тебя заинтересовала Цзян Цин?
Алеев даже переменился в лице.
– Орлов проговорился?.. Вот человек!.. Просил же его никому не говорить!..
– И всё-таки, – стоял на своём Южин.
Владимиров тоже с интересом посмотрел на Алеева.
– Колись, Борис Васильевич, – сказал он. – Южин всё равно от тебя не отстанет.
Алеев махнул рукой.
– Ладно… Любопытные варвары… Один мой знакомый местный газетчик рассказал ещё до нашей поездки в войска, что Цзян Цин тщательно скрывает многое из своего прошлого. По словам этого газетчика, была у Цзян Цин одна подруга. Ещё до Су Фи. Которая знала о ней буквально всё. Но два года тому назад эта подруга пропала… Ещё он рассказал, что когда Цзян Цин исполнилось семнадцать лет, она действительно сбежала из дома вместе с бродячей труппой актёров. В 1930 году вышла замуж за сына богатого купца, но вскоре родственники мужа выгнали Цзян Цин из дома. Кто-то сообщил им о её любовных приключениях, когда она гастролировала с труппой бродячих актеров. Через год Цзян Цин снова вышла замуж, но уже за руководителя местного коммунистического подполья Кай-вэя. В это время, по словам газетчика, Цзян Цин и познакомилась с Кан Шэном. И стала его любовницей. Весной 1933 года гоминдановцы арестовали её мужа. Цзян Цин намеревалась бежать из города, но не успела и тоже была арестована. Через три месяца её освободили. Помог Кан Шэн. Каким образом, никто не знает. По городу ходили слухи о том, что Цзян Цин была завербована гоминдановцами. Основанием для таких слухов стал тот факт, что после освобождения Цзян Цин стала получать в театре и в кино от Лиги культуры, подконтрольной Гоминьдану, хорошие роли. В это время Цзян Цин снова выходит замуж за немолодого театрального критика по имени Тан На, рожает ему двоих детей, а в 1938 году сбегает от него сначала в Чунцин, а затем в Яньань. Я просил Орлова, если может, узнать, насколько всё это верно, – закончил свой рассказ Алеев.
– Д-а-а… – насмешливо протянул Южин. – Нет печальнее истории на свете…
– Бедная Цзян Цин! – тоже насмешливо проговорил Долматов.
И только Владимиров остался серьёзным.
– Я полагаю, Борис Васильевич прав, – сказал он. – К Цзян Цин надо повнимательнее присмотреться. Слишком много всего на неё сходится…
2
На следующий день во дворе появился Сяо Ли. Осмотрелся по сторонам, потом некоторое время наблюдал за тем, что делали старик Чан и его помощники у кухни, и только после этого вошёл в дом.
Его встретил Долматов. Владимиров с Риммаром находились в радиоузле. А Южин и Алеев только что вернулись из женской гимназии, куда они ездили на встречу с Ван Мином.
Сяо Ли увидел на столе обед, приготовленный поваром и шумно втянул в себя воздух.
– Обедать собираетесь? – спросил он и кивнул на миске с рисовой кашей и жирной свининой, которую старик Чан купил на рынке день тому назад.
– Собираемся… – Ответил Долматов.
В это время из радиоузла вышел Владимиров. Сяо Ли поздоровался с ним и по его лицу расплылась улыбка.
