Откуда приходят сны

— Было ощущение, что никто не поймет?

Мне даже не приходило в голову рассказывать о своем внутреннем мире, беспокоиться о том, что меня могут не понять. Меня это не волновало. Чувство самодостаточности давало мне покой и внутреннюю целостность. Было ощущение, что я где-то далеко от того, что заботит других людей, и от бытовой суеты. Но чувства превосходства не было, просто было легко и свободно и не хотелось терять это ощущение. Я думаю, что мое восприятие тогда очень отличалось от обычного мироощущения других людей. Разница была так велика, что было сложно понимать, что от меня хотят. Как будто я высоко в небе и оттуда сложно увидеть, что происходит внизу на земле.

— А помнишь, ты мне рассказывал о том, как в школьном классе ты в первый раз с высоты увидел небо?

Да. Это было здорово. Когда я пошел в первый класс, я впервые оказался выше первого этажа. Я привык жить в доме. Там все было близко к земле, и в Ленинграде мы тоже жили на первом этаже. А в школе наш класс находился на последнем этаже. Наверное, чтобы старшеклассники не заходили на этаж к малышам. Я сидел на второй парте у окна. Мне очень нравился вид. Я удивлялся, потому что никогда раньше не видел дома сверху: крыши и небо. Было так интересно смотреть на облака. Мысли успокаивались, и казалось, что можно так сидеть вечно. Не думать, не двигаться, а быть целиком в моменте, в этих ощущениях. Сознание, как зеркало, и как будто растворяешься в мире, сам становишься небом и облаками. Как будто границы исчезают, и возникает полное единство со всем миром, с его бесконечностью.

И я помню, что у меня в первом классе из-за этого были большие сложности. Учительница ругала меня за невнимательность. Однажды был случай, когда она меня звала, а я не реагировал. Я был целиком в небе, чувствовал, что оно – часть меня, а я – его часть. Это был момент созерцания, как в раннем детстве, когда я подолгу сидел или лежал один на природе. И я помню свою мысль тогда: «Небо, облака, солнце…». И вдруг голос учительницы: она что-то кричит, и я понимаю, что это мое имя. Я резко вываливаюсь из этого состояния, вижу лицо учительницы, и весь класс смеется. И мне и неудобно, и обидно выходить из приятного состояния. Неужели так будет теперь всегда? Придется учиться спускаться с небес на землю, но сохранять гармонию внутри. Уже тогда я интуитивно знал: негативные эмоции и мысли в первую очередь разрушают изнутри.

— У тебя в детстве медитативные состояния случались спонтанно. Ты не учился этому. Ты считаешь, что это наработано прежними воплощениями?

Да. Потому что было четкое ощущение знакомого состояния. Я знал, что уже испытывал это. И я понимал, что оно очень важно: дает покой, силу, любовь к миру и убирает все проблемы. Сознание становится очень ясным: есть вопрос – есть ответ. Мгновенно. Даже удивительно, как знание возникает в сознании.

Когда ты много анализируешь, то именно анализ создает конфликт внутри, раздвоение, эмоциональные всплески. В медитации сначала возникает тишина, а потом вопрос и ответ появляются мгновенно, и нет раздвоения. И ты знаешь, что если сделаешь так, как понял сейчас, то все будет хорошо. Непонятно, откуда приходит уверенность, но это здорово. Я всегда знал, что эти состояния очень важны, и пользовался ими. Чисто логически ситуации часто заставляли поступать иначе. Но я чувствовал, что надо следовать тому знанию, которое открылось в медитации. И потом, когда проходило какое-то время, оказывалось, что я поступил правильно.

Когда я начал читать книги по медитации, я долго не понимал, как надо медитировать, но очень хотел научиться. И однажды я встретил слова одного Мастера: «Вы пытаетесь стать тем, кем вы уже давно являетесь». Меня эта фраза поразила. Я остановился и задумался. А может, так и есть? Я снова стал читать о медитации, но уже глядя с другого ракурса. Я не пытался чему-то научиться, а просто просматривал свою жизнь. Может быть, я что-то упустил? Может быть, мне не нужно стремиться стать кем-то? Возможно, я уже давно тот, кем хочу стать? Так и оказалось. Я понял, что медитировал всегда. Я в этом просто жил. И я понял, что сейчас пытаюсь вернуться в то состояние, которое с течением жизни стал терять. Наверное, в жизни накопилось много мусора, эмоционального и информационного, и он мне мешает. И тогда я стал вспоминать свои детские состояния и входить в них. И очень быстро начался прогресс. И впоследствии я стал сознательно этим состояниям обучаться.

Это мне очень помогло в Китае. Мастера говорят, что передача знаний происходит тремя способами. Первый способ – через объяснения, второй – через форму, т.е. через движение, через рисунки, например. А третий – через чувствование, и тогда отпадает необходимость в двух предыдущих. О третьем способе передачи знаний говорят так: «Истинное знание передается без слов».

Школа

Какие интересные моменты были в школе? Каникулы. Потому что мы часто уезжали за город на туристические базы. Под Лугой есть база в очень красивом месте: высокий берег, а внизу река Оредеж. И, конечно, лес. Мне нравилось ходить там зимой на лыжах. Заснеженный лес и такая звенящая тишина. Я ни разу никого не встретил там. Я помню ощущение единства с природой. Казалось, что я один в мире. Головой я, конечно, понимал, что это не так, но в тот момент никого вокруг не чувствовал. Я останавливался, и все звуки замирали, и возникало очень необычное состояние: меня захватывало ощущение, что эти эмоции я переживал когда-то. Это было очень странное чувство, потому что я знал, что не мог их испытывать раньше, но, в то же время, я помнил это знакомое и древнее ощущение. Как будто сотни лет назад я так же стоял в лесу, слушал тишину, и мыслей не было.

В такие моменты в жизни меня больше всего удивляет острота восприятия. Это и есть медитация: момент «здесь и сейчас». На самом деле я всегда медитировал.

— Если ты так остро чувствовал эти моменты тишины и единства с природой, то как же ты выносил город и шумный класс? Было тяжело?

Нет, внутри я чувствовал себя так, будто всегда оставался в единстве с природой. Я не хотел терять эти ощущения и эмоции, поэтому я воспринимал школу как фон. Фоном шла одна жизнь, и она мне не очень нравилась, а параллельно шла другая: с глубокими эмоциями, с ощущением первозданной природы. Это было что-то возвышенное и чистое. Я понимаю сейчас, что внутри у меня всегда было как будто два человека: один жил в гармонии с природой и наслаждался своими ощущениями, а другой принимал как неизбежность вторую сторону: жизнь среди людей. Было какое-то смирение внутри: есть такой уклад в мире, и мне его не изменить, да и желания нет. Ну, есть он, и пусть будет.

— Ты не чувствовал себя инопланетянином?

Нет. Я всегда чувствовал себя частью единого целого: Вселенной, природы, и мне это давало покой и радость. На этом фоне все остальное выглядело таким незначительным – просто мелочи жизни.

— У тебя не было сожаления о том, что другие люди не могут чувствовать себя частью Вселенной, и что они не осознают себя так, как ты?

У меня возникали иногда такие мысли, но я понимал, что не могу объективно оценивать, что чувствуют другие люди. Я сомневался в том, что как-то отличаюсь от других. Это как будто ты знаешь какую-то тайну и хочешь поделиться с кем-то этим знанием, но не решаешься. Потому что, когда рассказываешь, тайна словно бы исчезает.

— У тебя не было близких друзей в школе?

Нет. Я ко всем относился одинаково доброжелательно. Но моя тетя, видимо, считала, что неправильно жить без друзей, и пыталась повлиять на меня. В итоге у меня появился один друг, но так получилось, что однажды, когда у меня возникли проблемы в отношениях с одноклассниками, он встал на их сторону. Я оказался совсем один. С тех пор я опасался доверять кому-то. Если человек вдруг поведет себя не так, как ожидаешь, это может быть очень болезненным переживанием.

— Значит, о своем ощущении мира ты ни с кем никогда не говорил?

Мои ощущения были очень важны для меня, и я понимал, что прикосновение других к моему внутреннему миру разрушает его гармонию. Я никогда не ставил себя выше или ниже других. Просто был сам по себе. Так получалось само собой, я не был против того, чтобы впустить всех желающих, но их не находилось. Я пробовал интересоваться тем, что интересует других, но быстро уставал и немного огорчался своим неудачным попыткам.

– И не хотелось найти кого-то, с кем можно было бы обо всем поговорить?

Я пробовал подружиться, но привык, что говорить не с кем. У меня в детстве было очень мало общения. Моим родителям было не до меня. И с точки зрения обычных людей можно сказать, что у меня не было нормального детства. Но с другой стороны, никто не мешал самой жизни воспитывать меня. И это большое приобретение. Родители всегда навязывают ребенку картину мира, рассказывая о том, как и что должно быть. А я свою картину мира собирал сам. Я считаю, что это очень ценно.

— Да. Но теперь ты считаешь, что многие вещи, простые и естественные для тебя, просты и для всех, но это не так.

Да. Теперь я это стал понимать. Хотя в какой-то момент жизни я чуть не потерял это состояние естественности, то состояние, когда медитация возникает сама собой. Я стал таким, как все. И меня это очень тяготило, я не понимал, почему моя жизнь стала такой. А потом начал вспоминать те детские состояния и понял, что потерял это ощущение мира. Я на какой-то период жизни как будто зашел в темный коридор. Этого не нужно было делать. Когда я это понял, то решил повернуть свою жизнь на 180 градусов: закрыл свою фирму, перестал заниматься бизнесом. Я увидел, что работа стала занимать все мое время. Все перевернулось: материальное и духовное поменялись местами. Это промежуток жизни, о котором я, в общем, не жалею, потому что он дал мне понимание того, как легко потерять основу. Даже если понимаешь, что духовное должно быть на первом месте, а занимаешься только материальной частью, все переворачивается, и в голове тоже все меняется местами, мир воспринимается уже иначе. Начинают незаметно для тебя меняться приоритеты в жизни. Ты думаешь примерно так: «Я сначала устрою свою жизнь, а потом займусь духовным развитием». Это неверная позиция. Ты никогда не займешься, все глубже и глубже будешь увязать в материальном. И постепенно вторая сторона жизни уйдет в тень и забудется.

— И все-таки, в детстве были интересные события?

Всегда были яркие воспоминания моментов медитации: мысли вдруг останавливались, и я погружался. И до сих пор эти яркие мгновения вереницей проходят в памяти: заснеженный лес, я стою на лыжах, тишина и свечение.

Я всегда видел свет, который как будто пронизывал все. Я закрывал глаза и продолжал видеть световые силуэты деревьев. Я не думал о том, видят ли так же другие люди. Я не давал оценку, потому что, наверное, боялся, что это состояние может исчезнуть. В какой-то момент в жизни я понял, что начал душевно уставать, и я заметил, что, когда внутренние диалоги замолкают, появляются силы, наступает покой в душе, и в жизни вдруг что-то меняется. Я стал ловить такие моменты неосознанно. И только позже, когда я начал учиться медитации, вдруг понял, что на самом деле давно это умел, и я расслабился и, вспоминая эти состояния из детства, стал их практиковать. Я понял, что именно момент «здесь и сейчас» и есть медитация, а не те красивые картины, которые часто возникают на закрытых или открытых глазах. Эти образы будоражат мысли и эмоции и уводят неизвестно куда. А важно именно само состояние остановки мыслей.

В детстве я не задавал себе вопроса, могут ли так же чувствовать все люди. Мне все казалось простым. Чувствовать себя частью мира, всего живого, маленькой клеточкой огромного организма – это дает ощущение единства и покоя. И сохранять такое состояние внутри и есть самое главное. Оно помогает принимать правильные решения в жизни. А если ощущение гармонии исчезает, тогда и возникают ошибки. Я пришел к этому пониманию, проанализировав события своей жизни.

Шахматы

Когда в школе ребята меня обижали, у меня часто возникало состояние внутренней тишины, я словно бы отстранялся от ситуации и чувствовал себя далеко-далеко за пределами этого мира, и сразу становилось хорошо на душе. И та часть меня, которая болезненно переживала ситуацию, постепенно растворялась, все как будто эмоционально удалялось и уже не имело значения.

— Ты говорил, что в школе начал серьезно заниматься шахматами.

Да, в шестом классе. Мне посоветовала заниматься моя тетя. Она убедила меня попробовать, потому что шахматы развивают память и логическое мышление. И я пришел в шахматную секцию. Мой тренер Александр Моисеевич Бернштейн спросил меня, умею ли я играть. Я ответил, что не умею, даже не знаю, как стоят фигуры на доске. И тренер раскрыл доску, поставил фигуры, и мне сразу понравились фигуры и сам клуб, очень светлый солнечный зал. Там была приятная атмосфера, большая демонстрационная доска с магнитными шахматами висела на стене. Александр Моисеевич дал мне учебник, чтобы я проштудировал его и начал играть. Это был учебник Левенфиша. Так я начал заниматься. Разбирал партии и приходил играть с ребятами. У нас почти все время проходили соревнования. По правилам соревнований, если набрать определенный процент побед, то присваивают следующий разряд. Я сыграл первый турнир, и мне присвоили пятый разряд. Такого разряда на самом деле не существует. Александр Моисеевич придумал его сам для поощрения ребят. Я стал заниматься каждый день.

Вообще, если я чем-то занимаюсь, то стараюсь погружаться в процесс очень глубоко. Мы играли в клубе два раза в неделю. В турнире было 10—12 партий. Меня очень увлекла эта логическая игра, я почувствовал, что благодаря ей, можно совершенствоваться. Если проигрываешь партию, то тому есть причины. Одна из них не зависит от умения играть или незнания теории. Причина в том, что не можешь взять себя в руки и справиться с эмоциями. Когда эмоции выходят из-под контроля, то начинаешь торопиться, не можешь сосредоточиться, и за это следует наказание: ты проигрываешь более слабому противнику.

— А умение останавливать мысли тебе помогало?

Да. Меня иногда тренер ругал:

– Костя! Как ты можешь идти на такой сложный и ответственный вариант? Его надо считать. Я бы пошел по-другому.

– Но я же выиграл?

– Но как ты принял такое решение?

– Очень просто: я почувствовал интуитивно, что надо ходить только так.

В такие моменты возникало состояние медитации, и я вдруг чувствовал прилив сил и спокойствие. И я знал, что надо ходить так, и все будет хорошо. Я делал так и выигрывал. Конечно, иногда были сбои, и я что-то просчитывал, но интуиция усиливалась, и я принимал решения за доской очень быстро.

— А твой учитель принимал такой подход к игре?

Не всегда. Вообще он никого не ругал. Он больше возмущался: «Ну как это можно?!». Ребята смеялись, потому что Александр Моисеевич был очень добрый человек, и даже когда он сердился, ни у кого негативных эмоций не возникало.

— Ты рассказывал, что в какой-то момент начал видеть партии как голограммы. Это раскрывалось видение?

Да. Видение развивалось. Я дошел за год до первого разряда. Александр Моисеевич даже написал отдельную главу в своей книге и назвал ее «Феномен Кости Лурьи». Я не знаю, вышла ли эта книга. Мой учитель потом уехал в Америку, и я потерял с ним связь. А тогда, разбирая партии, я стал углубляться в позиции. Те, кто играют в шахматы, знают, что есть типовые позиции, которые возникают при разыгрывании определенных дебютов. Эти позиции имеют свои плюсы и минусы. Игрок старается выдержать натиск противника и постепенно вывести партию в свое русло, используя сильные стороны своей позиции.

Я иногда разбирал партии целыми днями. Так увлекался, что не замечал, что просидел до вечера. И когда я ложился спать, я начинал видеть эти позиции на доске, как голограмму. Я видел разные варианты, одновременно идущие в разных направлениях. Это было похоже на дерево: ствол и ветви как варианты ходов. И я воспринимал все это одновременно, видел плюсы и минусы разных веток. И вдруг появлялась еще одна ветка: неявная, но единственно верная. Это называется этюдное решение: один очень красивый ход, который приходит после многочасовых расчетов разных вариантов.

— Ты обсуждал с кем-нибудь эту способность видеть партии?

Нет. Я все всегда держал внутри.