Матушка Готель

– Оно готово, – ответила девушка, разламывая руками свежий багет.

Наступила тишина. Тишина страшно знакомая – однажды Готель её уже слышала, когда появилась в красном платье перед табором. У девушки почти остановилось сердце и ей показалось, что ещё немного – и она услышит журчание Фульды, но тут заговорил Раймунд:

– Какое платье?

– Моё подвенечное платье готово, – обомлела от счастья Сибилла.

– Господи, – иронично выдохнул себе в тарелку Раймунд.

– Вы слышали, ваше величество? – не находила себе места невеста.

– Я, честно говоря, очень удивлён и, простите за дерзость, смущён скоростью вашей работы, мадмуазель, – обратился король к Готель, – но, клянусь всеми святыми за этим столом, что если оно так же прекрасно, как быстро ваше мастерство, я жалую вам у себя дом в благодарность.

– О, ваше величество, – смущённо оглядела окружающих девушка, – я не могу принять такого дорогого подарка, к тому же уже вечером я возвращаюсь в Аржантёй.

– Послушайте, дитя моё, – наклонился к Готель Рожер, – никогда не отказывайтесь от того, чего заслуживаете. Особенно, когда вам благоволит король.

Готель почтительно улыбнулась и согласно склонила голову. Послышался резкий звон, что в свою очередь стало следствием того, что Раймунд бросил в тарелку свои столовые приборы (отчего Констанция вздрогнула, закрыв глаза) и покинул зал.

Закончив обед, Готель и Сибилла, шурша юбками по коридорам дворца, отправились смотреть платье.

– Похоже, Раймунд расстроен вашим успехом у короля, – заметила Сибилла, и Готель подумала, что если останется в Париже ещё хоть на один день, то Франция долго не протянет.

– Я бы хотела отбыть через час, – решительно сказала девушка.

– Как вам угодно, мадмуазель, – переступила порог комнаты Сибилла, – но на вашем месте, я бы дала юному графу шанс. Боже, какое оно красивое! – взяв в руки своё новое платье, воскликнула она и тотчас бросилась обнимать и целовать новую подругу.

– Ваше высочество, ваше высочество, – спасаясь от поцелуев, смеялась Готель.

– Простите, – послышался голос сзади. Девушки затихли и обернулись к дверям.

На пороге стоял Раймунд:

– Простите за вторжение, я лишь хотел извиниться за свою горячность за обедом.

– Я сообщу их величеству о вашей работе, – тихо сказала Сибилла и, проходя мимо графа, сделала лёгкий книксен, – милорд.

– Ваше высочество, – откланялся тот.

Готель стояла молча, ровно, внимательно глядя на графа. Раймунд, стараясь перебороть нарастающее смущение, тоже какое-то время стоял молча, но затем, не свойственно для себя потерянным голосом, произнёс:

– Мадмуазель, могу ли я вас просить остаться в Париже ещё ненадолго?

– Мне пора возвращаться в монастырь. Кроме того, мне не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством графини.

– Но когда же я увижу вас снова? – после очередной паузы с обидой пятилетнего ребёнка проговорил Раймунд.

– Увидите, когда захотите, милорд, – важно ответила Готель, – вы во дворце, стоит только пожелать.

Через час экипаж в Аржантёй был готов. Шестеро королевских стражников верхом, ожидая отправления, смирно переминались на одном месте, иногда неслышно переговаривались и посмеивались о чём-то своём.

– Обнимите за меня сестру Элоизу, – наказывала Констанция.

– Непременно, миледи, – закивала Готель, – и позвольте поблагодарить вас за чудесную возможность посетить ваш дворец.

– О, какие пустяки, дорогая, помните, вам всегда будут здесь рады, – тепло отозвалась графиня, обняв и поцеловав девушку.

В этот момент из дверей дворца появилась Сибилла. Она сбежала по ступеням и бросилась к экипажу:

– Готель! Моя дорогая, прекрасная Готель, возьмите, – залепетала она и протянула Готель какой-то свёрток бумаги, похожий на документ, – я прошу прощения, моя дорогая, их величество сейчас отдыхают от обеда, но передают вам эту дарственную на владение домом в их королевстве, – почти задыхаясь то ли от счастья, то ли от волнения, говорила Сибилла. – Вероятнее всего, я скоро уеду с матушкой в Бургундию и мы не увидимся с вами более в Париже, но я умоляю вас приехать к нам на Сицилию через год.

– Я бы очень этого хотела, – со всем сердцем отвечала Готель, – я постараюсь, я очень постараюсь, ваше высочество! – кричала она, когда экипаж уже тронулся, – и передайте тысячу благодарностей их величеству!

Уже подъезжая к монастырю, Готель замечала знакомые тропинки, привычный запах ветра и песни птиц, просыпающихся за окном её кельи каждое утро. Она была рада, наконец, вернуться туда, где её знали и ждали. Едва экипаж остановился, она вбежала в монастырь, оглядываясь по сторонам в поисках настоятельницы, заглянула в библиотеку и побежала в её комнату, но встретила её уже в коридоре. Готель припала на колени, поцеловала сестре Элоизе руку, а затем вскочила на ноги и принялась обнимать её и целовать её рыжие кудри:

– Матушка моя, какое счастье видеть вас снова!

– Здравствуй, дитя моё, – улыбнулась та, – как прошло твое второе свидание с Парижем?

– О, сестрица, так много впечатлений, что я удивлена, как выдержала моя душа.

Они прошли в комнату настоятельницы, где Готель поведала о своих дворцовых приключениях. О дружбе с Сибиллой, о «странном» молодом графе и своенравной Констанции.

– Хозяева портных лавок просто умоляли меня сшить им несколько платьев, – светилась под впечатлением Готель.

Но затем улыбка с её лица сошла и, выдержав мгновение, словно решаясь признаться в том, что откладывала, как могла, она сказала:

– Их величество, король Сицилии Рожер, жаловал мне дом в своём королевстве.

Готель почему-то подумала, что настоятельница непременно рассердится, а потому, сказав об этом, затихла и смиренно ждала поругания.

– И почему же это тебя так гнетёт, дорогая? – проговорила сестра Элоиза и поднялась немного приоткрыть окно.

– Но это же так дорого, матушка, – взмолилась ей вслед Готель.

– Не для короля, душа моя, – ответила та, и комнату наполнила вечерняя прохлада и монотонные песни цикад.

– И даже имея дом, я ведь никогда не смогу туда поехать, – погасшим голосом проговорила девушка и, глубоко вздохнув, сама себе чуть слышно добавила, – Сибилла звала меня.

Сестра Элоиза коснулась чёрных как смоль волос Готель, взяла её за руку и повела за собой. Они подошли к широкому комоду из тёмного дерева, настоятельница сняла с пояса ключ, открыла дверцу одного из шкафчиков и вынула оттуда небольшую серебряную шкатулку; она протянула её девушке и показала взглядом, чтобы та её открыла. Готель послушно исполнила её просьбу и увидела, что шкатулочка эта была доверху наполнена золотыми и серебряными монетами, драгоценными камнями, кольцами, браслетами и прочими украшениями.

– Ух! – восхищённо взмахнула ресницами девушка, – откуда это у вас? – спросила она, улыбнувшись.

– Это твоё, – сказала настоятельница.

– Но это не моё, матушка, – запротестовала Готель, отталкивая шкатулку, – у меня никогда не было таких денег.

– Готель. Ты много работала, живя в монастыре, а всё это – те самые деньги и подарки, которыми люди платили за твой труд. Я лишь взяла на себя смелость сохранить их, пока ты не решишь, зачем тебе нужны такие средства.