Матушка Готель

Готель передала несколько слов от аббатисы и сказала, что хотела бы остановиться у мадам Пенар, и тогда другой священник прихода проводил её к дому мадам.

Это был старый, но крепкий дом с каменными стенами и массивными деревянными перекрытиями, а мадам Пенар была простой женщиной тридцати лет, в узорчатом фартуке, со сплетёнными в толстую косу волосами, с мужем и сыном шести лет. Она была той женщиной, для которой свой дом – это предмет гордости и любви.

– Клеман был прав, когда говорил, что вы просто красавица, мадмуазель, – сказала она, увидев Готель.

Мадам Пенар подала на стол хлеба, сыра и молока, и, пока Готель рассматривала дом, пошла приготовить ей комнату.

– Клеман спал здесь, когда бывал у меня, – говорила она, перестилая постель, – но, честно сказать, не так уж и часто. Как говорит его мать, надеюсь, когда-нибудь он поймет, что время, проведённое дома, куда ценнее, чем попытки завоевать чьё-то сомнительное признание.

– Признание?

– Да, мадмуазель. Клеман растратит всю свою жизнь, пытаясь подняться наверх, особенно видя, как, например, вам это удалось. И он будет это делать до старости, лишь бы не признавать своего поражения. Это страх, мадмуазель. Его погубит страх.

– А где ваш супруг – месье Патри?с? – решила сменить тему Готель.

– Он у соседа, кроет крышу, вернётся лишь к обеду, – ответила хозяйка.

На какое-то время наступила тишина. У стены беззвучно стоял мальчик Жак – сын мадам, тихо и неподвижно, оперевшись о стену, как стоит забытая метёлка в комнате, куда редко заходят; он смотрел на свою гостью неприлично пристально, чем немного смутил Готель, отчего та рефлекторно поправила спереди волосы.

– А далеко ли Марсель? – вдруг спросила Готель, пытаясь оторваться от взгляда мальчика.

– Два дня пути, как до Парижа, – ровно ответила мадам.

Они ещё немного посидели в тишине, и Готель пошла прилечь, чтобы отдохнуть с ночной дороги. Она не спала и, как только солнце появилось над городом, вышла пройти по его улицам. Он чем-то напоминал ей Париж, и она подумала, что, может, найдёт для себя нотки Парижа и в своём новом пристанище. Готель купила немного карамельных яблок для Жака, а увидев в городе портную лавку, – кусок белого материала на платье. Вернувшись в дом мадам Пенар, она сразу принялась кроить и шить себе обновку. К вечеру получилось достаточно простое, но очаровательное белое платьице, тонкое и изящное от плеч до ступней. Девушка подумала, что жизнь её, возможно, изменится, так почему бы не подчеркнуть это новым предметом своего гардероба.

Готель ушла рано утром, когда месье Патрис и Жак ещё спали. Она тихо поблагодарила мадам Пенар за ночлег и направилась к церкви, где её ждал экипаж и охрана. Оставив Лион, они двигались весь день и ночь, а к полудню следующего дня в воздухе появилось нечто особенное, какое-то свежее дыхание из-за засаженных виноградом холмов. Сначала небо, казалось, упало куда-то за горизонт, и Готель выпрямилась как струна, пытаясь понять, где же оно исчезает, но потом всё снова скрылось за деревьями. По мере того, как экипаж спускался с холма, горизонт снова растворялся в синеве, и Готель снова выпрямилась. И этот запах свежести, в сочетании с запахом южных трав, совсем не такой как в Париже, пьянил, и у девушки совсем не оставалось никакого терпения ждать, когда же эта чарующая тайна, наконец, раскроется. И тут же, буквально за следующим поворотом, нескончаемая вереница бегущих мимо деревьев оборвалась и – блеснуло! Бескрайняя, захватывающая всё воображение сверкающая гладь до самого горизонта. Море.

Девушка вскрикнула от восхищения и потребовала немедленно остановиться; она спрыгнула с экипажа и бросилась бежать вниз, через кусты и деревья, не смотря, что именно туда и спускалась дорога, потому что сил ждать больше уже не было. И она бежала, радуясь этой необъятной красоте, смеясь и подпрыгивая, как ребёнок, пока не оказалась на скалистом берегу. Она аккуратно спустилась по камням и коснулась воды. Это было чудо – солнце, играющее на воде; оно качалось и сверкало на каждой волне. Готель почувствовала соленый привкус воды и её приятную прохладу, она посидела там недолго и затем вернулась к экипажу, каждый шаг оборачиваясь назад и глядя с улыбкой на море.

Через час прибыли в Марсель. Его порт с сотнями скрипящих на воде кораблей был огромен, а склоны над скалистыми бухтами были застроены множеством карамельных, а реже белых домиков, которые стояли друг над другом как уровни амфитеатра.

Экипаж остановился у аббатства Сен-Виктор – грубого строения с двумя массивными башнями, находящегося прямо в порту. Попав внутрь, Готель попросила у служителей воды – помыться и привести себя в порядок, после чего её проводили в свободную комнату, принесли немного еды, кувшин холодного виноградного сока и сказали, что «известят Раймунда о прибытии мадмуазель». Дверь закрылась.

Девушка переоделась в белое и вышла в порт. Несколько галер было пришвартовано непосредственно вблизи аббатства, с них беспрестанно сходили и снова поднимались на борт люди. Они носили ящики, катали по причалу бочки, что-то кричали друг другу вместе с чайками, покачивающимися на высоких мачтах, и всё это было удивительно и великолепно. Готель расправила свои чёрные пряди по ослепительно белому платью и, обратив лицо к южному солнцу, направилась к краю причала; несколько минут она мечтательно смотрела на солнце, танцующее на волнах, пока не услышала за спиной знакомый голос:

– Здесь всегда шумно.

– Мне нравится, – всё так же глядя в море, улыбнулась девушка.

– Здравствуй, – сказал Раймунд.

– Здравствуй, – ответила Готель, обернувшись.

Они какое-то время смотрели друг на друга молча, на расстоянии, словно желая удостовериться в своих чувствах.

– Бог услышал мои молитвы, мадмуазель. Я рад видеть вас в Марселе, – сказал Раймунд, почтительно склонив голову.

– Граф, – присела в реверансе та.

Юноша улыбнулся и подошёл к девушке так близко, что Готель невольно испугалась, что граф вот-вот услышит, как нещадно заколотилось в её груди сердце.

– Маркиз, – тихо произнёс Раймунд, – в Провансе я маркиз.

Затем он подал Готель руку и сказал:

– Я должен вам кое-что показать.

Они пошли по улице, вьющейся вдоль берега, преследуемые молчаливой охраной маркиза.

– Я собираюсь поселиться на Сицилии, – сказала между прочим Готель, – возможно, для меня найдётся работа в королевстве их величества.

– Мадмуазель, не играйте так на нервах юноши! Вы же не оставите меня, едва приехали? – остановился маркиз.

– Мой милый друг, ведь у меня там есть свой дом, а здесь я буду гостьей, как вы тогда сказали мне в Париже, – и она взяла Раймунда за руки, пытаясь успокоить его волнение.

– Так я прошу вас, мадмуазель, признать Прованс своим домом. Ибо с этого момента я обещаю вам полную поддержку в Провансе, в Тулузе и в Нарбонне. Моё сердце будет разбито, если вы откажете мне видеть вас, любить вас и покровительствовать в любом порыве вашей душе, любимой мне и столь желанной.

Они свернули на улицу, поднимающуюся от набережной в гору, целиком выложенную из камня и сливающуюся со стенами домов в единый солнечный покров. Готель смотрела на Раймунда то искоса и задумчиво, а то начинала что-то петь и смеяться, отчего тот приходил в замешательство, чем ещё больше её смешил.

– Знаете, что мне больше всего нравится в Марселе? – вдруг спросила Готель.

– Что же? – со всем вниманием отозвался маркиз.

– Один молодой и очень серьёзный сеньор, – еле сдерживая улыбку, проговорила она.

Глаза Раймунда на мгновение заиграли счастьем и смущением.

– Я пошутила, маркиз, – снова засмеялась девушка, – не воспринимайте всё так серьёзно.

Раймунд печально вздохнул. Они прошли ещё около двадцати шагов, и маркиз остановился. Он открыл дверь одного из этих прелестных белых домиков на склоне и предложил Готель войти. Внутри было тенисто и прохладно. Через единственное оконце справа от двери солнце в эту прихожую со столом и несколькими шкафчиками совершенно не попадало, что, кстати, стало самым приятным первым ощущением. Зато слева по лестнице, этажом выше, располагалась чудесная, светлая и просторная опочивальня с большим окном и выходом на широкий белоснежный балкон, находящийся как раз над прихожей. Вид отсюда открывался сказочный, и когда Готель вышла на него, она всплеснула руками от восхищения:

– Я прежде никогда не видела такой красоты! – воскликнула девушка и обернулась к вышедшему следом Раймунду.

И в этот момент она увидела, что всё окно опочивальни и вся её белая стена цвела лиловым вьюном, который она так старалась выращивать за окном своей мансарды в Париже. И Готель подумала, что не выдержит сейчас всей этой радости:

– О, мой милый друг, это просто невероятно.

– Теперь вы видите, мадмуазель, что я совсем не шутил, когда обещал вам Марсель, – он подошёл к Готель ближе и заметил, как прекрасна она в своём белом платье: и её светлая кожа, нежная и чистая, и чёрные брови, надчёркнутые галочками над большими серыми глазами, которые она теперь опустила.

– Я люблю вас, дорогая, и честен с вами. Я обещал вам дом с вьюном – вот он, и чайки в море за окном…

Маркиз ждал, что, может быть, теперь Готель посмотрит на него, но та словно боялась, что если поднимет глаза, то сей час сгорит от смущения.

– А где же снег? – вспомнил было юноша.

– Растаял, – виновато тихо проговорила девушка.

Некоторое время она тоже ждала. Ждала, что, может быть, он поцелует её, но тот никак не решался, и тогда Готель, улыбнувшись, поцеловала его в щёку, она провела рукой по его груди и повернулась к морю: