Русские вопреки Путину

(Одним из возможных (хотя и маловероятных) вариантов дальнейшей политической судьбы Путина после истечения второго срока президентства мог бы стать пост «начальника партии начальников» – то есть занятие в ней поста, аналогичного посту «генсека» в КПСС, но называющегося иначе. Это позволило бы какое-то время контролировать нового президента вполне легально. Но, скорее всего, это не потребуется.)

Комсомол наоборот

Разумеется, у Партии Начальства существует и свой комсомол. Это – движение «Наши», которое не сравнивал с ВЛКСМ только ленивый.

Однако и здесь имеет место все та же инверсия. Если советский комсомол был «кузницей кадров», место выдвижения и продвижения, то «Наши» задуманы скорее как всероссийская обслуга «ЕдРо», «припаханная» для некоторых специальных надобностей. Уже сейчас видно, что в число таковых входит работа массовкой и клакой (для стимуляции «низовой» уличной активности – «покричать, помитинговать»). Возможно, им доверят также силовые акции (то есть дозволенное начальством хулиганство разной степени тяжести – если угодно, «работа хунвейбинами»).

Учитывая, что «Наши» были официально созданы для противодействия «оранжевой революции», можно уверенно сказать, что все это было предусмотрено еще на проектной стадии.

Разумеется, молодых «нашистов» все это не смущает. В стране, где социальные лифты заблокированы намертво, членство в «партии обслуги» рассматривается многими как шанс выбиться из безнадежного прозябания хоть на полсантиметра вверх. Практически все молодые «нашисты» рассчитывают на чиновничью карьеру.

Новая российская идеология

Идеология Партии Начальства (и РФ как политической общности в целом) была окончательно сформулирована в последний год, хотя отдельные ее элементы были проговорены и озвучены задолго до этого. Тем не менее только сейчас эта идеология достигла той стадии развития, когда она становится тотальной, безальтернативной – и получает, наконец, название и официальное признание. Теперь она называется «антифашизмом».

Следует кратко напомнить историю этого явления. Так называемый «антифашизм» некогда составлял часть идеологии «демшизы». Разумеется, к фашизму (и к современному неофашизму) он имеет весьма отдаленное отношение. Это был специально выработанный дискурс, который заранее блокировал все проявления русского национализма (и шире – любых проявлений русских национальных чувств в какой бы то ни было форме) путем атрибуции русским националистам и русскому народу в целом «фашизма» и «антисемитизма» – и тем самым оправдывал разворачивающийся русоцид как «превентивную меру».

Сам по себе дискурс был отчасти скопирован с послевоенной идеологии ФРГ, стоящей на признании «немецкой вины», только немцев можно было обвинять в конкретных поступках[4 - Совершенных к тому же лично каждым: теория немецкой вины была сформулирована в те годы, когда практически каждый немец дееспособного возраста либо воевал, либо имел воевавших родственников: в этом случае было уместно говорить о коллективной вине.], а русских – в лучшем случае в «преступных намерениях». Впрочем, последнее не помешало эффективному «закошмариванию» общества: достаточно вспомнить, что в начале девяностых разговоры о близящихся еврейских погромах были совершенно обычной темой, постоянно обсуждавшейся в СМИ, равно как и красочные описания «комунно-фашистского реванша».

Однако за последние годы многое изменилось. С одной стороны, классическая «демшиза» постепенно растратила свой символический капитал (прежде всего в глазах власти) и, в конце концов, лишилась рычагов влияния и ушла в глухую оппозицию. В свое время этот факт вызывал у русских патриотов определенные надежды на то, что вместе с демшизой умрут и ее идеи. Это было наивно: власть предпочла приватизировать полезные ей идеологические инструменты, «переписать их на себя».

А с другой – в становлении российского «антифашистского» дискурса сыграл большую роль нынешний кризис европейской идеологии, основанной на культе Холокоста. Кризис этот привел, как это обычно и бывает, к дальнейшему закручиванию гаек и ликвидации части терпимых ранее вольностей: достаточно вспомнить тот же процесс над Дэвидом Ирвингом, который даже в политкорректной Европе воспринимается неоднозначно. Если учесть еще и русофобию, являющуюся одним из краеугольных камней европейского мировосприятия как такового, но в наше время особенно обострившуюся, то можно понять, как хорошо кореллирует отечественный «антифашизм» с «антифашизмом» западным.

Следует подчеркнуть, что идеология «антифашизма» была не только озвучена на самом высоком уровне, но и утверждена в качестве государственной путем экстраординарным, не имеющим аналогов в пятнадцатилетней истории Эрефии символическим действием – собранием на Поклонной горе всех легальных политических партий под эгидой Партии Начальства и заключением «Антифашистского пакта».

Это действие не просто выбивается из привычного ряда кремлевских «мероприятий» – оно указывает именно на утверждение «антифашизма» в качестве обретенной национальной идеи.

При этом «национальная идея» Эрефии есть идея антинациональная, то есть антирусская. «Пакт» направлен против всех тех, кто выражает интересы русского народа – более того, отныне всякое представительство или хотя бы озвучивание этих интересов приравнивается к преступлению, а все обостряющаяся борьба с «русским шовинизмом» – острием и стержнем госполитики, обращенной к населению.

Золотой петушок

Как известно, любая власть, осознающая, что ее действия непопулярны, старается переложить хотя бы часть ответственности за них на других людей. Это происходит в двух формах – во-первых, непопулярные инициативы могут озвучиваться «со стороны уважаемых граждан», и, во-вторых, ими горячо одобряться. И то и другое снимает с властей часть ответственности за их действия: ведь инициативник или лизоблюд берут ее на себя (или хотя бы делают вид, что берут). Отсюда и востребованность этих древнейших профессий.

Одной из интересных для исследователя черт советской власти был способ организации общественных компаний по одобрению или инициированию непопулярных действий, особенно в политической сфере.

Здесь существовало известное разнообразие подходов. Так, цены на хлеб поднимались «по просьбам трудящихся», причем от конкретных трудящихся практически не требовали открытой поддержки этих решений. Зато исключение какого-нибудь политически неблагонадежного человека из академической институции или литературного объединения (то есть из Академии наук или Союза писателей), напротив, оформлялось как инициатива конкретных людей, обязательно с личными подписями под соответствующими документами или даже публичными выступлениями на эту тему. Иногда неприятные инициативы озвучивались через коллективные письма «от имени трудящихся» – те самые «не читал, но осуждаю».

Наконец, существовала еще одна форма «одобрямса» – через специально созданные для этой цели организации. Например, многие важные инициативы во внешнеполитической области озвучивались не с партийного или государственного уровня, а через такие рупоры, как, например, Советский комитет защиты мира. Для крайних случаев существовали даже такие странные (в советском контексте, конечно) организации, как Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов (ВСЕХБ) или Антисионистский комитет. Конечно, все эти формы активности были ориентированы прежде всего на внешний мир, прежде всего на Запад. Советские люди относились к этому спектаклю со снисходительным презрением – но их мнение никого не интересовало.

У новой, «демократской» власти таких организаций не было. Зато, в отличие от «совка», имелась «цепная общественность» либеральных воззрений, которая охотно и почти бескорыстно взяла на себя эти функции. Статусные люди – актеры, режиссеры, барды-поэты, труженики пера – которые непрерывно требовали реформ и крови, крови и реформ. Те же люди кричали о «погромах», а в 1993 году устно и письменно требовали крови защитников Верховного Совета. Стоит вспомнить хотя бы знаменитое письмо 42-х, требующее запретить и распустить указом Президента все виды коммунистических и националистических партий, ужесточить и заставить работать законодательство, «предусматривающее жесткие санкции за пропаганду фашизма, шовинизма, расовой ненависти» (знакомо, не правда ли?), закрыть по списку все хоть сколько-нибудь русские газеты, журналы и телепередачи и так далее, и тому подобное.

Не то чтобы Борису Николаевичу было совсем уж необходима эта активность, но она изрядно пособила: на все вопросы, задаваемые после известных событий, Ельцин мог ответить: «вот видите, вся интеллигенция была с нами».

Это имело и пропагандистское измерение. В рядах любителей реформ были люди, искренне любимые народом, – например, популярные актеры (какая-нибудь Лия Ахеджакова, которая требовала крови защитников Белого Дома, но при этом была безумно популярна из-за сентиментальных воспоминаний о хорошем советском кино, в котором она снималась).

Однако это было при Ельцине. Нынешние власти такой стихийной поддержки со стороны «лучших людей» не имеют: Путина в либеральных кругах принято не любить. В случае надобности подписать какое-нибудь новое «письмо 53-х» с требованием побороться с фашизмом по полной (вплоть до смертной казни для русских националистов или легализации каких-нибудь «чеченских интербригад» для наведения уличного террора) будет просто некому.

Что делать? А вот что: заранее обзавестись государственным органом, который будет такие письма писать и такие требования выдвигать. Куда посадить интеллигентных и популярных людей, чтобы они все это сочиняли и подписывали.

Именно за этим была организована Общественная Палата, невыборный орган, устроенный как собрание популярных и уважаемых (ну, относительно популярных и относительно уважаемых – типа Аллы Пугачевой) людей, которые будут выходить с чрезвычайными инициативами и требовать чрезвычайных мер[5 - Реакцию обывателя предугадать нетрудно. Недалекий и сентиментальный, он будет ахать и плескать ладошками: «Пугачева вон фашизма боится, Аллочка наша Борисовна». Потом выйдет старенький Церетели, за сердце схватится, вспомнит фамилию: «Эты нэлюды фашысты хатят меня убыть за то что я грюзын! вах, как нэ стыдно!» Выйдет какая-нибудь учительница из Ставропольского края, тоже за сердце: «Я учу детей добру… а тут у нас фашисты по улицам ходят! Не место им на нашей земле! Сделайте же что-нибудь!» Муфтии, патриархи, популярные актеры, стоярдовые бизнесухи – все они хором взвоют: «Убей их всех, Путин, убей, посади их всех куда-нибудь в темный подвал». «Лишь бы не было русского фашизма, очень уж мы его боимся».]. Это будет подано народу как «ну вот посмотрите, лучшие люди страны нас просят и умоляют о репрессиях»[6 - Кстати: если начальнички у нас не совсем глупы, то они будут передоверять Палате и кое-какие «добрые дела» (для возбуждения симпатий народа и успокоению рудиментов совести самих членопалов). Типа, Палата будет раз в год делать народу всякие ма-а-аленькие добрые дела – скажем, выбивать для каких-нибудь старушечек какие-нибудь копеечные льготки, выдавая это за огромные достижения.]. Палата, таким образом, возьмет на себя роль «золотого петушка», громко кукарекающего в ту сторону, откуда исходит опасность для царства. Учитывая официальную идеологию РФ, нетрудно догадаться, что опасность всегда будет исходить от русских, этих неизбывных носителей «фашизма и ксенофобии», а спасение будет неизменно усматриваться в продолжении русоцида.

Практика подтверждает это. Члены Общественной Палаты уже успели принять немало документов чудовищного содержания и сделать немало заявлений еще того хлеще. Стоит упомянуть хотя бы инициативу «членопала» Резника о возвращении спецхранов для запрещенной литературы. С другой стороны, имеет место и работа по «одобрению высочайших»: например, один из членов Палаты написал книгу, посвященную «идеологии» Путина и удостоенную, в свою очередь, высочайшего одобрения.

Вместо заключения

Как я уже сказал, эволюция существующего режима в общих чертах закончена. Из этого не следует, что единственный выход для него – стагнация или распад. Безусловно, существуют резервы роста и развития (если это можно так назвать). То, что достигнуто сейчас, в 2006 году, – это, так сказать, период объявления курса.

Возможно, нас еще ждут долгие годы «построения антифашизма», а потом «развитого антифашизма». Возможно, страна будет выморена и разорвана на части раньше, чем антифашизм разовьется до «развитого». Возможно также, что режим этот падет еще до того, как власти успеют осуществить русоцид по полной программе. Это зависит от обстоятельств, не поддающихся даже приблизительной оценке.

В любом случае судьба Эрефии вряд ли кому-то покажется завидной.

Хоспис. Российская федерация и ее смысл

Опубликовано в «Русском Журнале» 1 декабря 2003 года по материалам «Консервативного пресс-клуба» от 19 ноября 2003 года (тема заседания – «Новое политическое размежевание – до и после выборов»)

Слушая ораторов, живо обсуждающих какие-то «проблемы российской государственности», я все время пытался понять – о чем они, собственно, говорят. Создается впечатление, что у нас, в России, есть «свое государство», у которого есть обычные государственные проблемы, более или менее важные и неотложные – например, легитимизация собственности, улучшение законов, учреждение полезных институций, смягчение нравов, скорая починка водопроводных труб, а также прочие вещи, по природе своей предназначенные для обустройства нормальной жизни. Далее собеседники начинают удивляться тому, что у нас «ничего этого нет», и предлагают разного рода мероприятия, призванные исправить положение. Все это произносится серьезным тоном – как будто сам предмет разговора, «государство-как-у-всех» (какое есть в Америке, во Франции, в Латвии или в Непале) у нас действительно есть.

Некоторые, впрочем, доходят до того, что берутся рассуждать на такие темы, как «легитимность власти», ее «признание» или «непризнание» «народом», и даже доходят до вывода, что российская власть «внутренне нелегитимна». Это все, опять же, предполагает, что у нас есть какая-то «российская власть», которой есть дело до ее «легитимности» в глазах населения.

В таком случае не будет лишним немного освежить память. Есть одно банальное обстоятельство, которое нам всем прекрасно известно, но о котором мы почему-то склонны забывать (или его игнорировать) в момент обсуждения интересных технических вопросов.

Я имею в виду генезис нынешней «российской государственности». Мы все прекрасно знаем, что ТАК НАЗЫВАЕМАЯ РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ ВОЗНИКЛА В РЕЗУЛЬТАТЕ ПОРАЖЕНИЯ РОССИИ-СССР В ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ.

Еще раз. Эта «государственность» появилась в результате разгрома и поражения России в ее многовековой войне с «Цивилизованным Миром». Скажем больше: мы все также прекрасно понимаем, что «российская государственность» была допущена нашими победителями ТОЛЬКО для того, чтобы закрепить результаты Третьей мировой войны, сделать их необратимыми. В этом и заключается легитимность российской власти в глазах Мирового Сообщества. Российская власть является гарантом итогового поражения России в исторической битве за выживание.

При этом никакой другой легитимности, кроме легитимности в глазах Мирового Сообщества, в современном мире не существует. Само Мировое Сообщество определяет себя как клуб победителей России в WW3. Никакого другого значения это слово не имеет.

Это, впрочем, неудивительно. Абсолютно все «мировые сообщества», известные нам в новой и новейшей истории, возникали и функционировали именно как клубы победителей. Так, предыдущее «мировое сообщество под флагом Объединенных Наций» образца 1945–1991 гг. (куда СССР входил на правах Сверхдержавы), было клубом победителей «фашистской Германии» в WW2, и ничем более.

Разумеется, понятие «победитель» здесь нужно понимать в самом широком смысле. Например, в число «победителей фашизма» были со временем записаны все европейцы, включая саму Германию. В этом не было ничего удивительного, поскольку немцы понадобились для ведения WW3 (начатой Западом через несколько месяцев после победы над Германией). Нынешняя же ситуация иная: победа над Россией планируется как последняя победа в последней войне Запада (и его флагмана – Соединенных Штатов) за абсолютное мировое господство.

Таким образом, поражение и разгром России являются краеугольным камнем нынешнего миропорядка – который имеет неплохие шансы стать, наконец, вечным. России же досталась незавидная роль последней жертвы, не имеющей шансов на то, чтобы когда-либо понадобиться в качестве полноценного союзника в какой-нибудь новой войне.

Следует отдавать себе отчет в том, что государство, возникшее в результате разгрома и поражения в мировой войне, не может не иметь настолько ярко выраженную специфику, что говорить о нем как о «нормальном государстве» с какими-то «проблемами» из разряда «нормальных проблем» просто смешно и нелепо.

Так, например, сложная задача «легитимизации российской власти в глазах населения» на практике решается очень просто. Власть правит, опираясь на факт поражения русских в войне. «Вы проиграли войну – и теперь будете терпеть нас, пока не умрете. Горе побежденным». Вот тот единственный «мессидж», который кремлевские сидельцы транслируют российскому обществу, и транслирует весьма убедительно, время от времени повторяя урок (как это было сделано в том же 1993 году).

Итак, «российская власть» была поставлена для того, чтобы контролировать процессы ликвидации России как государства и как страны. Другого смысла – и, хуже того, других инструментов, кроме тех, что были потребны для этой цели, – у нее не было и нет.

Более того, сама эта власть воспринималась (даже собой) как нечто сугубо эфемерное – поскольку следующим же этапом после уничтожения СССР шло расчленение РФ. Напомню, что в 1991–1992 годах распад России считался всеми серьезными аналитиками совершенно очевидной перспективой, речь шла только о сроках – займет ли это 2–3 года или 5–7 лет. Десять лет «единой и неделимой России» тогда, кажется, не давал никто.

Почему же мы до сих пор существуем? Или, ставя вопрос по-кантовски, как возможна РФ? – пусть даже в качестве псевдогосударственного образования, но все же достаточно устойчивого и даже иногда демонстрирующего некоторые признаки государства?

Я думаю, что здесь наложились друг на друга две ошибки, допущенные нашими победителями. А именно – слишком быстрое уничтожение СССР, во-первых, и недооценка возможностей временных административных структур, во-вторых.

Начнем с первого. Мы привыкли воспринимать уничтожение СССР как печальный, но закономерный итог событий 1988–1991 годов. Между тем, существует множество косвенных данных, свидетельствующих о том, что окончательное уничтожение страны планировалось на более позднее время – приблизительно на 2000 год. В разворачиваемой тогда логике это было бы несравнимо более эффективным решением. Население страны надо было как следует выдержать – чтобы полный крах «русского проекта» и распад страны казался бы благом, избавлением, спасением.

Представьте себе, что ГКЧП не было бы – или оно не завершилось бы «Беловежской пущей». В таком случае Горбачев остался бы «легитимным правителем СССР», причем признанным (и даже популярным) на Западе, мнение которого к тому моменту уже стало единственным источником легитимности чьей бы то ни было власти.