Модест Мусоргский. Повесть

Модест пел в церковном хоре, и часто разговаривал с его руководителем о древнерусской музыке, интересовался строем древнего церковного пения. Необычность строя греческой музыки привлекала его внимание. История не только православных, но и католических песнопений притягивала своей многовековой таинственностью, удивительно строгой преемственностью, непривычным порой строем.

Отец Кирилл поощрял увлеченность юноши. Именно он познакомил его с духовными хоровыми произведениями выдающегося русского композитора Дмитрия Бортнянского. Так ученик изучил, о чем он позже сам напишет в письмах, «композиции Бортнянского и некоторых других еще менее древних наших композиторов духовной музыки». Священник давал юнкеру разные ноты, которые достать было непросто.

Постепенно Модест начинал осознавать законы пения, связанные с уже воспринятыми им законами инструментальной музыки. Сочетание слов и мелодии, музыки и текста создавали, по его мнению, особенную атмосферу, более влияли на сердечное восприятие, нежели пьесы, пусть даже и исполненные хорошим ансамблем или оркестром.

Неосуществленные замыслы

Шел второй год занятий в Школе. Неожиданно для всей семьи Мусоргских случилось несчастье, Скончался Петр Алексеевич…

Матушка долго не могла оправиться после тяжелой утраты. Ушел из жизни человек, с которым прожиты лучшие годы. Не стало главы семьи, ее основного кормильца. Ведь и Школа гвардейских подпрапорщиков, и занятия у Герке требовали немалых расходов.

Как теперь быть? Где взять необходимые средства?

А их нужно было все больше и больше. Амуниция, обмундирование, деньги на балы и танцы, всяческие непредвиденные расходы – все это требовало средств. «Настоящий корнет» – это в обязательном порядке не бедный юноша. Так считалось в Школе. Не бедный…

Через год после кончины отца Модест вынужден оставить занятия у Герке.

– Вы уже вполне самостоятельный человек, – напутствовал его Антон Августович. – Навыки игры у вас порядочные, а как жить дальше – решать вам самому. Я всегда говорил, что нужно сделать выбор: или музыка, или светские юнкерские забавы. Вы, как я вижу, этот выбор уже сделали…

Герке был не прав в главном. Юношеская увлеченность Модеста военным мундиром ни в коей мере не погасила в нем той искры таланта, которая в любой момент, в любую благоприятную минуту могла превратиться в настоящий пожар.

Модест расставался со своим учителем, одновременно, словно расставаясь со своим увлечением. Мусоргский бросился в новый для него мир без оглядки.

Да, он стал самостоятельным. Матушка уже не опекает его, как прежде. Бывало, Петр Алексеевич контролировал его планы и его быт. Теперь все иначе. Теперь больше свободы, больше можно полагаться на самого себя.

Однако музыка – одна из серьезных сторон его повседневной жизни. Вместе с друзьями-юнкерами он бывает в концертах, играет по вечерам у знакомых. Итальянская опера становится предметом его страсти. Петербургские театры ему знакомы вполне, начиная от Эрмитажного и вплоть до публичных городских, таких, как именитый Мариинский.

Он становится знатоком оперы. Однокашники испрашивают его совета, выясняют его мнение, равняются на его вкусы.

И вот уже он сам не прочь дерзнуть сочинить… оперу. Он уже воображает себе, как его опера будет поставлена на лучшей столичной сцене, как на ее премьеру соберутся друзья и знакомые. Придет матушка, Антон Августович. Будет успех, будут аплодисменты…

Опера что ни на есть романтическая. Только недавно прочитан Виктор Гюго. Прочитан в оригинале, на. французском. Сюжет для оперы заманчив и интригует. «Ган Исландец» – предварительное название. Мысли и идеи роятся, но как их осуществить?

Музыка – не простое искусство. Оказывается, писать оперы – это не сочинять польки или марши. Импровизация тоже не особенно помогает. Тут своя традиция, свои законы, своя школа…

Писать оперу трудно…

Модест пробует и бросает, начинает и, не закончив, оставляет нотные листы чистыми…

И вот он уже выпускник Школы. Без пяти минут гвардейский офицер. Сбывается мечта отца. Он – на военной службе.

Блестящие перспективы.

Блестящая карьера.

Далеко в памяти остались первые уроки музыки в родовом имении сельца Карева в Псковской губернии. Словно бы и не он это был, будто какой-то другой мальчуган лазил по деревьям усадебного парка, удил рыбу в озере, волновался перед первым выступлением на публике с концертом Филда…

Многое изменилось с тех пор. Новые перемены грядут. Вновь открывается какая-то иная, незнакомая жизнь.

Блестящее продвижение куда-то вперед.

Но музыка…

Она все же не дает покоя. Она снова и снова вырастает, словно из глубины души, беспокоит, бередит сознание, заставляет в волнении биться сердце! Она приходит из памяти так полновластно и сильно, будто была там всегда. Она заполняет мысли во время досуга, она пробуждает во время сна, она скрашивает минуты одиночества и усталости.

Она живет!

А разве можно убить в себе это живое, томительное, сладостное, сокровенное… Чтобы совершить такое, нужно и впрямь быть совершенно черствым или чрезмерно упрямым…

Мусоргский вступал в новую жизнь, еще не зная, что принесет она ему. В свои семнадцать он лишь мог предполагать и надеяться на то, что в ближайшем будущем Фортуна обернется к нему лицом, его счастливая звезда загорится ярче всех.

Ведь он был юн и талантлив.

Он жаждал жизни и успеха.

Он спешил жить.

ГЛАВА II. ПРОБУЖДЕНИЕ

На службе

Преображенский полк – славный полк. Из русской гвардии – старейший. И самый почетный. Создан был еще Петром Великим полтора столетия назад из «потешных» войск, с которыми юный государь резвился в игрушечных крепостях. А название полк получил по подмосковному селу Преображенское, где все эти «баталии» и происходили.

Уже не в игрушечных войнах со Швецией полк отличился и потому всегда был в личном распоряжении Императора. Гвардейцев подбирали тщательно, чтобы росту были немалого да чтоб смелостью, храбростью и умом отличались. В Отечественной войне 1812 года преображенцы проявили себя не менее отважно. Такая славная история придавала офицерам и солдатам полка особую значимость, и служить в нем считалось почетно.

Нынче в лейб-гвардии Преображенском полку прибыло. Новые гвардейские офицеры зачислены в штат и поставлены на довольствие. Большинство из них – совсем молодые люди. Офицерская форма сидит на гвардейцах будто бы чужая. На худощавых плечах – огромные золотые эполеты. На перевязи – громадная сабля.

Есть где покрасоваться юным гвардейцам. Везде они вхожи, в самых знатных домах отворяются перед ними двери. Как же, ведь женихи хоть куда! И честь, и слава, и мундир. Всякое благородное семейство не прочь породниться и принять к себе офицера-преображенца. Благо времена наступили мирные. Крымская кампания закончена. Никаких иных военных баталий не предвидится…

Преображенцы наведываются в гости обычно большой компанией. В числе заводил – худощавый подпрапорщик Модест Мусоргский. Он быстро усваивает привычки и манеры одного из привилегированных петербургских полков.

Главное в манерах офицера – изящество. Все движения слегка замедленны и небрежны. Когда же требуется подать руку даме или пододвинуть ей стул – напротив, следует это сделать быстро и ловко.

В одежде перво-наперво – чистота и подчеркнутое франтовство. Как всегда, важны все регалии полка, а также слегка расстегнутый ворот на шее – свидетельство и некоторой небрежной демократичности, и в то же время вполне либеральной подтянутости.

Походка… О, это особая статья! Ходить офицеру-гвардейцу подобало так, чтобы его можно было узнать и в штатском платье. Науке сей учились не один год. Нужно было уметь чуть-чуть, едва заметно приподниматься на цыпочки при каждом шаге. Такая походка называлась «петушиный шаг». «Петушком» входили на строевой плац и в лучшие салоны столицы. «Петушком» с годами «входили» в новые должности, в новые чины, получали повышение в звании и по службе.

Нужно было также уметь хорошо танцевать самые модные танцы, один из которых – вальс – требовал тренированности и навыка. Следовало уметь вовремя и точно отпустить в разговоре две-три фразы по-французски, что сразу же выдавало светского человека. Считалось незаурядным на застолье съесть и выпить много, при этом не опьянеть и держать себя в руках и в рамках приличия, а также время от времени произносить не банальные здравицы и тосты. И наконец, необходимо было обладать навыками хорошего визитера, славой амурного храбреца и покорителя дамских сердец, играть в карты, причем не стесняться проигрывать приличные суммы, – в общем, быть настоящим теперь уже не корнетом, а гусаром.

Мусоргский во всем этом преуспел. Вышеперечисленными премудростями обладал вполне, и «честь гвардейского мундира» не была им запятнана ни в коей мере.

Но Модест Мусоргский в свои семнадцать лет обладал еще одним умением, еще одним навыком, выгодно отличавшим его от старших товарищей и сверстников: он играл на фортепиано. И не просто играл, а хорошо играл, и к тому же импровизировал.

Балы, танцы, вечеринки, пирушки не обходились без него. В компании он был незаменим. Во всяком дому – принят одним из первых.

Вскоре в полку даже стал образовываться небольшой кружок любителей музыки. Не один Модест имел музыкальное образование, хотя «школа» Герке принесла ему определенный авторитет. Среди офицеров были прекрасные вокалисты. Один из них – Орлов имел особенное пристрастие к маршам и прослыл поэтому «маршевым музыкантом».

Зачастую они не участвовали в пирушках и собирались вместе, чтобы помузицировать.