Фаворит. Стрелец

– Верно. И мальца к себе привязывает всеми доступными способами, – вовсе не разделяя благодушного настроения старшего брата, отозвалась Ирина. – Платье на Коле немецкое, разве что парик дурацкий не напялил. Но зато уже начал отпускать волосы на европейский манер. Скоро в хвост забирать станет, как девка какая. Из Немецкой слободы, считай, не вылезает. И все-то ему там нравится да пригожим видится. Часами готов внимать о том, как в тех Европах все обустроено. А паче всего в Новом Свете. А уж байками о разбойниках морских так и вовсе заслушивается. Пару раз, случилось, не одернул тех, кто в его присутствии поминал «русских варваров». Пусть и говорили те о мужичье. Но ить подданные, православные. Вот ведь какое дело. Девку под Колю подсунули, чтобы слаще ему среди немцев было. А еще эти корабли. Ведь через них он к наукам потянулся. И как бы беда именно отсюда и не пришла.

– Ох, Ириша, вот как погляжу я на тебя, так столько жути понагнала, прямо страх берет, – покачав головой, не без иронии заговорил царь.

Покряхтел, устраиваясь поудобнее. Сестра тут же поспешила ему помочь. Тяжко братцу. Но тот недовольно покосился в ее сторону. Благодарно кивнул и сам же придал телу нужное положение. Больше всего на свете его сейчас злила беспомощность, и он всячески ей сопротивлялся, пусть и выходило не всегда.

– Платье немецкое? Так на себя посмотри. Во что одета?

– Я огульно европейцам не подражаю, беру только то, что удобно.

– Ну так и Николаю удобно в европейском платье. Парик же этот вшивый на себя не напялил. Вот гляжу я на тебя и диву даюсь. Вроде и не цепляешься за седину далекую, но Коле отчего-то крылышки все время норовишь укоротить. Немцы? Ну так еще прадед наш, Грозный, заложил первую Немецкую слободу. Чай, не был дурнем-то. И мы ой как много почерпнули у европейских народов. И нам еще есть чему поучиться. Корабли? – Дмитрий Первый безошибочно указал рукой в нужную сторону и выпалил: – Море по сию пору зовется Русским, а русские на его берегу только рабами и появляются. И как на том море встать, коли корабли не строить? Мы уж трижды Крым воевали, и снова воевать придется. Потому как мало что выход к морю нужен, так еще и татары все время набегами своими земли наши разоряют.

– Да беда-то не в учении. Поучиться никогда не грех. И к морю выход нужен, торговлишку вести. И с татарами решать надо. Но ить он все на немецкий манер норовит перекроить. А немцы те… У себя в Европах они, может, и собачатся. Да только тут все дружно держатся. И варвары для них не мужичье, а все мы.

– И что? Гнать всех?

– К чему же гнать? Я такой глупости не говорю. Но вот оградить слегка от иноземцев цесаревича нужно.

– Ну так и ограждай. Чай, он тебя поболее иных любит и слушает. А что до девки… Что же ты, сестрица, не озаботилась, раз уж видишь такое дело? Сама-то, поди, не забываешь любовников менять.

– Дмитрий…

– Молчи уж, – отмахнулся царь. – Не одной тебе доносят о всяком-разном. И я сейчас корю тебя не за твои шалости, а за то, что коли видишь корень зла, отчего сама не упредила?

– Прости, братец. Признаться, хотела, но поначалу подумала – не ко времени. А там уж Колю этот де Вержи в оборотку взял. И охнуть не успела.

– Меньше по чужим постелям скачи, так и успевать будешь. И не зыркай на меня. Не зыркай. Я ить тебя, сестрица, никогда ни о чем не просил. Ты сама в ярмо влезла. Ну а коли так, то и делать все надобно на совесть или вовсе не браться. Не убедила ты меня, Ириша. Пока от этого полковника для Николая одна польза. А что до того, что сынок уж больно сильно посматривает на Европу… Я ить тебе не мешаю. Вправляй ему мозги. Я уж как могу стараюсь, да, видно, все без толку. Меня-то он слушает, но вот слышит ли? Ты же дело иное. Ладно, иди уж, – скривившись от боли и вновь прилаживая поудобнее многострадальное тело, закончил разговор царь.

– Плохо тебе, братец? – с искренней заботой подхватилась Ирина, бросаясь к Дмитрию.

– Да иди, говорю, маета. Не твоя забота с хворобой разбираться, – огрызнулся он, вновь озлившись на болезнь.

Де Вержи примерно представлял, о чем сейчас может говорить великая княгиня Хованская. Для него это не было тайной за семью печатями. Но он не опасался этого. Пока он дружен с наследником престола, ему ничто не угрожало. Как бы ни была Ирина Васильевна настроена против иноземцев, открыто противиться племяннику она не станет. Не глупа. Понимает, что собой представляет цесаревич.

А после сегодняшней аудиенции плюсом к хорошему отношению со стороны цесаревича стало еще и благоприятное впечатление, произведенное на царя. Как бились с наследником, стараясь пробудить в нем интерес к наукам, одному богу известно. И тут вдруг нашелся тот, кто подобрал к нему ключик. А тут всего-то нужно было нащупать тему, вызывающую интерес у Николая. Корабли с овевающей их романтикой. Различные игрушки и станки, полные секретов механики. Дальше только поспевай.

Конечно, будь великая княгиня злопамятна, де Вержи несдобровать бы. Но при всей своей жесткости Хованская не отличалась мстительностью или коварством, как, впрочем, и всепрощением. Так что полковнику бояться нечего. Разве что придется выдержать борьбу за внимание наследника. Пусть и не кровавую, но весьма серьезную. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Николя, ты обратил внимание, как на меня посмотрела твоя тетка Ирина? – с мягким французским акцентом произнес полковник, едва они оказались в личных покоях цесаревича.

– По-моему, весьма равнодушно, – пожимая плечами и проходя к столу у высокого окна, произнес подросток.

– Вот именно. И эта холодность не была естественной. Хотя бы потому, что она ей не свойственна.

– Ты это о чем? – со звучным шлепком опустив на стол стопку бумаг, которые он нес в руках, вскинулся цесаревич.

Нужно быть слепоглухим, чтобы не знать, о чем шепчутся все придворные. Да и по Москве слухи ходили. Шила-то в мешке не утаишь. Вот и о любвеобильности его тетушки болтали всякое. Правда, не без опаски посматривая по сторонам. Не приведи господь услышит кто посторонний.

Николай понимал, что далеко не все правда и на деле у тетки Ирины любовников куда меньше, чем приписывает ей молва. Но в том, что дыма без огня не бывает, не сомневался. Как замечал и потуги многих придворных обратить на себя ее внимание. И среди этих претендентов хватало иноземцев, которых она неизменно игнорировала. Уж не из таких ли Гастон?

– Я о том, что великая княгиня явно не благоволит нам, европейцам. А тут была просто холодна, словно ничего и не происходит, – ничуть не смутившись, совершенно спокойно ответил француз.

Ага. Выходит, все предположения Николая – всего лишь плод воспаленного воображения. Вот и ладно. Очень уж не хотелось бы выговаривать де Вержи. Николай искренне дорожил дружбой старшего товарища, который был достаточно образован, успел повидать мир и даже побывать в Вест-Индии, а еще прошел через горнило войны и своей шпагой завоевал право командовать полком.

Впрочем, справедливости ради нужно заметить, что цесаревич не так уж сильно ошибался, предполагая потуги своего новоявленного друга. Де Вержи не был бы французом, если бы не попытался добиться благосклонности веселой и весьма влиятельной вдовы. И только потерпев неудачу в варианте, который считал беспроигрышным, обратил свои усилия на Николая. Признаться, без особого энтузиазма, но неожиданно удачно.

– Ты не прав, Гастон. Тетушка, может, и не благоволит иноземцам, но всегда готова учиться у европейцев. Впрочем, как и у выходцев с Востока. Она вообще говорит, что не имеет значения, где черпать знания, потому что они бесценны. И потом посмотри, как она одевается. Многое в ее туалете взято от европейцев.

– Возможно, цесаревич. Но, признаться, у меня сложилось такое впечатление, что если она захочет, то может совершить что угодно. Сжечь Немецкую слободу, захватить трон. И клянусь, у нее для этого есть все. Популярность в народе, преданность стрельцов, круглый год находящихся на службе и подчиняющихся ее свекру…

– Гастон, – резко оборвал друга Николай, – тетка Ирина была близкой подругой моей матушки. И когда та умерла, давая жизнь мне, заменила ее. Заменила полностью. Она вскормила меня своей грудью, потеряв в то же время своего первенца. Именно она была моей кормилицей, пусть я того самолично и не помню. И еще. Об этом никто не говорит. Батюшка и тетушка запрещают о том поминать. А теперь и я запрещу говорить тебе. Четыре года назад я заболел черной оспой. Да-да, не смотри на меня так. Все знали, что я болен, но чем именно, никому не говорилось, чтобы не было паники. О том знали только четверо. Тетушка сама, добровольно, отправилась со мной в карантин. Потому что мне было страшно, и я просил ее не оставлять меня. И это-то я помню отлично. Помню, как мне было плохо, как я изнывал от болезни и страха. Помню, как она, презирая болезнь, прижимала меня к своей груди и успокаивала. И если на моем теле осталось лишь несколько небольших отметин, то это только ее молитвами.

– Но-о… – удивленно протянул француз.

– Хворь обошла ее стороной, – подняв руку, остановил его Николай. – Но не это главное. Ты пока только клянешься мне в дружбе или искренне хочешь стать другом. Она же однажды уже сделала шаг, чтобы ради меня принять мучительную и страшную смерть. Вспомни этот наш разговор, когда в следующий раз захочешь сделать намек, подобный сегодняшнему.

– Николай Дмитриевич, поверь, я…

– Гастон, – чуть возвысив голос и метнув в собеседника бешеный взгляд, буквально прорычал подросток.

– Сначала выслушай, Николя, – вовсе не собирался отступать де Вержи.

– Говори, – медленно кивая, выдавил из себя цесаревич, похожий на грозовую тучу.

– Я завел этот разговор, вовсе не желая очернить имя великой княгини. Я просто озвучил то простое обстоятельство, что ты фактически один. Ты готовишь себя к великим свершениям, хочешь начать коренные реформы, но у тебя нет соратников. Если ты захочешь править так, как правит твой батюшка, тогда все в порядке. Ты унаследуешь власть, займешь московский престол и продолжишь дело своих предков. Московия же останется все тем же болотом.

– Ты сейчас говоришь о Русском царстве, Гастон.

– Я знаю, о чем я говорю, цесаревич, – продолжал гнуть свое француз. – Сколько раз твои предки пытались устранить опасность, исходящую от Крымского ханства? И сколько раз в этом преуспели? А все потому, что прежняя армия, даже с полками нового строя, для этого не годится. Нужно создавать новую армию. Нужно строить флот и завоевывать право для русских купцов торговать на берегах Русского моря. С кем ты это собираешься делать? С боярами, которые не желают поднять с лавок свои седалища? Да если бы не твой батюшка со своим запретом на деревянное строительство в Москве, то она и сегодня бы ничем не походила на европейские города.

– Так о чем ты толкуешь? Где мне брать соратников? – ничего не понимая, заинтересованно спросил Николай.