Розмысл царя Иоанна Грозного

Глубокий вздох облегчения пронесся в толпе.

Князь помолчал, взбил пальцами бороду, точно стряхивал крошки после еды, и, облизнувшись, воркующе прожужжал:

– Острастки же для жалую тебя нагой кур в поле ловить!

Не успела Клаша вникнуть в смысл слов, как тиун содрал с нее рубаху.

– Гони! – И пронзительно свистнул.

Толпа ахнула и расступилась.

Стоявший на дозоре у тына спекулатарь вытряхнул из короба стайку кур.

Батожник размахнулся с плеча и хлестнул девушку по голой спине.

Задыхаясь, падая и вновь вскакивая под нещадными ударами батогов, Клаша мчалась по полю.

Куры шарахались от нее, рвались из рук, зарывались в крапиву.

Покатываясь от хохота, следил за потехою Ряполовский. Наконец, последние силы оставили девушку. Она с разбегу упала лицом в бурьян да так и осталась лежать в беспамятстве, не чувствуя уже ни ударов, ни гневных окликов катов.

В сладостном томлении, Симеон отогнал катов и сам долго, зажмурившись, сек крапивою кровавое месиво взбухшей спины.

– В подклет, ко мне на двор, – подмигнул князь тиуну и, задыхаясь от устали и неудовлетворенной похоти, опустился на траву передохнуть.

* * *

Ночью, с княжеского соизволения, потянулись людишки в город искать прокорма.

Васька с двумя товарищами-рубленниками поджидал их на дальнем лугу, за курганами.

Тешата с дюжиной своих бывших холопей залег на опушке, в байраке.

– Кой человек?! – грозно окликнул Тешата вышедшего из засады Ваську.

– Свой! – негромко ответил рубленник.

– А свой, выходит, и отдохнуть время пришло.

И развалился на влажной траве.

Осторожно, слово за словом, рубленники повели с холопями разговор о князе.

У каждого из толпы немало накопилось кручин и было о чем порассказать. Васька умело задавал самые острые вопросы, разжигал людишек и незаметно разжигался сам.

– А и не зря идут деревнями цельными в леса да на Волгу, – страстно кричал он в темную даль. – А и воля там вольная для холопей! А и не токмо господарей да спекулатарей – духу того нету в той вольности!

Толпа свирепела и зловеще грозилась в сторону вотчины.

– Отправить Симеона с бабой и отродьем к Онисиму на постой! Сжечь выводок волчий! Извести душегубов!

* * *

Во мгле крались людишки к боярским хоромам. По краям, зорко доглядывая за всеми, ползли холопи Тешаты.

У курганов Выводков заметил, как кто-то отстал и, скатившись кубарем под откос, исчез.

«Язык!» – сообразил он и трижды слабо присвистнул.

Все сразу остановились.

– Язык! – повторил рубленник вслух. – Годите, покель аз обернусь.

И исчез в безглазой мгле.

Тенью скользил Выводков к боярской усадьбе. Притаившись за тыном, он слышал, как язык требовал у сторожа немедленно вызвать тиуна.

Зажав в руке оскорд, Васька подполз вплотную к воротам.

Вскоре донесся до него голос тиуна. Язык увел холопя на улицу, подальше от сторожа.

– Како господарь нас с отцом примолвляет и землей жалует да прокормом, тако и мы ему верой послужим.

– Да ты сказывай!

– И сказываю. Рубленник Васька, что ставил хоромины да еще идола сотворил в той берлоге… Давеча князь еще обетовал идолом тем голову рубленнику прошибить…

– Тьфу, окаянный! Будешь ты сказывать?!

Тиун смачно выругался и схватил за ворот языка.

– Стрекочи!

– Да к тому аз… К делу всё, Антипушка.

И, прицыкивающим шепотком:

– Васька людишек подбил. Спалить норовят.

– Держите ж!

Выводков сорвался с земли и двумя могучими ударами ос-корда раздробил голову языку и Антипке.

Сторож высунулся за ворота, вгляделся в тьму и пошел спокойно вдоль тына.

Рубленник стремглав помчался к своим.