Заповедник мертвецов. Дилогия

Журналисты, впрочем, ее не жаловали. Не любили не столько за истеричность и привычку раздувать из любой мелочи проблему вселенских масштабов, сколько из-за того, что она была заурядной дурой с непомерно раздутым самомнением. Разумеется, в ее редакции эта нелюбовь объяснялась завистью и политическими интригами, которые плела против ее шефа администрация губернатора.

Однажды бойкий репортер, статью которого она как-то представила мэру как враждебную, в рамках муниципального заказа принес свой хвалебный материал о градоначальнике для того, чтобы наладить отношения. Надежда милостиво приняла статью на вычитку, перед этим, снисходительно подчеркнув, что такой выпад, который допустил репортер в прошлом, не смыть никакими извинениями. Только кровью. И вообще его счастье, что она соизволила новый материал просто взять в руки. Статья, к удивлению Надежды, оказалась наполнена искренним восхищением автора управленческими талантами мэра, приводились примеры его мудрых решений, благодаря которым городской бюджет сэкономил миллионы рублей. Позитивные эпитеты, прилагательные, характеризующие достоинства мэра, били через край. Уж насколько привычной Надежда была к восхвалениям, но даже она сочла необходимым сократить несколько приторно экспрессивных формулировок. С репортером заключили мир, статью пропустили в печать. И даже оплатили.

В день выхода газеты разразился скандал. Выяснилось, что репортер описал в статье несколько коррупционных схем мэра, и, собственно, восхищался он градоначальником как вором и взяточником, издевательски заменив эти термины на «крепкий хозяйственник». Прокуратура не обратила внимания на позитивные эпитеты и сосредоточилась только на изложенных в статье фактах. В результате против мэра возбудили несколько уголовных дел. Надежду в срочном порядке уволили. Некомпетентность главы пресс-службы стала вдруг очевидной даже для чиновников.

Прожив около полугода в статусе безработной, Надежда по протекции отходчивого мэра, который, как это часто бывает, впоследствии все же избежал уголовного преследования, устроилась в пресс-службу машиностроительного завода. Там она как-то быстро освоилась, стала также регулярно устраивать истерики, с неуемной энергией бегать и решать какие-то ею придуманные проблемы. Директору было по большому счету наплевать. Он тырил деньги на закупках. Акционерам в качестве отчетов показывал, в том числе, и большое количество лестных публикаций о заводе. Всех на фоне растущего рынка такая отчетность устраивала.

Надежда могла бы, и хотела, так работать до самой пенсии, если бы ее профессиональные качества не подверглись в очередной раз проверке. Акционеры убедили директора выдвинуть свою кандидатуру в депутаты, чтоб получать более крупные заказы из бюджета. В областной администрации с пониманием отнеслись к этому желанию и за солидный взнос в предвыборный фонд партии власти «зачистили» выбранный директором округ от сильных конкурентов. В округе проживало большинство рабочих завода. Биография директора была под стать иконостасу из его почетных грамот в кабинете – до работы директором он возглавлял областное правительство, имел государственные награды и находился в том возрасте, когда приобретенный опыт еще не превратился в избыток, высыпающийся из тебя песком маразматического цвета. Да и акционеры разрешили потратить на предвыборную кампанию в два раза больше, чем кандидаты в других округах. При таких стартовых позициях не получить депутатский мандат было невозможно.

Так Надежда стала начальником предвыборного штаба. Наняла самых дорогих политконсультантов, журналистов, дизайнеров, избыточное количество бригадиров и агитаторов. Каждый день проводила оперативки и устраивала штабу громкие разносы, часто без повода, называя всех бездельниками. Чуть ли не ежедневно она переписывала концепции, графики встреч, медиапланы тут же бежала утверждать их к кандидату – изображала бурную и, наверное, даже деятельность. Также Надежда литрами пила кофе, похудела на двенадцать килограммов, стала курить и материться. Через пару месяцев напряженной работы выяснилось, что выборы выиграл технический кандидат, а директор набрал около шести процентов голосов.

Надежде бы, наверное, простили и этот провал, – все-таки своего кандидата (пусть и технического) в областную думу провели, если бы запасной кандидат не взбрыкнул. Молодой 28-летний парень оказался с амбициями. Плюс, вступая в предвыборную гонку, он полагал, что, пусть минимально, но предвыборную кампанию акционеры машиностроительного завода ему оплатят. Все-таки сами позвали да и пообещали. Однако на одной из оперативок Надежда заявила, что особой надобности в техническом кандидате нет, соответственно, тратиться на его предвыборную кампанию штаб не будет – ну и убедила в этом начальство. В результате технический кандидат обиделся и без всякой рекламы и особых затрат истоптал об округ пару крепких ботинок и встретился чуть не с каждым избирателем лично. Победив на выборах, он, разумеется, акционеров завода послал, аргументировав свою позицию тем, что финансирования его кампании, не смотря на обещания, не случилось: «с какой стати я буду ваши интересы теперь представлять? Давайте договариваться на новых условиях.» Соглашение было достигнуто, но акционеры, посчитав, сколько денег зря было потрачено на предвыборную кампанию директора, а также на покупку лояльности технического кандидата, решили, что директор посредством выборных чехарды их обворовал. За такие деньги можно было бы провести в региональный парламент не одного, а пять депутатов. О том, что участвовать в выборах предложили сами акционеры, как-то вовремя умолчали. С директором расстались, а затем еще несколько лет пытались взыскать с него хотя бы часть потраченного – фабриковали уголовные дела, инициировали по различными поводам судебные тяжбы ну и, разумеется, оказывали неформальное давление.

Хоть Надежда и была недалекого ума, но даже ей стало понятно, что после второго скандального увольнения ловить в областном центре ей больше нечего – никто с такой репутацией на работу не возьмет. К тому же мать стала жаловаться на здоровье и попрекать, что совсем не видит внука. Надежда, впрочем, и сама забывала о нем время от времени, отправив в интернат-пятидневку, – даже на выходные не всегда получалось забрать. Чаще из-за череды мужиков, с которыми почему-то не получалось выстроить длительные отношения, чем из-за работы. Пожив еще какое-то время в городе без работы на сбережения и мамины переводы, Надежда дождалась поступления сына в институт, и вернулась в родной поселок без него, но насовсем.

Антон Палыч вздрогнул – в дверь постучали. Доктор в замешательстве, про сына она ничего не рассказывала, подошел выглянуть в окно – у дверей стоял незнакомый молодой человек с осиновым колом. «Сейчас! Идуууу!» – крикнул он, чтобы посетитель услышал, и кинулся к компьютеру закрывать все файлы. Известие о сыне так удивило его, что беседу с Максимом он решил сократить даже радикальней, чем планировал.

– Добрый вечер, меня зовут Максим Андреич Боширов-Петров, я коллега Виктора Федоровича, – представился гость, войдя. – Собственно, он меня к вам и послал.

Антон Палыч внимательно осмотрел гостя, затем, ни слова не говоря, забрал «осиновый кол», переломил об колено и выкинул в камин: «К дурацким шуткам Исмогилова, извините, привыкнуть не могу. Что вам предложить? Чай? Кофе?»

Анонимный секс

В детстве мама и бабушка называли Кирилла ласково Котей, но сейчас он был Никто. После недельного почти запоя в ожидании судебного процесса его мучило дикое похмелье. Он сидел в кафе «Маленький принц» и ждал, когда принесут суп. Ничего другого организм не принимал, в ожидании пока же рылся в телефоне. Мутное сознание зацепилось за статью о японцах, которые, потеряв работу, семью или уважение общества, навсегда уходят из дома, чтобы скрыться от позора. Некоторые заканчивают жизнь самоубийством, некоторые навсегда исчезают из жизни родных и знакомых. Большинство из них мужчины, которые не смогли выполнить финансовые обязательства перед семьей. Эти «умершие» для своих родных и близких продолжали жить где-то на задворках общества, зарабатывать нехитрой работой на жизнь. Кириллу казалось сейчас, что он чем-то похож на такого японского «мертвеца». С определенными допущениями.

Бабушка давно умерла, с матерью отношения не ладились. Ежемесячно он получал от нее переводы, на что, собственно, и жил – снимал квартиру, покупал еду, кое-что из одежды. На выпивку приходилось зарабатывать. Университет он давно закончил, в период учебы примкнул к неформалам, шныряющим по всем акциям протеста, в связи с этим устроиться на работу все как-то не получалось. Да и не хотелось. Ничего он в жизни не достиг, и даже не было желания к чему-то стремиться. «Умершим» для общества он стал ощущать себя, когда собутыльники по институту перестали отвечать на звонки, справедливо прогнозируя, что разговор с Кириллом сведется либо к приглашению на пьянку, либо к просьбе одолжить денег. Зачетные девушки, которые еще могли себе позволить встречаться с ним, когда он был студентом, тоже куда-то со временем пропали – встречаться с безработным пьянчугой без целей в жизни стало неинтересно. Студенческая разгульная жизнь из Кирилла никак не выветривалась.

Между тем принесли тарелку ухи. Сегодня Кирилл решил прервать запой и с опаской оглядел кафе. Если бы тут оказались знакомые, то встреча трансформировалась бы в опохмел и новую пьянку. Знакомых, слава богу, не оказалось. Заведение пустовало. Только в глубине зала сидели две стареющие лесбиянки. Одна старела с чашкой капучино, другая – с коктейлем из водки и апельсинового сока. Как это часто бывает, блондинка была коротко стрижена под мальчика. Другая деловито собрала в пучок роскошные каштановые волосы и, блеснув из-под очков жестким и колючим взглядом бывшей зечки, процедила смазливому официанту: «сдачу не надо». Ее короткостриженная любовница мелодично рассмеялась и, пожав кокетливо плечами, снова пригубила коктейль. Было им ближе к сорока.

– Послушай, я не собираюсь…

– Я – тоже. Хи-хи.

– Прекрати, ради бога, паясничать.

– Прекрати радибогать…

Тут каштановая брезгливо зыркнула в сторону Кирилла и, зло потушив сигарету, задернула штору кабинки. Кирилл непроизвольно покрылся чувством вины, – все-таки невольно подслушал разговор, – усугубленной похмельем да жирной ухой, и уткнулся, обливаясь ручьями пота, в тарелку – не лезет, а надо.

С каждой съеденной ложкой накатывала отвратительная ясность бытия. Окружающее представало без мути, без слоя полировки ежедневными взглядами тысяч и тысяч прохожих в истинном и, безусловно, реальном виде. Убежденный трезвенник не поймет, насколько иллюзорно все, что он видит, и не узнает, что скрывается за потемкинскими деревнями, выстроенными обыденным сознанием в качестве рекламы трезвого образа жизни. Нужно пройти через многодневный запой, чтобы, усыпив на время бдительность внутренних цензоров, увидеть мир в его истинной неприглядности. В пьяном угаре реальность воспринимаешь через фильтры отчаяния, оптимизма или агрессии. Длительный период трезвости подсовывает тебе пыльные фильтры и также является исказителем бытия. Выход из запоя – именно тот период, когда ясность такая, что ощущаешь себя пророком. Сейчас Кириллу, например, было отчетливо ясно, что в ближайшее время примирение лесбиянок не состоится.

– Молодой человек, не угостите даму… – блондинка с короткой стрижкой отдернула штору кабинки и через весь зал обращалась к Кириллу. Она хотела показать рукой, что хочет курить, но локоть соскочил со стола. Она пьяно рассмеялась. Каштановая подруга вскочила, выплеснула ей в лицо бокал воды, и кинулась к выходу. Затем также порывисто вернулась и прямо в нос любовнице истерично проорала: «Дура!». Пьяная блондинка попыталась отодвинуть от лица подругу, но рука ткнула пустоту. Та уже убежала.

Официант равнодушно наблюдал за происходящим. Вообще-то курить в кафе «Маленький принц» не разрешалось, только кальян в кабинках, но персоналу уже объявили, что заведение дорабатывает последние деньки и затем закрывается. Их место займет фастфуд «Ешь-ка!». Поэтому официанту было наплевать на то, что делают посетители – он был занят. Искал в интернете и среди знакомых варианты дальнейшего трудоустройства.

– Молодой человек… – вытершись с излишней тщательностью салфеткой, она, видимо, уже забыла про сигарету, и хлопала место рядом с собой, – чего мы в самом деле будем одиночками сидеть?

Пьянеющая женщина у трезвеющего мужчины в виду разнонаправленности устремлений вызывает раздражение. Мужчине хочется выпить, но пьет женщина. Это бесит. С другой стороны Кириллу дико был нужен секс.

– Что мне от понимания вашей ссоры? – слегка осоловевший от ухи, спросил Кирилл, пересев к пьяной.

– А, ты про это… она просто, ну да не важно, у тебя, ик, девушка есть?

– Зачем тебе? Ты ведь поклонница не меча, а орала.

– Зачем орала? Дура, ик, потомычто, не хочу о ней… Забыла, кста, как тебя зовут?

– Мы не знакомились еще. Познакомимся после секса, ок?

– Ой, погоди, смска пришла… Вот сука какая! Пить закончилось, что ли?

– Можно по дороге купить.

– Ага… Помоги одеться. Все, ик, забываю, как тебя зовут.

– Трупариан.

– Труп… гриван. Тьфу, не выговоришь! И сока апельсинового купим, да? Я без сока, ик, не могу.

После второго раза в ее квартире блондинка впала в спячку, пролив на ковер бокал с коктейлем. Желтое пятно, увядающая голая женщина с натертой до красноты вагиной и полуоткрытым ртом, из которого доносился мужицкий, задорный храп – все это, как ни странно, не вызывало у Кирилла отвращения. Он был расслаблен. Ему думалось про японцев. И про то, что вот он уйдет, и женщины помирятся. И снова станут жить вместе. Как будто его и не было.

Пока же образовалась проблема. Оказалось, что дверь в квартиру не захлопывалась, ее можно было закрыть только ключом. Более того, от сквозняка она открывалась настежь, так что, даже вложив между дверью и косяком газетку, закрыть ее не получалось. Оставлять квартиру с распахнутой дверью Кирилл посчитал слишком рискованным – мог кто-нибудь залезть и обокрасть, а подумали бы на него. Проблем с ментами ему и так хватало. Блондинку разбудить не получалось. К счастью, вскоре завибрировал ее телефон с обнадеживающей смской: «Ты живая? Я приеду?» Кирилл ответил: «Приезжай. С пивом» – снова разделся и ушел в душ избавляться от нового приступа алкогольной испарины.

После контрастных обливаний он вышел более-менее посвежевший и столкнулся нос к носу с каштановой подругой: «Пиво привезла?» Она сунула пакет и прошипела: «Одевайся и вали со своим пивом!» Кирилл на агрессию не обратил никакого внимания и радостно потер руками: «Ну, наконец-то. Я уж думал не смогу из квартиры выбраться. А тут и пиво, и свобода».

– А она где? Дрыхнет? – тут же успокоилась почему-то подруга блондинки, – Пойдем на кухню, там холодное пиво есть. Я поняла, что это не она ответила. Она пиво не пьет. Только водку с соком.

Кирилл прошел на кухню, краем глаза увидев, как подруга одной рукой укрывает голую блондинку одеялом, другой прихватывает водочную бутылку и коробку апельсинового сока, третьей – затирает пятно на ковре. О, многорукие, расторопные и хозяйственные женщины!

– У нее такое бывает. Как начнет пить, так мужика подавай. Не остановить. А трезвой так не надо. – Каштановая села напротив, сняла очки и медленно стала протирать стекла. Кириллу подумалось, что она сейчас может линзой от очков хладнокровно убить, а ее спокойствие напускное, чтобы усыпить бдительность жертвы, но женщина, вздохнув, добавила – я уж привыкла. Слава богу, ты порядочный оказался. В прошлый раз, она так же отрубилась, а мужик деньги и золото вынес.

– А тебя на мужиков не тянет?

– А тебе ее мало?

– После запоя секса много не бывает.

– Так мы, поди, староваты для тебя? Хотя ты тоже неважно выглядишь.

– Ну, я так понимаю – ты уже согласна, просто на комплимент нарываешься.

– Я не знаю (задумчиво). У меня мужика уже два года не было.

Она оказалась более отзывчивой и приятной на ощупь. Обхватывала ягодицы, спину и плечи Кирилла сначала двумя, затем четырьмя ладонями и взахлеб частила: «вот так-так-так-да-так».

Чуть позже он устало откинулся на спинку кухонного стула и машинально достал сигареты. Она моментально подставила блюдце под пепельницу и открыла окно, в которое ворвался грохот трамвая и теплый воздух бабьего лета, обдавший его по голым и влажным ляжкам. По стеклу карабкалась сонная пчела. Налила себе и Кириллу пиво.

– Я ведь даже не знаю, как тебя зовут.