Деревенский миллион

Да это всё телесериалы. Вспомните, что по ящику крутили в 90-е про романтизированный преступный мир. Полукриминальные песни. Примитивный уголовный блатняк в музыке. Истинное высоко художественное искусство обесценили, а вспомните, как во время ГКЧП оно успокоило население Лебединым озером. Покажи тогда Лапин какую-нибудь оптимистическую трагедию, то разнесли бы Гайдара с Яковлевым на кусочки. Роскошь, американский образ жизни вознесли на пьедестал – девушек соблазнять учили, а юношам богатых, правда, неизвестно откуда взявшимся, наслаждаться жизнью. А бедным, тоже в Советском Союзе неизвестно откуда взявшимся, проявлять характер в преступлениях. И стали пропагандировать богатства на первом месте, не важно как добытые, труд на последнем месте. Вспомните, как после Немцова в Нижнем Новгороде губернатором стал уголовник, с непогашенной судимостью. А литература, если перейти от кино, отечественные книги только и стали про преступления издавать. «Собор без крестов» чего только стоил? И иже подобные. Романтизированный уголовный мир. И эти Яковлевы, Гайдары, Чубайсы истинных уголовников амнистировали под соусом политических диссидентов. А многие из них, если честно, и были, как теперь мы понимаем, уголовниками.

– Ну, ведь работники культуры должны идти на поводу потребителя. Что хочет, то и поставлять, иначе не заработаешь на хлеб.

– Но почему?! Советская власть давала работникам искусств зарабатывать и музыкантам, и художникам, и киношникам. Правда, требовала от них соцреализма. И эстетику для трудящихся масс, а не для уголовного элемента. И не радовала последователей примитивного авангардизма. А теперь Москва превратилась в большой притон воров в законе. Они в ней живут и жируют. Вот говорят бандитский Петербург. Ну, какой он бандитский? Это Москва бандитская. Куда не плюнь, в преступника попадешь.

– Да, либерально-демократическая культура утверждает примат инстинкта, культ роскоши, и богатства, избыточного богатства и инфантилизма вкуса. И враждебность к обществу как объединению людей с целью сотрудничества, то есть либеральная культура антикультурна по своей сути.

– Ну, ты, товарищ, и загнул.

– А что! Я не прав? Сейчас идеология развлечений. Развлекайтесь. Если в СССР населению предлагали: «Отдыхайте от труда. Отдыхайте». А теперь развлекалово это от безделья предлагают. Вы разницу понимаете? Развлекало от безделья и отдых от труда.

– А вы что думаете, сейчас не работают?

– Кто? Охранники в Москве. Вы посмотрите, во что превратилась Москва. В какое-то огромное охранное предприятие. Промышленности нет. Рабочих мест нет. Нефть гонят сырую на запад. А не перерабатывают. Мы, как жители такой страны под наименованием РФ, не нужны этой власти. Они просто не могут нас к стенке поставить и расстрелять, а так с удовольствием это сделали бы. Мы же трубу не обслуживаем. А в Москве требуются охранники. Спрашивается, кого там охранять?

– Я согласен. Школу, образование школьное приматизировали. Черчения нет, астрономии нет, сочинения нет. В век космических полётов отучают от понятия, что такое космос, и что такое Солнце, звёзды! Куда ведут наших детей?

– К дебилизму, – ответил на его вопрос голос из-за стола. – Зато мракобесие, религию вводят. Боже царя храни… – пропел все тот же голос в унисон.

– Я согласен с ним, он прав. Молодому населению предлагают развлекалово, – в тон указывал ему другой голос из круга интеллектуалов. – А я помню, моих родителей отправляли в санатории, где они не развлекались, а подлечивались, водные процедуры, массажи, магниты, бассейны. А по вечерам работники искусств им преподносили высокую культуру. Художественное слово, музыка, песни, кино. Встречи с работниками искусств. А сейчас санаторий нет, их приватизировали, а они, между прочим, были построены на профсоюзные деньги, на деньги рабочих и ИТР. Крупные заводы обанкротили. Развалили, а что ценное – прихватили.

– Я вот удивляюсь, как это могло профсоюзное, рабочее достояние приватизировать?

– Просто! Просто в профсоюзы прошли многие карьеристы в конце семидесятых – в начале восьмидесятых. Они знали, что по партийной линии не пройдут. Там хорошая проверка была. Вот и горлопанили на профсоюзных мероприятиях. Их выдвинули, а задвинуть было очень трудно. Они совместно с бандитами и уголовниками под разными соусами акционировали, создавали кооперативы, и отрывали. Стариков на пенсию выпроваживали, а молодежь не принимали в профсоюз. А потом вспомните, как менялись деньги в девяностые, а в СССР не было налички, всё по безналу. Сперва вздули цены искусственно Гайдары и Яковлевы, а потом заменили их несколько раз, и всё и население обнищало. И при этом не только население, но и профсоюзные кассы. Даже ведь Сбербанк стал частной лавочкой, а не Госбанком.

– И пошли войны.

– Да-да, войны за передел. Спрашивается, откуда так много вооруженных по всем правилам боевой подготовки бандитов стало? Гранаты. Расстрелы, взрывы и это все по-военному. А нам лапшу на уши эти военные повесили. Только не верю я, чтобы военные пошли в услужение к бандитам. Что-то в этом не так. Такое ощущение, что бандитов в тюрьмах готовили к военным операциям.

– Да к гопничеству население готовили.

– Не население, а молодёжь. Что такое гопничество? Это – бедность и убогость запросов, выражающееся, в том числе, и в языке. А какой язык у этих гопников? Примитив! Если взять наше поколение. Поколение ВИА, культуры, это высоко эстетически подготовленные инженеры, работники культуры. Они средневековую поэзию читали, гонялись за книгами. Выуживая из неё, что-то интересное для своей самодеятельности. А сейчас ночной клуб с наркотой, качалка в лучшем случае. А девушки к денежному в постель, чтобы он им подарки дорогие делал и возил в Европы на показ в качестве манекена, и их это устраивает, примитив запросов. И лексика у них типична зоновская: тёлка, пацан, братан, базарить, тормозить…

– А это, слышали, про квадрат Малевича? Его просветили под рентгеном, и оказалось там просто закрашенные негры в тёмной пещере. А ведь, сколько десятилетий выдавили за авангард! Где наш художник? Что он по этому поводу скажет?!

Разговор ещё шёл бы долго, если ни появились гастролёры. Они привезли заработок, их стали поить чаем и после спать, что бы утром взяться за репетицию. Гастроль очень удачной оказалась, местные ребята их проводили приличными дорогами, они развешали афиши за пару дней. Гастролёры, так обзывали тех, кто разъезжал на автомобилях по сёлам Землянки, Китунькино, Порзова, Генералово, Елшанка. Отработали всё по-честному пара часов, живой звук. Приняли хорошо, оценили труд.

– Народ набрался и даже городские гостящие родственники, дети и внуки пришли, – рассказывали гастролёры.

Участники музыкального мероприятия собирались, постепенно подъезжали новые ребята. Местные пацаны трудились добровольцами идеи и помогали Силе. Его жена Снежана Отобальдовна не раз сама возвращалась из райцентра Лопаткино и, завидев какого-нибудь молодого человека с кофром и футляром из-под музыкального инструмента, просила водителя остановиться, чтобы уточнить, не в Дубровское ли он направляется на Джем сейшен. Получив утвердительный ответ, указывала направление, они с водителем брали кое-что из вещей и, подбодрив, созванивалась с мужем, чтобы он координировал действия на очередном участке его затеи. Тех, кто ехал из Саратова, встречали ребята одной группы. Те, кто из Самары, Воронежа или из Нижнего Новгорода добирались, доезжали до райцентра, а там их подхватывали другие, выводили на окраину села, указывали дорогу и они должны были идти пешком. По дороге их встречали у костра с чаем и лепёшками, потом им показывали путь дальше. Инструмент и костюм несли с собой, а если кто-то захватил что-то другое, то ребята обязательно подвозили.

По вечерам у их дома на столе ждали отмывшегося в баньке после пыльной дороги участника, ведя беседы. А народец собирался разношерстный, соответственно, и беседы за столом велись разные. О чём только уже не переговорили. О футболе, о народе, об истории, об исторических версиях, но только не о музыке.

Вот и на этот раз кто-то завёл разговор, после того как фермер дядя Коля в очередной раз навестил Силу. Сила представлял дядю Колю, как последнего председателя колхоза. И, конечно, кто не знал, стали расспрашивать, как он фермерствует. Вот и вновь заговорили о стране, переведя разговор о России. …

– Ведь вот закавыка какая у нас, как пришли демократы, они отвергли социалистическую модель экономики и стали строить экономику по западно-европейским, а точнее, по американским университетским учебникам и теориям, – кто-то упёрто выдвигал свою речь на первое место в беседе с дядей Колей. Тот стал прислушиваться… – и вот по тем экономическим постулатам стали перестраивать нашу жизнь. Полная открытость рынков! Но мы же собственная Российская, точнее, советская государственность, ограниченная железным занавесом и колючкой границы, одна шестая территория мира, была вещью в самой себе. И (!) с полным открытым рынком для всех советских экономических предприятий.

Специализация стран на том, что лучше получалось – у нас это было. Ведь хлопкоуборочные машины не в Узбекистане делали, а на других заводах, в Ростове, например, или у нас на Кузтекстильмаш.

Свободная продажа на международном рынке. Но это враки, чистые враки. Этого не было никогда. Мы уж про протекционизм не говорим, он был, есть и будет. А просто отказ от продаж нам тех же труб большого диаметра. И нам нужно было налаживать самим производство. То есть в учебниках писали одно, а на практике – другое.

Уход государства из экономического регулирования стоимости. Ну, это же тоже враки. В той же Америке идёт регулирование стоимости, и в Англии, и у немцев это есть. Не на всё, а на самые ценообразующие позиции, и там есть законы, ограничивающие наценки.

Беспрепятственное движение капиталов. Ну, извините, где-то может быть это и надо. Но мы страна холодная, и все стараются у нас захватить пахотные земли, где-нибудь в Ростовской области или в Краснодарском крае. Извините, но нам и самим пахотные земли под пшеницу нужны. Зачем их загаживать урбанизмом.

– Чем? Чем? – переспросили его сразу несколько голосов.

– Урбанизмом, – он посмотрел на лица и вопросительные глаза, –Urbanus по-латински означает городской. Зачем пахотную землю загаживать отходами города? Понятно?!

– Вот сейчас, да, – послышались голоса из-за стола.

– Далее, – он продолжил, – поощрение иностранных инвестиций. А что, мы этого не делали? Мы купили у итальянцев завод ВАЗ. Чем это не иностранные инвестиции с нашей стороны? Мы покупали заводы по производству лекарств у других стран, мы покупали у немцев, французов. Да, мы не покупали у японцев, но мы, извините, с ними в состояние войны находимся. Как это Вы находите, чтобы инвестировать во врага?

При этом все те, кто пошёл по учебникам американских и европейских университетов, что-то не разбогател, а вот обеднели, это точно. А вот кто шёл по социалистической модели экономического развития, все богатели. Это страны третьего мира. Та же Индия, посмотрите, Куба, как пример, …

– Куба разве …

– Куба была колониальной странной, а стала процветающей.

– А Вы на Кубе были, видели, как они нищенствует?

– Кто? Куба? Ну, братцы, вы и даёте. Что значит нищенствует? Они что, голодают?! Они что, не могут лечиться?! Они что, не учатся и являются безграмотными!? Ничего подобного. Каждый имеет возможность выучиться и получить качественную медицинскую помощь. Да, может быть у них автомобили там допотопные. Но роскошный автомобиль – это не показатель экономического развития. Куба ведь могла в ту же Америку поставлять много чего и быть ещё богаче. Но богатство тогда распределяется для всех, а не для одного-двух индивидов – олигарха. Богатство распределяется, как в арабских странах, но только там – для членов своих семей. А сейчас даже богатые европейские страны под влиянием той экономической теории беднеют. Да даже Америка, если бы не выпускала фантики под наименованием доллар …

– А, ну всё с тобой понятно, – ткнул кто-то в его сторону руку и стал подниматься из-за стола.

– Постойте, постойте, – сказал ему фермер дядя Коля, бывший председатель колхоза, – он же прав.

– Да ладно, если его послушать, у нас стало плохо.

– Молодой человек, а Вы жили в советские времена? – спросил его дядя Коля. – Сколько Вам лет?

– А какое это имеет значение? – ответил он вопросом на вопрос.

– Англия одна из первых убрала свои индустриальные предприятия и перешла на виртуальные банковские деньги. И её фунт стремительно мелеет, только благодаря тому, что она не перешла на евро, и авторитет держит на плаву. Но это не экономически показатели, это чисто психологические, которые к экономике не имеют никакого отношения, – сказал ему дядя Коля. – А вот большевики у нас в России сначала сделали индустриализацию при государственном протекционизме и государственно-партийном контроле. Донбасс, Транссиб, строительство заводов, фабрик, пароходов, … и кино, книг. Последние развивали экономику тоже, – сказал ему дядя Коля.

– Ребята, ну, давайте по чайку и отдыхать, – предложила им Снежана.

… В очередной знойный вечер, почти вся компания музыкантов выехала купаться на реку. Силы, как организатора, не было, он всё бегал и участвовал в организаторских мероприятиях. Его ребята увидят на репетициях и всё. И сельчане успели заметить, как это она репетиционная жизнь проходит. Музыканты в перерывах выходили мокрые, запыхавшиеся. Разминали пальцы, ладони, плечи. По вечерам они пытались отдохнуть. Некоторые с пацанами играли в футбол. Другие уезжали купаться на местные речки и озёра. В селении, где они теперь жили, было много искусственных водоёмов, но все такие запущенные, что даже освежиться было боязно. Зато они смотрели, как местные пацанята барахтались в этой грязной луже.

– Где Снежана? Где наш доктор? – кричали музыканты. – Как она им разрешает? Они ведь точно какую-нибудь заразу подцепят здесь!

– Да местные говорят, они всегда здесь в такой воде купались, купаются, – ответил за жену Сила.

– Да это не Карловы Вары.

– И не берег турецкий, – подкрепил кто-то.

– Ну, что? Залазим и поехали на чистые воды, – сказал шофёр.

Группа не спеша, залезла в кузов «газона» и машина тронулась. Сидя на сено-соломенной подстилке кузова музыканты тряслись по мягкой грунтовой дороге. Их отвезли на берег прекрасного чистого озера, где они спокойно расположились, кто-то уже стал разводить костёр под шашлык и печёный картофель. Постепенно освежившись, музыканты стали располагаться ближе костру, ожидая шашлычно-картофельного ужина. При этом они как всегда стали обсуждать новости.

– …Чтобы доктор полностью отдавался своему ремеслу – профессии, чтобы его мысли были направлены только на лечение пациентов, он должен быть социально защищен. А у нас что? Состоятельных, то есть богатых, докторов нет, я, во всяком случае, не знаю. Разве что среди московских директоров клиник такие есть? Но вот здесь, в провинции, медицинские клиники по открывали не врачи! Их п открывали те, кто нахапал в 90-е. В подавляющем большинстве случаев это люди, которые, слава богу, если находятся на плаву, приличные, а не бандиты или ворьё.

– Надо наказывать всех врачей, которые ставят результат работы в зависимость от финансовой благодарности со стороны пациента.

– Подождите, врач – это человек. Это даже не монах. Это профессионал. А раз он профессионал, то это часть его деятельности, за которую он должен получать оплату труда! Если это его профессия, то он на это должен жить. То есть он должен столько получать, чтобы прожить! И врачу нужно дать образование своим детям, помогать родителям, самому достойно встретить старость. Поэтому если он не получает реально его … статусу, его энерго-интеллектуальным затратам оплату труда в наших условиях. То он, конечно, будет думать о дополнительных заработках: пытаться где-то приторговывать в фармакологических фирмах, что-то перепродавать, как было в 90-е. От этого, конечно, страдает качество результатов на основной работе. Потому, что он одновременно будет находиться на нескольких работах. Работа врача – это интеллектуальная работа. Даже у хирурга, который режет и зашивает, это то же интеллектуальная работа. У нас никто в стране не думает, чтобы врач получал достойную зарплату от государства. У нас третий класс, его труд сейчас сильно недооценен. И при этом ещё наша российская власть их дискредитирует… И тогда он не думал бы о подработках и других источниках заработка. Потому, что сейчас у власти молодёжь, не болеющая и не знающая что такое самому болеть или болеющий родственник.

– Подожди, ну, у нас уровень жизни, какой?

– А что конкретный врач виноват,… что у нас уровень жизни как в африканской саванне? И уровень медицины низкий. Врач Петров виноват или врач Иванова виновата!?

– Ну, конечно, нужно ведь совершенствоваться, учиться, – сказал подошедший к костру их коллега. – Кто им мешает?

– А ты ему деньги заплатил, нормальные деньги, чтобы он поехал на учёбу.

– Так есть же журналы, книги. Пусть читает.

При этом тот, кто защищал докторов, ухмыльнулся, и произнёс:

– А ты знаешь, что один годовой комплект выписки журнала по медицине стоит полтора оклада врача!?

– Да брось ты, он стоит пять-семь тысяч рублей.

– Во-во, ты прав, а оклад врача три тысячи и есть.

– Не верю?

– Послушай, вот Макарыч и Снежана, они, что от хорошей жизни приехали в эту дыру за миллионом?

– Ну, вот ты же сам говоришь, им дают миллион!

– Посмотрим, во что этот миллион превратиться через три года, когда они его получат. В сто рублей. … А про уровень нашей медицины! Это русское чудо – когда мы имеем хоть такую медицину при таком такой оплате труда врача и финансировании. Но богатые и высокооплачиваемые чиновники-россияне уже давно едут лечиться за бугор. Просто в обычной нашей городской больнице может работать уникальный доктор, но вот в отделении такие условия, что там просто неприятно находиться. В случае лечения тяжёлых пороков могут быть осложнения, вероятно, потребуются другие операции. Но в итоге люди всё равно нередко остаются недовольны, когда у нас не получается сразу решить их проблему. А те, кому всё удалось сделать за один раз, даже не понимают, с какого уровня сложности задачей получилось справиться, считают, что это норма. Ещё причина недовольства бывает в том, что в нашей стране не всё так бесплатно, но это не от врачей зависит. Медицина – это очень дорогое удовольствие. Даже в богатых Штатах только сорок процентов населения имеет возможность получить услугу дипломированного медработника. Это в Штатах(!) не хватает средств, чтобы достойно лечить своих граждан-американцев. У нас, понятно, ситуация ещё хуже.

– А что ты так защищаешь их?

– Да потому, что я сам из семьи врачей. И отец, и мать, и брат – врачи. А меня не пустили. Но я-то вижу, как они крутятся. Ну, пошлите, ещё раз искупнёмся.

Вода была в этом озере чистой и тёплой, только подход не очень хороший. Нельзя ни войти, ни выйти. По колено в тине нужно пройти, чтобы потом наслаждаться плаваньем.

– Ну, пошлите к шашлычку и картошечке.

Группа уже вся почти собралась у костра. Тот, кто развёл костер, уже и шашлык раскладывал по одноразовым тарелкам, и картошку из углей выкатывал.

– Ой, когда это было!? В студенческие годы мы печёную картошку ели.

Вечером после того, как они возвратились, селяне уже ждали их, приготовив хороший ужин, после чего кто-то опять завёл разговор и один из музыкантов стал вести речь, как он выступал за границей.

– Вы были за границей?

– Был.

– А в Париже?

– Вот в нём и был.

– Расскажите, какой он Париж.

– Да какой! Грязный, вонючий и не приличный.

– Да Вы что такое говорите!? Это – столица Франции, столица моды!

– Ну и что? Грязный, вонючий город.

– Нет, вы скорее не там были!

– Парижане все чёрные или смуглые, там белых, как мы, практически и не увидите, – продолжал он доказывать сельчанке. – Две трети Парижа, это куда белым парижанам нельзя заходить, иначе можно не выбраться.

– То есть?

– Ну, просто прирежут, задушат, отравят или пристрелят, но это реже.

– Это Вы о Париже?

– О нём. … Только можно пройтись по улице, по главной туристической улице в районе Опера. Запахи сранья и мочи в Париже даже не перебиваются их парфюмом. Местные продавцы, где торгуют, там и справляют нужду в кусты или за уголом. Торгуют там одни мужики и Вам, например, предложат купить кирпич.

– Что?

– Кирпич предложат купить. … Например, подходит чёрный, повязывает Вам ниточку на плечо, окружат Вас человек пятнадцать чёрных и как за чугунный мост с Вас стрясут за эту ниточку. И это ни где-то, а в центре столицы моды… Мордобой увидеть в Париже это как сходить в кино. И поножовщину, и просто драку. Это европейская цивилизация. Бегут парижане из Парижа, бегут. И хорошо бегут. Продают дома и их там никто не покупает. Потому что жить в этой чёрной клоаке уже нельзя. Есть элитные районы, которые отделяются клеткой, сеткой. Так вот в пустующие дома в Париже заселяются арабы, негры, цыгане, … а это частная собственность. И выкурить оттуда их нельзя.

Когда у Силы почти уже была сформирована программа и расписаны партии между музыкантами, с разницей в пять часов, к нему поступили звонки на мобильный телефон от пожелавших принять участие. Сила не хотел никому отказывать, но нужно было с этим музыкантами познакомиться и узнать их уровень. И теперь нужно переделывать расписание партий, а может даже и темы мелодий. Поэтому он им сказал об этом: «Приезжайте, а тут посмотрим, как вы впишетесь в сформированную программу». Он уже после своего ответа решил, что они не приедут, и не продиктовал им условий прибытий. Но к его удивлению на следующий день, а точнее вечер, в десять и двенадцать ночи, один за другим прибыли практическим своим ходом эти позвонившие. Благо, что ещё стояли светлые вечера. Потом они рассказывали, как добирались от райцентра ночью:

– Я боялся опоздать, всё бросил и от дома на такси – на железнодорожный вокзал, – начал рассказывать один из них. – «До Пензы, что идёт в ближайшее время?» – спросил я в кассе. Мне ответили, что ничего нет. А потом мне подсказали, что и как. Оказывается, можно из аэропорта до Саратова долететь, а оттуда на автобусе в Кузнецк. Вот что значит Интернет, это – сила, я сам в нём не силен. Но мне там один парнишка в своём планшетнике покопался. Он спросил конечный пункт моего прибытия. Оказывается, из Саратова ходит автобус транзитом, в райцентр прибывает около полшестого вечера, а тут всего ничего. … Ну, думаю, здесь какое-нибудь такси найму. Не тут то было, подвезли до какого-то там ближайшего села и указали направление, сказали: «Пойдёшь по асфальту и дойдёшь», и где там правее держать. … Потом ещё подбросили практически несколько метров. Они направо свернули, а мне сказали идти прямо. А что?! Светлое синее-синее небо, стрекот кузнечиков.

– Не кузнечиков!

– А кого?

– Этих … ну, не важно.

– Да, не важно. Иду тихо, в селах собаки лают, где-то кто-то поёт. Музыка играет, эти … что-то тарахтит, машины, и эти мотоциклы рычат. А у этих, я спрашивал: «В Дубровское правильно направляюсь?» Мне отвечают: «Да, правильно, и по асфальту идите». Самое удивительное, справа от дороги – селения, а слева – поля и заходящее солнце. Вдруг мотоциклисты, думаю, байкеры. Нет, это, оказывается, пацаны в село возвращаются. Ну, меня взяли еще подкинули до Точки, мне сказали: «Это – Точка, название селения». Спрашиваю: «А до Дубровского доберусь?» Мне отвечают: «Да» и спрашивают: «А вы музыкант, на концерт?» Говорю: «Музыкант». «Тогда слезай», – они – мне. «Как так?» Но самое главное – я иду. И они рядом тихо-тихо едут и спрашивают: «Кто такой? Откуда?» Довели до этой Точки, а потом говорят, что на концерт музыкант должен прийти своими ногами, пешком, а не приехать. Но направление указали. И опять сказали войти в село по асфальтовой дороге, направо не обращать внимания, всё по асфальту и держаться первых домов, которые будут слева. Вначале, сказали, появится школа. «Вы её узнаете, потом прямо по дороге идите, там будет перекрёсток, а вот на этом перекрёстке и влево. Увидите палатки, вот там ваши и собираются».

Пока он рассказывал, ему готовили ужин, определяли, куда его пристроить, а перед этим Снежана пошла насчёт бани узнать, да и кто её топил. Появился и второй музыкант и тоже практически слово в слово повторил рассказ первого, только с более устрашающими картинами.

– Солнца нет, – сказал он. – Но светло, звёзды. Деревни себя обозначают светом, шумом, а я иду, как мне и сказали, по асфальту и держусь правой стороны. Только сказали: «Увидите там, под прямым углом поворот направо, туда направляйтесь. Если прямо, то долго Вам идти нужно и придёте в татарское село. Ничего страшного, из него можно тоже добраться, но это будет как в Москву через Китай». А я думаю, темно же, – с усмешкой сказал он, – но я иду. А так, поверьте, прекрасно. Вид потрясающий, хоть и темно. Слышу, за спиной мотоциклы тарахтят, думаю байкеры. Нет, это, оказывается, пацаны с танцев едут, в село возвращаются. Ну, меня взяли третьим, уместили, еще подкинули до Точки. Мне сказали, что название селения – Точка. Спрашиваю: «А до Дубровского доберусь?» Мне отвечают: «Да» и спрашивают: «А вы музыкант, на концерт?» Говорю: «Музыкант, дальше подбросьте». Отказались, говорят нельзя. Спрашиваю: «А мне можно?» «Идите, там вас встретят». У них, что война между молодёжью? Вот так уже темно, но все равно асфальтовую дорогу видно, иду и так хорошо, словно не один я, а со мной ещё кто-то идёт. Иду, пою, стихи читаю и такое ощущение, что меня кто-то слушает.