Кости холмов. Империя серебра

– Я постараюсь сделать все как можно быстрее, мой господин, но мне придется удалить корень.

– Делай, что надо, шаман. Удаляй! – резко ответил Чингис.

Хан, должно быть, испытывает страшную боль, решил Яо Шу. Когда Кокэчу прикоснулся к больному зубу, Чингис крепко вцепился в края койки, но потом распластал руки на постели, как будто уснул.

Яо Шу с интересом наблюдал за тем, как Кокэчу сунул щипцы глубоко в рот, пытаясь ухватить осколок. Но они дважды соскальзывали с него, как только шаман сдавливал рукоятки и начинал тянуть. С недовольной гримасой Кокэчу вернулся к своему свертку и выбрал нож.

– Мне придется разрезать десну, господин, – нервно произнес шаман.

Кокэчу заметно дрожал, словно на кон была поставлена его жизнь. И возможно, именно так оно и было. Хан ничего не ответил, но, пытаясь сохранить контроль над телом, снова сжал и расслабил кулаки. И как только Кокэчу склонился с ножом, с усилием вонзая его в твердую плоть, хан сильно напрягся всем телом. Гной и кровь брызнули в рот, и Чингис, давясь, отпихнул шамана, чтобы сплюнуть кровавую массу на пол, затем снова улегся. В глазах хана Яо Шу видел ярость и тихо восторгался силой воли этого человека.

Сделав еще одно усилие, Кокэчу выдернул нож, затем просунул в рот щипцы, ухватился за обломок и потянул. Шаман едва не упал, когда длинный корень с обломком зуба выскочили наружу. Бранясь, Чингис поднялся с постели и сплюнул еще раз.

– Это не все, господин, – заявил шаман.

Чингис сердито взглянул на него и улегся на прежнее место. Вторая половинка корня вышла наружу быстро, и хан присел, схватившись за больную челюсть. Он явно испытывал облегчение, что все завершилось. Его губы запачкались алой кровью, и время от времени он нехотя сглатывал горечь.

Джучи тоже следил за тем, как отцу удаляют зуб, хотя пытался притворяться, что ничего не видит. Когда Чингис встал, Джучи откинулся на постель и принялся разглядывать березовые жерди, подпиравшие свод юрты. Яо Шу думал, что хан так и уйдет, не поговорив с сыном, но был удивлен, когда Чингис задержался и похлопал Джучи по ноге.

– Уже ходишь? – спросил Чингис.

Джучи медленно повернул голову:

– Хожу.

– Значит, и в седле можешь сидеть.

Чингис заметил меч с головой волка на рукояти. Джучи все время держал клинок в поле зрения и, быстро протянув к нему правую руку, сжал рукоять в кулаке. Меч лежал поверх тигровой шкуры, и Чингис не удержался и провел рукой по ее жесткому меху.

– Раз ходишь, значит можешь скакать, – повторил Чингис. Теперь он мог бы развернуться и уйти, однако что-то остановило его. – Мне даже показалось, что эта кошка разорвет тебя на куски, – сказал он.

– Это едва не случилось, – ответил Джучи.

К его удивлению, отец ему улыбнулся, показав красные зубы:

– Все-таки ты одолел эту зверюгу. Ты получишь тумен, и мы пойдем на войну.

Яо Шу понял, что хан пробует навести мосты в отношениях с сыном. Джучи будет командовать десятью тысячами воинов. Хан оказывает ему огромное доверие, заслужить которое очень непросто. Но к сожалению Яо Шу, мальчишка ответил дерзостью:

– Какой еще награды я мог бы ожидать от тебя, повелитель?

Последовало напряженное молчание, потом Чингис недоуменно пожал плечами и продолжил:

– Что ж, мальчик. Я дал тебе больше чем достаточно.

Минули дни, и лавина повозок, табунов и отар вылилась с гор на равнины. К югу и западу лежали города, которыми правил шах Мухаммед. Племена слышали о том оскорблении, которое нанесли их хану, и все знали об убийстве послов. Возмездие давно стало их вожделенной целью.

Оставив позади холодные горы, разведчики разлетелись во все стороны от основной массы кочевников. Военачальники бросили кости, чтобы разыграть право вести тумен в первый рейд. И поскольку Джебе выпало четыре коня, спор выиграл он. Узнав об этом, Чингис вызвал преемника Арслана к себе, чтобы сделать необходимые распоряжения. Джебе нашел хана в окружении его братьев, все были поглощены обсуждением планов предстоящей войны. Заметив наконец стоящего в дверях молодого человека, хан подозвал его кивком, почти не отрывая глаз от новеньких карт, расчерченных углем и чернилами.

– Темник, мне сведения нужны больше, чем горы трупов, – сказал Чингис. – Шах может укрыться в таких же больших городах, как в Китае. Необходимо встретить его армию раньше и навязать наши условия. А до того дня мне нужно все, что ты сможешь узнать. Если в городе меньше двух тысяч воинов, пусть сдаются. Отправь ко мне ремесленников и купцов – они хоть немного знают эту страну.

– Великий хан, а если они не сдадутся? – спросил Джебе.

Хасар ухмыльнулся, не отрываясь от карт, но желтые глаза хана поднялись на полководца.

– Тогда расчисти путь, – ответил Чингис.

Когда Джебе уже направлялся к выходу, Чингис тихонько свистнул. Джебе развернулся и вопросительно посмотрел на хана.

– Теперь это только твои воины, Джебе, не мои и не чьи-то еще. Поначалу они будут приглядываться к тебе. Помни об этом. Я видел, как воины ломались и бежали, но потом побеждали, хоть перевес был не на их стороне. И все потому, что поменяли их командиров. Запомни, Джебе, никто не сделает эту работу за тебя. Ясно?

– Да, повелитель, – ответил Джебе.

Он изо всех сил старался скрыть свой восторг, хотя чувства переполняли его и голова шла кругом. Это была его первая самостоятельная операция. Десять тысяч человек будут подчиняться ему одному, их жизнь и честь будут только в его руках. Чингис улыбнулся украдкой, не сомневаясь в том, что ладони молодого человека намокли от пота, а сердце готово было выпрыгнуть вон.

– Тогда вперед, – сказал напоследок хан, возвращаясь к своим картам.

Весенним утром Джебе выступил во главе десятитысячного войска ветеранов, жаждущих прославить имя своего командира. Уже через несколько дней мусульманские купцы начали стекаться в лагерь, словно сам дьявол подгонял их. И было множество желающих обменять и продать сведения этой неизвестно откуда взявшейся силе, и Чингис приветливо принимал толпы торговцев в ханской юрте, а затем отпускал их с мошнами, полными серебра. А за их спинами медленно разгорался пожар.

Джучи присоединился к своим воинам спустя два дня после того, как Чингис навестил его в юрте для раненых. Выйдя из полуторамесячного заточения, Джучи исхудал и побледнел, но сел верхом на любимого коня, невзирая на боль. Повязки с левой руки еще не сняли, а не зажившие до конца раны на ногах то и дело давали о себе знать, но, подъезжая к рядам воинов, Джучи улыбался. Узнав, что он скоро прибудет, его люди выстроились поприветствовать своего командира и первенца хана. Выражение лица Джучи оставалось суровым, он был сосредоточен на собственной слабости. Подавая приветственный знак, он поднял руку, и хор мужественных голосов восславил благополучное выздоровление Джучи и его победу над тигром, шкуру которого тот постелил под седлом на спине своего коня. Отныне высушенная пасть будет рычать на рукоять меча с головой волка.

Заняв свое место в переднем ряду, Джучи развернул коня и обернулся на армию, которую доверил ему отец. Из десяти тысяч воинов более четырех были родом из Цзинь. Они сидели в седле, как монголы, и носили монгольские доспехи, но Джучи знал, что стреляют из лука они не так быстро и не так хорошо, как его соплеменники. Еще пара тысяч мужчин происходила из тюркских племен, что кочевали севернее и западнее монголов. Однако, в отличие от последних, эти темнокожие люди хорошо знали среднеазиатские страны. Джучи показалось, что отец умышленно дал ему этих воинов, не столь горячих, хотя и они были жестоки, любили борьбу и охоту. И Джучи был ими доволен. Последние четыре тысячи происходили из племен найманов, ойратов и джаджиратов. Окинув взором их ряды, Джучи как будто заметил слабость в их хмурых лицах. Монголы знали, что Джучи не был любимым сыном Чингиса, возможно даже не был его сыном вообще. И Джучи прочел на их лицах оттенок сомнения, да и приветствовали они его не так восторженно, как остальные.

Джучи чувствовал, как по телу струится энергия, собирая всю его волю воедино. Раньше он сожалел, что ему не дали больше времени залечить раненую руку. Но он видел, как Субудай превращал разобщенных людей в коллектив, и теперь жаждал поскорее взяться за дело.

– Я вижу перед собой мужей, – начал Джучи. Голос его звучал твердо, но многие ухмыльнулись. – Я вижу воинов, но пока не вижу здесь армии.

При этих словах ухмылки на лицах стали исчезать, а Джучи показал им на широкую лавину телег, катящихся с гор перед ними.

– У нашего народа достаточно мужчин, чтобы не подпускать волков, – заявил он. – Сегодня вы пойдете со мной, и я посмотрю, что я смогу из вас сделать.

Джучи ударил пятками коня, хотя ноги уже начинали болеть. Десятитысячное войско двинулось следом за ним на равнины. Джучи подумал, что будет гонять их, пока они не ослепнут от изнеможения или, по крайней мере, пока будет в силах переносить боль в ногах. А он будет терпеть. Как терпел всегда.

Отрар – жемчужина в ожерелье городов Хорезма – с давних пор богател на перекрестках древних империй. Почти тысячу лет этот город охранял северные границы страны, получая свою долю богатств, что текли на запад по торговым путям. Высокие стены служили надежным прикрытием для тысяч кирпичных домов. Некоторые из них имели три этажа. Чтобы защититься от палящего солнца, дома красили в белый цвет. Улицы города всегда кишели людьми и предлагали самые удивительные товары со всего мира, на любой вкус и кошелек. Правитель города Иналчук каждый день раздавал милостыню в мечети и клялся принародно в своей преданности учению пророка. Но вдали от посторонних глаз он распивал запретное вино и содержал гарем, где предавался утехам любви с рабынями самых разных национальностей.

По мере того как солнце клонилось к холмам и воздух наполняла прохлада, мужчины и женщины расходились по домам и бурление жизни на улицах Отрара понемногу стихало. Отерев глаза от пота, Иналчук сделал выпад в сторону учителя фехтования. Этот человек не был глуп, и порой Иналчук подозревал, что учитель позволяет своему господину заработать очки. Наместник не возражал, пока тот сохранял благоразумие. Как только учитель подыгрывал ему слишком явно и открывался, Иналчук бил сильнее, оставляя на его теле рубец или синяк. Это была игра. Все на свете было игрой.

Краем глаза Иналчук заметил появление главного писца. Тот вошел во внутренний двор и остановился в ожидании хозяина. В наказание за невнимательность учитель улучил момент, чтобы нанести удар, но Иналчук успел отскочить, а затем низким выпадом всадил тупое острие клинка в живот своего противника. Учитель тяжело упал, и градоправитель залился смехом:

– Знаю я твои уловки, Акрам, и не собираюсь тебя поднимать. Хватит с меня и одного раза.

Учитель улыбнулся и вскочил на ноги. Поскольку уже темнело, Иналчук поклонился учителю и передал ему клинок.

Когда солнце село, в небе над Отраром разнеслись голоса муэдзинов, воздававших благодарение Аллаху. Пришло время вечерней молитвы, и дворик начал заполняться домочадцами. Они расстилали рядами молитвенные коврики и, опустившись на них, склоняли голову. Когда собрались все, Иналчук занял свое место в первом ряду, и все волнения и заботы исчезли.

Пока совершали обряд и бормотали в унисон слова молитвы, Иналчук с нетерпением ждал, когда завершится дневной пост. Рамадан уже близился к концу, и даже такой влиятельный человек, как он, не мог нарушить запрет. Рядом, точно птицы, щебетала прислуга, и градоправитель предпочитал не давать им улик, которые они могли бы использовать против него в суде шариата. Скорчившись на коврике и отбивая земные поклоны, правитель думал о том, каких женщин взять ему с собой в баню. Хотя священный месяц еще не истек, все дозволялось после заката. По крайней мере, в собственном доме он был властителем. И наместник уже представил, как накапает меда на спину своей нынешней фаворитке, когда присоединится к ней.

– Аллах акбар! – громко произнес он.