Институт равновесия. Книга 2

– Не из вашего мира, – подтвердил Бенедикт.

– Тогда самое время понять, что вами движет. Почему вы пришли сюда и предлагаете этот дар? Почему сейчас? Почему мне?

– Вы мне определённо нравитесь, Дэннис. – Бенедикт поправил волосы, прикоснулся к шраму на щеке, собираясь с мыслями. – Это хороший вопрос. Вы не спрашиваете «как»? Вы спрашиваете «зачем»? Это вселяет в меня надежду на понимание. Знаете ли, мне самому себе пришлось объяснять причины этого задания. Впрочем, я отвлёкся.

– Вы выглядите моложе меня, но обращаетесь ко мне так, словно я подросток. Меня смущает такая манера, потому что я привык к другому.

– О, простите, Дэннис. Вам сейчас восемьдесят два года. Мне биологически тридцать два. В хронологическом же порядке мне чуть меньше четырёхсот лет. К сожалению, мне сложно перестроиться и воспринимать вас как более старшего товарища. Тем более что это не так.

– В это нелегко поверить, – выдохнул старик, став чуть более уважительным. Теперь он изо всех сил напрягал зрение, чтобы найти хоть какие-то доказательства убийственно большого возраста Бенедикта. Бенедикт не мешал. Человеку сложно вот так сразу поверить в то, что это может быть. Но Дэннис реагировал вполне адекватно. Это подтверждало, что Бенедикт принял правильное решение по инициации именно его.

– Вам придётся поверить мне на слово, так как я совершенно точно не буду приводить вам доказательство моих слов, – продолжил Бенедикт. – Мне придётся подбирать слова, чтобы вам стала понятна общая концепция. Скажем так, у любой системы, как вы наверняка знаете, есть своя прочность и степень износа. Ваш мир очень статичен, поэтому подвергается износу гораздо быстрее. Скажем так, сейчас у него критичная прочность. Он начинает угрожать сам себе и ещё вселенной. Поэтому пора что-то изменить. Вы меня понимаете, Дэннис?

– У меня складывается впечатление, что вы пытаетесь объяснить, что существует сторонние силы, которые отслеживают износ миров? – Дэннис аккуратно усмехнулся.

– Такие сторонние силы есть, Дэннис, – мягко сказал Бенедикт. – Считайте, что я представитель таких сил.

– И судьба вашего мира каким-то образом зависит от судьбы моего?

– Именно так.

– То есть вы заинтересованы в изменениях точно так же, как должен и я? – лукаво усмехнулся старик.

– Вы очень точно поняли суть моего сообщения, – подтвердил Бенедикт.

– Тогда у вас нет никакого резона обманывать меня.

– Никакого резона, – эхом ответил Бенедикт.

– Я буду единственным? – спросил Дэннис, глаза его понемногу разгорались нешуточным любопытством.

– Вы будете одним из двух старших. Второй кандидат – аконисса Рулимия. Я собираюсь предложить ей всё то же самое после вас.

– Что означает «двух старших»? Будут и младшие?

– Будут. Их вы выберете по своему усмотрению. Вы сможете дать бессмертие любому человеку, если пожелаете. Вам всего лишь нужно будет чётко соблюдать принципы. Но ведь это нетрудно?

– Рулимия и я, – прошептал Дэннис. – Что ж, полагаю, вы выбрали нас именно потому, что мы старейшие жители нации и к тому же являемся представителями правящей структуры?

– Да, это основа моего плана.

– И в чём же основная концепция? – спросил Дэннис. – Тот принцип, о котором вы слишком часто говорите в беседе.

– Это равновесие, – просто ответил Бенедикт. – В вашем мире, в Рейнборде, будут жить две расы. Носферату и люди. К сожалению, есть некоторые ограничения. Носферату поддерживают свою жизнедеятельность кровью людей. Это вас шокирует?

– Нет, – ответил старик. – Еда есть еда. Суть не меняется в зависимости от состава. По крайней мере, для меня. И это оправдывает блага верхнего порядка. Блага, права на которые имеет вся нация. Нация может и должна рассчитывать на мудрое правительство, ведущее её к процветанию и благополучию. Сильная рука управляет процессами, поддерживая стабильность и саму жизнь. Некоторые компромиссы в угоду этим целям вполне имеют право на существование. Мы все взрослые люди и понимаем это, – он говорил так, будто уже стал носферату. Для себя он этот вопрос уже решил.

– Дэннис, равновесие – это основа жизни. Люди по-прежнему должны получать свои блага. Носферату тоже должны встроиться в эту систему. Но блага одних не должны стать краеугольным камнем для других. Это понятно? – жарко проговорил Бенедикт. Ему очень хотелось, чтобы этот старый и мудрый человек понял его и сделал всё правильно.

– Что ж, тогда я сам стану гарантом равновесия, – гордо произнёс Дэннис. – Первыми моими прообразами станут Тодд и Дуайн. Понимаете, почему?

– Не прообразами, – тихо прошептал Бенедикт. – Вашими сыновьями. Носферату чувствуют семейные узы совершенно по-другому. Не так как люди. Мы как единая сущность. Ощущаем радость и боль других членов семьи. Даже на расстоянии. Они будут вашими сыновьями. А те, кого обратят они – станут для вас внуками.

– Для меня теперь судьба семьи станет выше, чем судьба нации? – распахнув глаза, спросил старик.

– Да, Дэннис. Кое-что изменится.

– Это и будет изменение мира? – спросил он.

– Думаю, да, – ответил Бенедикт. – Ваш мир станет чуточку хуже.

– Так вы не спросили меня, почему первыми будут Тодд и Дуайн, – снова лукаво прищурился старик.

– Потому что я и так знаю, – улыбнулся в ответ Бенедикт. – Вы продолжите с их помощью следить за тем, чтобы людям в этом мире жилось счастливо и благополучно. Тодд отвечает за производство делии. Дуайн непревзойдённый мастер пропаганды…

– Мастер чего? – растерянно переспросил старик.

– О! В вашем мире это понятие называется по-другому. Мастер вдохновляющего слова и дела. Назовём это так.

– Что ж, вы поняли мои намерения. Как по-вашему, я достойный кандидат в отцы? – с лёгкой долей торжественности спросил Дэннис.

– Думаю, я в вас не ошибся, – улыбнулся Бенедикт.

– Тогда покончим с процедурами. Что я должен делать? – старик скинул с подагрических ног плед и твёрдо встал на ноги.

– Я заберу у вас немного крови, Дэннис. А взамен дам свою. Вам придётся пережить смерть. Но вы станете бессмертным. Заранее прошу прощения за некоторые физические неудобства процедуры инициации.

– Пустяки! – сказал Дэннис. – Я к вашим услугам, Бенедикт. Или мне нужно называть вас отцом?

Зак

Удобно устроившись в равном удалении от грешного хутора и ворот в Каэрсоверан, Зак расположился на походном гамаке и задумчиво курил. В голове была полная каша, щедро приправленная недоумением. Зак отхлебнул из фляжки коньяка заботливо припасённого перед путешествием. Есть не хотелось, а напиться ещё как. Филя крутился рядом, создавая своими хаотичными движениями ветерок, обдувавший лицо и волосы Зака, но молчал. Просто в голове никак не укладывалась картина реальности этого мира. Ладно, гномы не похожи на людей – это ещё куда ни шло. Но чтобы люди не были похожи на людей – это уже перебор!

Зак задумался, что конкретно так его смущает в этих хуторянах. Не простота, конечно. Видел он простых людей и на Земле. Настолько простых, что этим и в подмётки не годились. Приятель по весёлой жизни, например, рассказывал, как нанял сиделку своему старому родителю с болезнью Альцгеймера. Самому возиться было недосуг, стиль жизни не позволял. А заботиться о папочке надо было как следует. Во-первых, потому что старик ходил под себя и забывал не то что лица родных людей, а как надо есть. То есть реально не помнил, как держать ложку, и зачем вообще она нужна. А во-вторых, заезжие и дальновидные родственники поставили папу на учёт в социальной службе. И если за ним не ухаживать, то государство быстро прибрало бы опеку к своим рукам, а потом и состояние папино заодно. А Марка (так его, кажется, звали) такое положение вещей совсем не устраивало. В общем, нанял он сиделку, которая должна была при папе находиться неотлучно двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. И денег за это отвалил столько, что маленький хоспис можно содержать. Человек на двадцать – не меньше. А мадам как-то спустя пару недель позвонила Марку и попросила его купить специальный бандаж, который обездвиживает человека в подвешенном состоянии. На вопрос «зачем» мадам легко объяснила, что у неё есть сестра, живущая на другом конце Москвы, и она (мадам, то есть) собирается не меньше двух раз в неделю ездить в гости к родственнице. Тащить туда папу не самое благодарное дело. Поэтому она готова привязывать его и подвешивать всего часика на четыре, чтобы он в её отсутствие ничего не натворил. Очень простая мадам была. Мало того, что работодателю честно сообщила, что два раза в неделю по четыре часа будет отлынивать от своих высокооплачиваемых обязанностей, так ещё и над подопечным издеваться собирается со всей изощрённой фантазией садиста. Нет, дело было не в простоте.

В логике им тоже не откажешь. Попросил воды – принесли воды. Никто же не обращался к кому-то конкретному. Так что с этой историей тоже всё было в порядке. Если уж думать более глубоко…

– Филя, а ты не находишь, что в поступках этих самых хуторян отсутствует смысл? – спросил Зак.

– Нахожу, – восторженно прошелестел Филя. Всё-таки парень был болтуном и еле сдерживался, когда хранил молчание. Надо себе галку в мозгу поставить, что общаться с ним надо чаще. А то мало ли. Захиреет ещё.

– Смысл – вещь упрямая, – подумал вслух Зак. – Его можно и не видеть, но действовать в согласии с ним. Зато, когда его теряешь, точно ощущаешь пустоту. Как будто тебе руку или ногу отрезали.

– Больно? – сочувствующе поинтересовался Филя.

– Не, не больно, – поправился Зак. – Просто точно начинает чего-то не хватать. Вот вроде была рука. Ложку держала. Голову чесала или яйца. А тут раз вдруг – и нету. И сразу понимаешь, что что-то важное потерялось. И нужное. Понимаешь?

– Стараюсь, – бодро отрапортовал Филя. – Рук и ног у меня нет. Но аналогию понял.