Сны мангаса

Под приветственные крики и гром аплодисментов харизматичный оратор вскинул вверх огромный загорелый кулак и покинул сцену, которую тут же занял детский хор, дружно затянувший эпическую песнь «Субедей-Маадыр».

Пока толпа слушала эмоциональную речь Чымбы, Гурхан Лама спешил к ожидавшему его экипажу. Пробегая мимо группы буддийских монахов-танцоров в ярких облачениях, он невольно замедлился, разглядывая их украшенные рогами и черепами маски, но остаться на мистерию «Цам» не получалось. Его речь здесь была только началом череды выступлений, духовного лидера Автономии сегодня ждали еще в нескольких местах. Пока коляска несла его по улицам города, Гурхан Лама повторял текст следующей речи, посвященной открытию Ветеранского госпиталя имени Двадцати шести агинских головаров8. День обещал быть долгим…

Приветствие на юбилее Тантрического лицея Гурхан Лама постарался сделать по возможности кратким, не хотелось сильно утомлять собравшихся школьников и учителей: «И в завершение своего поздравления еще раз хочу коснуться вопроса традиционных ценностей. Сейчас многие говорят о необходимости их сохранения, цитируют слова Государя об укреплении духовной безопасности нашей державы. В связи с этим я хотел бы поблагодарить преподавательский коллектив нашего лицея за бережное отношение к тысячелетним традициям тантры и передачу сокровенных знаний новым поколениям!»

Пока Гурхан Лама неторопливо шествовал к выходу из актового зала, со сцены объявили о начале конкурса чтецов. Под слепящими софитами появилась похожая на садового гнома второклассница с белыми бантами. Усиленный аппаратурой звонкий детский голос наполнил пространство звучными строками Константина Дмитриевича Бальмонта:

Напряженно-могучий Лингам,

Восприимчиво-влажная Йони,

Эта песня лелейная – вам,

Жизнь и свет на немом небосклоне,

Завлекательно-жадная Йони,

Безыстомно-горячий Лингам… 9

Узнав стихотворение любимого поэта, Гурхан Лама обернулся и замер, чтобы дослушать его до конца. Поэзия Серебряного века нравилась ему не меньше тантрических таинств.

Поздно вечером, вернувшись в свой кабинет, Гурхан Лама присел за приготовленный в углу столик с нехитрым обедом из остывшего риса и тушеных овощей. Запивая еду прозрачным чаем из фарфоровой пиалки размером с наперсток, он тщательно пережевывал шарик цампы, одновременно разглядывая книжные полки перед собой.

«Некоторые считают, что по домашней библиотеке можно судить о человеке. Когда-то ж еще хватало времени читать…» На полках не было ни одного запрещенного издания – на видном месте стоит классика: Хара-Даван, Вернадский, Трубецкой, Гумилев, пара увесистых томов Дугина. Из редкостей: собрание сочинений Громова, «Основы подростковой педагогики» Разумовского, ощетинившийся закладками сборник предсказаний Юрьева и коллекционное издание «Цветов Судебных приговоров» с кровавым корешком. Взгляд скользил все выше, остановившись на полках с обернутыми в желтую ткань книгами по Дхарме. «Позор, конечно. Ламрим уже полгода не открывал», – вздохнул Гурхан Лама.

Намертво влипнувший во вставные челюсти ячменно-медовый вкус напомнил ему времена ученичества, когда для постижения Учения его приказом прикрепили к специально отобранному и тщательно проверенному на лояльность духовному наставнику. «Как же давно это было? Да и какой я буддист сейчас? За государевыми делами не выкроишь и минуты даже для практики шаматхи10. Может, послать уже всех куда подальше и объявить о затворничестве? – мысль ему понравилась. – Нужно только дождаться отъезда этого опричного шудхэра11».

Закончив с чаем, Лама перебрался за рабочий стол, чтобы разобраться с последним на сегодня делом; перед ним лежала стопка бумажных папок – прошения о помиловании с приложением выписок о содеянном из приговора суда Зарго. Бремя их рассмотрения он нес самостоятельно, не желая перекладывать эту тяжесть на карму заместителей.

«Васильев Капитон Прокопович, 2XXX г. р., русский, протоиерей. Обвин. в том, что входил в состав подпольн. либерально-экстремист. организации, переправил за границу статью „Россия – не крепость“, в которой порочил имперский строй, в целях использования данного опуса реакционной пропагандой против Государя, распространял запрещенную худ. литературу. Постановили: ПОВЕСИТЬ ЗА РЕБРО».

«Хейц Иван Яковлевич, 2XXX г. р., выкрест, приказчик. Обвин. в том, что был участником националистской повстанч. группы, призывал к восстановлению национально-культурных автономий, распространял провокационные слухи о скором падении монархии. Постановили: ПОВЕСИТЬ ЗА РЕБРО».

«Манджиков Мингиян Иванович, 2XXX г. р., калмык, учитель. Обвин. в том, что вел антирелиг. агитацию, заявлял об обмане прихожан священнослужителями, расшатывал скрепы, втайне рассказывал школьникам о богомерзкой теории Дарвина. Постановили: СЖЕЧЬ».

«Иванов Савелий Игнатович, 2XXX г. р., русский, дворянин. Обвин. в том, что вел агитацию за свержение монархии и отмену сословности, клеветнич. заявлял о наличии у подданых не дарованных Государем прав, призывал к вооруж. восстанию. Постановили: КОЛЕСОВАТЬ. Лишить званий. Личное имущество обратить в казну».

«Балданов Бато Доржиевич, 2XXX г. р., неопред. нац., бывш. монах. Обвин. в том, что проводил тайн. религ. обряды в домах селян, при которых распространял махровую антиимперскую пропаганду, сеял сомнения в богоизбранности Государя, возводил клевету на руководство Автономии, агитировал не молиться за здравие Государя. Постановили: СЖЕЧЬ».

«Васечкина Кишта Петровна, 2XXX г. р., калмычка, лекарь-акушер. Обвин. в убийстве с особой жестокостью мужа, который после трехсуточного дежурства разбудил ее для склонения к блуду. Постановили: ЗАКОПАТЬ».

«Цыдыпмункуев Бадма Иванович, 2XXX г. р., бурят, бывш. хорунжий Туз. корп. Обвин. в создании ячейки подпольной панмонгольской националистич. партии, агитировал за совершение акций гражданского неповиновения, рассказывал анекдоты с террористич. выпадом в отношении вождей Автономии. Постановили: ПОВЕСИТЬ ЗА РЕБРО. Лишить званий».

«Шольц Герхард Олафович, 2XXX г. р., немец, поверенный. Обвин. в агитации за разрешение мужеложества, ношение женского исподнего, переодевшись попадьей, совратил благочестивого попа. Постановили: ОСКОПИТЬ С НАЛОЖЕНИЕМ КЛЕЙМ».

Сегодня материалов пришло не много. Гурхан Лама прикрепил серебряное пенсне к коричневому носу и при свете настольной лампы медленно и обстоятельно изучил каждый приговор и приложенные документы. При чтении он временами замирал, вытирая слезы и переваривая прочитанное. Перед тем как завязать очередную папочку, он с еле слышным вздохом ставил на прошении прямоугольный оттиск единственного латунного штампа, который стоял у него на столе. Огромная надпись багрово-красными чернилами наискосок перечеркивала рукописные строчки – «ОТКАЗАНО».

Примечания