Мое милое детство

Служба пасхальная и торжественна и прекрасна, напевы молитв радостны.

Мне было так хорошо: бабушка с дедушкой и три тети то и дело тихонько спрашивают: не устала ли я, не тесно ли, не жарко ли… А кругом нас ходили, толкались, заглядывали в глаза ребятишки. Их почему-то особенно было много… Бедные, плохо одетые, худые… Это были дети бедноты, дети улицы… Они все пробирались в эту сторону церкви. Они знали, что здесь встретят сочувствие… Но не у всех, конечно. Тетя Саша недовольна и сердится.

– Папенькины мальчишки! Такие грубые невежи! Чего они тут толкаются? – шепчет она гневно и отстраняет от нас двух маленьких оборванцев… Но они, обогнув нас, смело проходят мимо дедушки и, улыбаясь, заглядывают ему в лицо… Это «дедушкины мальчишки», его «босоногая команда», как он их называет… «Завтра они придут к нему «Христос воскресе» петь… Он их так любит, жалеет. Он подарит им яички и денег… Станет просить для них у бабушки кусочки кулича… А тетя Саша их не любит, бранит, всегда сердится за то, что они на полах наследят да шумят», – все это с быстротой молнии мелькнуло у меня в голове…

Скоро в руках молящихся запылали свечи. Детям это так нравится. Только у дедушкиных мальчишек не было свечей… Но дедушка похлопал по плечу одного, другого… Вот к нему обернулось худенькое лицо с большими красивыми серыми глазами. Около этого мальчика, одетого в женскую кофту, жалась малютка-девочка. Лица их были болезненно печальны, и грустные большие глаза говорили о раннем горе. Дедушка дал им по тоненькой свечке… Когда засветились в их руках яркие огоньки, лица их тоже засияли огоньками радостной улыбки… Эта улыбка не сходила с лица малютки-девочки во всю светлую заутреню: то она смотрела на свою свечку, то обращала глаза на дедушку. Как мало надо детям для радости!

Трепетно билось сердце, когда за дверями запели «Христос воскресе!», и радостно откликнулось оно навстречу великому привету: «Воистину воскресе!». В церковь вошел с громким пением крестный ход. После мы все похристосовались. Отстояли заутреню и даже обедню.

* * *

Радостная, счастливая бегу я по двору, по лестнице. Няня открывает дверь.

– Христос воскресе, нянечка! Христос воскресе! – громко и восторженно крикнула я, бросаясь к своей дорогой старушке.

– Воистину воскресе, моя пташка дорогая, мое золотце! Вот мы с тобой, старый да малый, дождались великого праздничка. Ты уже теперь большая… У заутрени первый раз была.

Как светло, чисто, уютно, радостно у нас… Везде, везде горят огни, лампады.

– Люблю, когда светло, когда много горит огней, – говорила всегда мама, и в большие праздники у нас во всех уголках квартиры зажигались огни.

Мы все христосуемся, дарим друг другу яички, втайне друг от друга сделанные. У нас накрыт стол, а под салфетками у всех лежат яички. Такой обычай был у нас и у дедушки с бабушкой. У меня красное яичко с цветочками, у сестры Лиды желтенькое. Это сделал папа.

Мама купила деревянные красные, а няня сделала из воску и облепила их шелком и лентами… Мы так всему радуемся, так счастливы.

Я, беспрерывно сбиваясь, стараюсь рассказать няне все, что было в церкви – свои первые впечатления.

– Светло, весело… Батюшки такие золотые… А когда «Христос воскресе!», то все целоваться стали. И свечи зажгли… А у «дедушкиных мальчишек» не было свечей… Они там в церкви толкались… Тетя Саша очень на них сердилась… Дедушка им свечки дал.

Она обо всем меня расспрашивает, целует, пробует голову: нет ли жару, не простудилась ли… И опять расспрашивает и снова целует.

– Бабушка и дедушка сказали, чтобы завтра к ним… И тети тоже сказали. Много нам подарков приготовили… А дедушка нам стихи в альбом напишет…

– Всегда так водится, что первый день праздника у стариков проводят, – говорит серьезно няня.

Мы разговляемся тихо и весело. Всего пробуем понемножку…

Глаза уже застилает какой-то туман… И томно и хорошо…

В окна пробивается весенний голубоватый рассвет… Так интересно и необычайно встречать это прекрасное раннее утро наступившего праздника… Сколько сладких мечтаний, ожиданий… Все так живо, весело, полно неизведанных радостей, как сама невинная жизнь дитяти. Жизнь чистая, мирная, счастливая скромными радостями и любовью окружающих… Жизнь тогда казалась беспрерывным праздником, с гулом благостным колоколов, с надеждой на что-то неожиданно-радостное, с верой во все хорошее и с любовью к самому источнику счастья и жизни – к Богу.

– Уже рассветает… Какое утро ясное!!

– Идите спать, мои пташки, – говорит няня. – Беляночка моя уже и головку повесила, – шепчет она и ведет нас, полусонных, к кроваткам. – Ложитесь, деточки, проворнее, усните скорехонько… А завтра к бабушке с дедушкой с утра пойдем… Путь неблизкий…

Какие чудные слова: «завтра к бабушке с дедушкой».

Ляжешь проворно… Уже дремлешь… И сердце бьется так трепетно и радостно… В голове туманится, и в душе поселяются волшебные грезы… Засыпаешь и думаешь о том, как хорошо, занятно у бабушки с дедушкой… В их маленьком сером домике – бесконечный запас чудес. Там все было полно жизни, интереса, красоты, духовных открытий. Там чудак дедушка с его таинственным кабинетом, с его чудачествами и с «босоногой командой», которую он так любил. Там горбатенькая тетя Манюша с большими черными глазами, которая так хорошо играет Бетховена… Там цветы, птицы, животные… все эти неотъемлемые привязанности детства… Там не страшны были нужда и бедность: все трудились неустанно.

– Лида… Лидинька… Завтра к бабушке с дедушкой… Как хорошо! Как я рада… – шепчешь засыпая…

– Да… Клавдя… Дуняша опять что-нибудь перепутает… Хозяйки нам цветов дадут… Дедушка будет царем, а бабушка – царицей…

Сладкий сон прекращает грезы. Впереди встает желанная действительность – радостная и светлая. Все это наполняло счастьем детские годы.

III. Первый день Светлого Христова Воскресения

В детстве первый день Пасхи мы всегда, как я уже сказала, проводили у бабушки с дедушкой.

Теперь, уже много-много лет спустя, этот день мне всегда представляется особенным. Мне кажется, что он всегда бывал ясным, светлым, радостным. На лазурном небе ярко сияло солнце; особенно весело и призывно чирикали птицы в вышине; беспрерывно благостно гудели колокола церквей. Улицы казались чище. Народу на улицах шло и ехало великое множество. Все были такие нарядные, веселые… То и дело открывали друг другу искренние объятия и говорили радостно: «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!»

Было ли так всегда, не знаю; может быть, я многое запамятовала.

Путешествие в первый день Пасхи к бабушке и дедушке бывало для нас, детей, ежегодным большим событием, целым паломничеством. Ведь мы жили из года в год так тихо, уединенно в своем скромном гнездышке, точно огражденные от всего мира огромной стеной. И потому каждое новое, самое маленькое событие в нашей жизни надолго выбивало нас из однообразной колеи и оставляло неизгладимый след, о котором бывало много разговоров и воспоминаний.

За несколько дней до нашего похода, еще на Страстной неделе, шли приготовления. Мама старательно дошивала нам новые платья и передники. Нянечка что-то все укладывала в свой огромный ковровый красный «ридикюль»[8 - «Ридикюлями» тогда назывались большие ручные сумки – саквояжи. У няни был огромный красный; у бабушки – зеленый.], как она его называла. Улучив свободную от дела минутку, она нас наставляла. Мы ведь оставались у бабушки без нее гостить на дня три-четыре.

– Во всем слушайтесь, мои птички, бабушку, теток… Будьте вежливыми и скромными. Лидинька, милушка, не возись с собаками и кошками. Не то исцарапают тебя… Пожалуй, и новое платье изорвешь… А главное, с тетей Сашей не спорьте… Помните, что она постарше вас…

– Тетя Саша сердитая, – замечает сестра.

– Ничуть не сердитая… Если и скажет какое слово с горячности… Часто и сама бывает, голубушка, не рада… Да уж слова не вернешь… – говорит няня.

– Как же, нянечка, ты сама часто говоришь, что тетя Саша «характерная»… И она всегда сердится, – напоминаю я своей старушке.

– Ну да, «характерная»… Я и не отпираюсь, что говорила… Значит, у нее характер такой… А вам, маленьким деточкам, нечего об этом вспоминать…

И няня опять нас долго наставляет.

– А ты, Беляночка, мое золотце, не связывайся с Дуняшкой[9 - Эта самая Дуняша прожила в нашей семье 55 лет. Последние годы она жила со мной и много мне рассказывала про моих родных. Она умерла в 1910 году.], не слушай ее россказней.

– Нянечка, она такая смешная! Всегда все перепутает… Бабушке и дедушке говорит «ты», а про себя «мы»… Как смешно она про свою деревню рассказывает и какие смешные слова говорит.

При одном воспоминании о Дуняше, молоденькой бабушкиной прислуге, мы с Лидой заливаемся веселым громким хохотом.

Но няня недовольна:

– Она – простая деревенская глупенькая девчонка… А вы – высокородные барышни… И нечего вам ее деревенские небылицы слушать.

Мы обещаем не связываться с Дуняшей и не слушать ее деревенских россказней. Но ведь так трудно выполнить это обещание. Забудешь – и чего-чего, бывало, не наслушаешься от наивной деревенской девчонки.

– Нянечка, а какие-то нынче дедушка яички накрасил? – вспоминаем мы.

– Ну уж, конечно, всего придумал наш забавник… Умный, знающий человек ваш дедушка… И голова на плечах крепкая, и руки золотые.

Нам казалось очень смешным, как говорила няня о дедушке, будто у него голова крепкая и руки из золота… Смотришь, бывало, на него и дивишься… Но он, действительно, был таким.

– А мальчишки дедушкины придут «Христос воскресе» петь?