Две сестры

– Лизанька, что ж теперь делать? – перебила ее Дарья Степановна.

– Надо, барышня, либо икону поднять, либо молебен отслужить, – ответила серьезно Лизавета.

Вечером она окропила все комнаты святой водой; всем было, конечно, не до сна.

V

Страшное происшествие

Когда совсем затих дневной шум, и наступила ночь, – не только Марья Степановна, но и Лизавета и Дарьи Степановна услышали глухой, прерывающийся плач и стоны.

– Теперь слышите? Что, Лиза, ведь я была права! Совсем не похоже на кошачье мяуканье, – взволнованно говорила Марья Степановна.

– Да, да… Так и есть… Похоже на то, – загадочно подтверждала Лизавета и крестилась.

– По-моему, это плачет ребенок, где-то недалеко, – решительно заявила Марья Степановна. Лизавета только усмехнулась и молча махнула рукой.

– Лиза, поди, позови дворника и вместе с ним осмотрите весь двор, – продолжала старшая барышня

– Вот тоже выдумали! Как же, пойду я! Точно мне жизнь не мила!

– Не хочешь? Я пойду сама…Совершенно ясно, у нас на дворе плачет ребенок… Такой мороз… Жаль ведь! – взволнованно говорила Марья Степановна.

– Ах, Машета, не ходите! Умоляю! Я умру от страха, – кричала, заламывая руки, Дарья Степановна.

– Нет, пойду! Так оставить нельзя! Зажигай, Лиза, фонарь, – решительно сказала Марья Степановна и стала одеваться.

– Куда вы пойдете одни! Выдумали тоже. Не спешите… Дайте мне одеть валенки, – ворчала Лизавета.

– Ох, Машета, не ходите! Не ходите! Умоляю! Не губите себя и меня! Это ужасно! – кричала на весь дом Дарья Степановна.

– Дашеточка; не бойтесь… Заприте двери на замок… У вас три собаки, и страшного ничего нет.

Не обращая внимания на крики сестры, Марья Степановна надела пальто, платок и с зажженным фонарем, в сопровождении Лизаветы вышла в сени. Сестра поспешно захлопнула за ними дверь.

Спускаясь с лестницы, Марья Степановна столкнулась с жиличкой, которая с мужем вышла из квартиры.

– Вы, верно, тоже слышите плач? – спросила она.

– Да, мы идем позвать дворника. Надо осмотреть

– Зачем нам дворник? Мы справимся, и одни, – басом ответил жилец.

Они вчетвером спустились на двор. Была темная, морозная ночь. Дул сильный ветер и пронизывал до костей. Этот-то ужасный ветер и доносил глухой детский плач. Теперь всем стало ясно, что прерывающийся плач несется из сарая, стоявшего поодаль от жилых строений. В этом сарае Марья Степановна держала раньше корову.

– Дайте-ка мне, хозяйка, фонарь. Я пойду вперед, – сказал жилец.

– Слышите… стонет… Идите скорее, – дрожащим голосом прошептала Марья Степановна.

Жилец поспешно открыл сарай, задвинутый засовом. В дальнем темном углу кто-то вскрикнул и умолк.

– Ужасно! Ребенок один в углу. Не шевелится… – проговорил жилец, даже отступив на мгновение.

То, что представилось вошедшим, было действительно так ужасно, что волосы, как говорится, становились дыбом. В углу сарая сидел маленький ребенок. Какие-то жалкие лохмотья едва прикрывали его худенькое тело. Он весь посинел, скорчился, дрожал.

Обе женщины с воплями бросились к нему. Дрожащими руками Марья Степановна подняла ребенка… Он собрал последние силы, весь затрепетал и закричал осиплым голосом:

– Ой, не буду!.. Не бей!.. Не бей!..

Его болезненный, за душу хватающий стон заставил всех вздрогнуть

– Ах, Боже! Это… это что-то зверское! Несчастный крошка. Не бойся, миленький. Мы не обидим тебя… Смотрите, как он избит…

– Ну, злодеи!.. Барышня, да ведь это, кажись, мальчонка нового дворника…

– Да что ж это с ним сделали, душегубы! – говорила Лизавета, укутывая ребенка в свой платок.

Марья Степановна слова не могла вымолвить; она дрожала, как в лихорадке, слезы так и капали из ее глаз…

– Надо нести малютку скорее в квартиру… Пожалуй, я возьму хоть к себе, – сказала жиличка.

– Нет, я возьму его к нам, у вас своих детей много, – едва выговорила Марья Степановна.

– Хорошо бы его помыть… напоить теплым, смазать хоть салом его тело. Несчастный крошка! Я сейчас принесу ему белья от моих детей, – говорила жиличка.

– Несите его скорее… А вы, бабушка, позовите ко мне дворника, – обратился жилец к Лизавете.

Дворник явился на зов, видимо испуганный, с заспанной противной физиономией. Его маленькие хитрые глаза едва виднелись, нос был огромный, и во всем лице было что-то зверское, лисье, отталкивающее.

– Чей ребенок был тут заперт? – строго спросил жилец.

– Вы не беспокойтесь, господин. Ему ведь ничего не сделается. Такой дрянной мальчишка, непослушный, грубиян.

– Я тебя спрашиваю, чей это ребенок? – еще строже повторил жилец

– Наш. То есть не наш, а приемыш… Сродственник жены… Скверный мальчишка!

– Мы с тобою, любезный, завтра поговорим в полиции.

– Вы это напрасно, господин, вмешиваетесь не и свое дело. Мы, значит, ему добра желали…Ему ничего худого не делали, – дерзко заметил дворник.

– Молчать, изверг! Вон! – громовым голосом крикнул жилец.

Звуки этого грозного голоса отдались повсюду, как раскаты грома.

Дворник поспешил убраться.

Между тем Марья Степановна, бережно прижав к себе ребенка, поднялась по лестнице. Нагнавшая ее Лизавета позвонила у дверей.