Ведьмы и колбасники
Лама вышел дать распоряжения.
Скоро меня брили, стригли, правда, мыться не осталось времени, но я и так ежедневно умывался росой, инеем или снегом.
– Вот кое-какая одежда, экспедиция геологов позабыла в прошлом году, – настоятель положил возле меня брюки, куртку, рубашку, обувь. – Документы выдаст полицейский участок, там всегда внимательны к нам, но ты спешишь?
– Да, – согласился я. Настоятель безошибочно прочел ауру.
– Тогда забудь о полиции, думаю, ты и без документов куда угодно доберешься.
В комнате повисло тяжелое молчание, только ножницы щелкали, срезая уже ненужные пряди отшельника.
– Я был искренне рад знакомству с тобой, – лама что-то нашел в моих настроениях и добавил: – Ты не думаешь возвращаться, но всякое бывает… мы ждем тебя.
Я всмотрелся в настоятеля и увидел, что его душа совсем не бесстрастна. Это только лицо напоминает маску. Глава монастыря весьма развитой человек, во всем преуспел, но бесстрастия ему, как и мне, думаю, не достичь.
Мы, без лишних слов и обнимания, попрощались, поиграв невидимой непосвященным радугой аур. Слова оказались не нужны.
К вертолету ушел за несколько минут до отлета. Рекомендация монастыря заменила билет. Так началось мое стремительное бегство в Европу. Словно кто-то толкал в спину, постоянно подгоняя, и я спешил домой, как на пожар.
Вертолет подбросил до маленького поселка. А дальше старенький автобус-развалюха довез до городка. Здесь купил билет до Дели и не менее старым, чем автобус, самолетом сумел долететь до цели. Из столицы Индии огромный лайнер взял курс на Москву.
Попал на самолет с приключением. Денег на билет хватило, но требовался паспорт, и я предъявил пустую ладонь. Пришлось немного потрудиться, внушая таможенникам, что на фото в паспорте я, но только с бородой. Со мной согласились, извинились за излишнюю бдительность, а я, приняв извинения, захлопнул ладошку-документ.
Уже в воздухе позволил себе расслабиться, смежил веки – пришел сон, а в нем увидел маму.
«Увижу ли ее?» – зудело сомнение в неглубоком, тревожном сне.
«Почему, почему долгие годы ничто не терзало? – размышлял, отбросив бесполезную попытку немного поспать. – А тут вдруг, словно сел на жаровню, слетел с гор, мчусь в глухую деревушку, терзаюсь… Терзаюсь? Да, да, именно так».
Неожиданно-мощный толчок, сбросивший с моей скалы-ашрамы, уже значительно ослабел. Но, приняв решение, я не хотел отступать. Было интересно, что заставило столь сильно встрепенуться душе? Почему тянет именно к маме? И еще тысячи почему. Я надеялся скоро перемолоть продукцию фабрики вопросов.
Наштамповала моя бестолковая голова вопросов целую гору, пока приземлились в Москве.
Когда я ушел из родной деревеньки в далекие горы, Москва была столицей моей страны. Теперь она столица соседнего государства, и мне это казалось правильным. Времена империй проходят, так говорит астрология, а звезды редко ошибаются. Впрочем, я отвлекся.
Дальше поездом миновал новую границу, еще с сотню километров ехал по родным полям и лесам.
Пока меня на родине не было, все неузнаваемо изменилось. Моя станция тоже. От нее шел еще час до деревни. Лес поредел, но вырос. Болотце высохло. Дорогу заасфальтировали, а вдоль обочины тянулась линия электропередачи.
Все изменилось, даже, прежде чистейший воздух, пропах бензином, удобрениями и еще черт знает чем.
Только деревенька почти не изменилась. Те же три десятка изб в два ряда у единственной улочки. Разве что свет провели, и избы потемнели от времени, немного покосились.
Все изменения отмечались автоматически, а сердце торопило: «Скорее, спеши, опоздаешь».
«Куда опоздаю?» – недоумевал я, но чувствовал, что спешить необходимо.
Когда дошел до дома, понял, что так зудело в потрохах, что неудержимо тянуло в отчий дом, к маме. Вот тебе и все зрящий, один из известнейших и почитаемых отшельников Тибета и Гималаев.
В дворике толпились сильно постаревшие сельчане с венками и цветами в руках. А когда подошел ближе, из избы вынесли гроб.
«Мама!?» – наконец догадался.
Над гробом витала ее нематериальная часть, но серебряная нить связи с телом была оборвана – жизнь обратно не вдохнуть. Незримое облачко затрепетало.
«Почувствовала меня», – догадался, смахивая слезу. Только сейчас ощутил невозвратность потери. Только сейчас увидел, как глупо протоптал свою жизненную стежку в тупик. Любовь и только она имеет смысл, а не знание, умение, бесстрастность или материальное удовлетворение.
Все сельчане провожали покойную в последний путь. До погоста идти близко, и маленькая процессия через полчаса стояла у ямы.
Мамины соседки изредка бросали удивленные взгляды на незнакомца. Попробуй, узнай, когда покинул деревню полвека назад. Даже у моего младшего брата ничего в душе не шевельнулось, не подсказала родная кровь, кто идет рядом.
Стали прощаться с усопшей. Подошел и я. Склонился над мамой, и незримое облачко сгустилось у ее губ. Поцелуй ожег холодом. Как холод может ожечь? Лучше этого не объяснять, но многие, кто пробовал, все поймут.
Сразу после поцелуя облачко взметнулось ввысь и исчезло в небесах.
«Она ждала меня попрощаться, поцеловать напоследок», – понял я, а слезы текли по щекам. Даже в детстве не плакал, а тут текли ручьями, и не было сил и нужды их остановить.
По крышке гроба отстучали горсти земли, и моя тоже. Затем за дело взялись лопаты, установили в рыхлую землю временный крест, украсили могилу венками и цветами. Я достал из лацкана чуть увядший горный цветок (сорвал у монастыря) и добавил к остальным. Это все, что смог сделать для нее хорошего, правда, уже покойной. Дождалась сыновней благодарности…
– Извините, – коснулся плеча брат. – Вы знали усопшую?
– Да, я ее старший сын.
Сначала брови удивленно полезли вверх, потом по лицу прокатилась волна возмущения, но брат взял эмоции под контроль.
– Ее старший сын давно пропал… Я младше его на пять лет, а вы больше тянете на сверстника моего сына.
«Всю жизнь следил за здоровьем, научился им немного управлять… Поэтому в пенсионном возрасте выгляжу лет на сорок. Но кто поверит правде?»
– Извините, я из-за границы… плохо владею языком, – пытался для правдивости подмешать немного лжи и акцента. – Я сын ее старшего сына, ее внук. Вглядитесь, ведь у нас много общих черт.
– Как зовут отца? – все еще мне не доверяли.
– Андрей, а вас – Фома.
Сомнение все еще петляло среди извилин серого вещества, но, когда его сын подошел нас послушать, Фома скумекал, что мы с его отпрыском весьма похожи, а это навряд ли случайно.
– Где Андрей сейчас?
– В Гималаях, – ответил устаревшую правду, а для упрощения ситуации добавил: – Он умер три дня назад, а перед смертью приказал мне сюда ехать.
– В один день с мамой, – подсчитал Фома. – Как странно совпало?
– Да, – согласился я, хотя все становилось понятным: когда оборвалась серебряная нить жизни, то беспокойный дух, освободившись от оков тела, устремился в далекие горы и позвал непутевого сына. Только сейчас ее душа успокоилась, ведь я вернулся.
Помыли руки и сели за поминальный стол в хате. Попробовали сладкую кутью, помянули мать добрым словом… После традиционных трех рюмок соседи ушли. Остались Фома и его сын с женами, внук и внучка.
Фома налил еще по одной:
– Значит, Андрей был в Гималаях? – с нескрываемым раздражением спросил он. – Мать его так ждала, а он…
Упрек Фомы попал в цель, и я даже не пытался оправдать себя. Что бы уйти от неприятного разговора, поднял рюмку:
– Земля ей пухом…
Горькая водка хлестанула пламенем. Полвека не пил. До сих пор прикладывался к рюмке только раз, за год до ухода из деревни. Тогда умер отец от незалеченных ран… и вот опять похороны. Большим усилием удалось заблокировать алкоголь и медленно его выводить, минуя мозг, через почки, кожу, легкие.
– Надолго сюда? – сменил тему Фома.
– Не знаю… больше нечему держать в горах… может и навсегда, – ответил без всяких уверток и хитростей.
– Тогда живи в этой хате, – предложил брат. – Мы живем в городе, хата пустая, заодно дом будет под присмотром.
– Спасибо.
На том мы и порешили. Легли спать, а ночью всех подняла жена Федора:
– Вызывай скорую помощь, – голосила она. – Отец умирает, сердце. Племянник на босые ноги нацепил башмаки, в глазах слезы.
Он хлопнул дверью, проснулась грязь, мерно чавкая в тихой ночи, пока не съела шаги.
«Куда только смотрел? Он же сидел рядом, а я знай себе, упивался личным горем, когда рядом больной брат!».
Из-за двери стеганул крик с удвоенной силой:
– А-а-а! – резало душу безнадежностью. В крике был ответ на вопрос: что с ним? Открыл дверь. Фома уже не дышал.
– Отойди, – приказал, приникшей к брату жене. – Откройте окно.
Душа уже витала облачком по хате, но нить еще не оборвалась.
– Он будет жить, – добавил я. – Только не мешайте. Приложил руку к груди, немного напрягся, пока не понял, что порвался один из желудочков сердца. Из руки пошло тепло, сваривая разорванную ткань, затем сжал сердце своим полем. Еще раз сжал, еще, еще… Кожа начала розоветь, брат вздохнул, а легкое облачко юркнуло в плоть Федора. Еще несколько раз колыхнулась грудь, и я отнял руку. Теперь он дышал самостоятельно и даже пришел в сознание.
С меня тек пот. Все же лечение далось с трудом, ведь кроме восстановления сердца приходилось воевать со своим алкоголем.
Через полчаса вернулся племянник и сразу подбежал к отцу.
– Как ты, папа? Потерпи, я скорую вызвал.
– Все нормально, сынок… уже лучше.
Еще минут через сорок подкатила скорая.
«Ее и через десять минут было бы не нужно, а спустя столько – увозить покойника», – я понял, что в моей стране, как раньше, медпомощь далека от совершенства.
Врач прослушал сердце, пульс больного, сделал уже ненужный укол и укатил назад. А я, вконец измочаленный, нырнул в кровать.
«Завтра осмотрю Фому внимательнее, сейчас нет сил», – последнее, что пришло в голову, и провалился в глубокий сон.
Утром сели за стол. Все удивленно поглядывали на меня, воздух просто гудел от напряжения сдерживаемых вопросов.
– Ты – экстрасенс? – наконец прорвало Евдокию, жену Фомы.
– Вроде того.
– Может, и меня подлечишь?
– Всех осмотрю.
Первым в мои руки попал племянник, Виктор. Особых недугов не нашел, только головную боль, после вчерашней водки, снял одним касанием лба.
– Ого?! – удивился Виктор. – Как ловко у вас получается? Остальные тоже не требовали особого внимания. Только у Евдокии в почках просматривались камни.
– Почки болят?
– Да, хотели операцию делать, но не решилась.
– Могу сейчас достать из почек камни.
– Чем?
– Руками.
Евдокия помялась, а потом решительно махнула рукой:
– Давай.
После того, как она разделась до пояса, приказал лечь на стол.
– Водка осталась?
– Этого добра хватает, – Федор указал на полупустой ящик водки.
Я на всякий случай промыл свои руки и спину Евдокии сорокаградусной отравой.
Все внимательно следили, что дальше будет?
«С Богом», – приказал сам себе и погрузил руки в живую плоть.
– 0-о-о?! – разом вырвалось у всех изумление, кроме меня и Евдокии. Она то не видела, что с ней вытворяю.
Руки проникли к почкам, нащупали камни, мелкий песок. Все, крупица за крупицей бросал в тарелку.
– Не больно?
– Нет, немного щекотно.
Еще раз прощупал почки и мочеточник – чисто. Извлек руки из спины и свел воедино края разорванной мышечной ткани – все срослось без следа. Напоследок протер руки и спину от крови.
– Все, – объявил я. – Можно вставать.
Вся семья перебирала извлеченные камни. Языки зудели, так и просились в работу.
– На Филиппинах были, учились у хилеров? – прорвался первый вопрос Виктора.
– Нет, но методика та же.
И тут вопросы хлынули лавиной. Обычное человеческое удивление и любопытные носы требовали ответов, и я вновь, словно не покидал Гималаев, почувствовал себя атакованным назойливыми посетителями отшельником.
Скоро напряжение спало, пришло время расставаться. В рукопожатиях чувствовал, что я им уже не чужой. А Евдокия даже слезу уронила.
У меня тоже потеплело в груди. Наконец понял, что только они смогут хоть чем-то заменить маму.
Сначала родственники были далеки. Их знания казались ненамного большими, чем у неграмотных полудиких горцев. Но потом я вспомнил, что мама тоже малограмотна. И если все бросил, вспомнив о ней, значит главное – как стучит сердце, а не что копошится в мозгах. Было непривычно сбрасывать броню бесстрастия, но все можно растопить, даже многолетние привычки.
Как узнали, что могу лечить? Не знаю, и не пытался узнать. Новость, словно лавина, облетела округу. Снежным комом обрастали слухи о моих талантах, умения искажались до абсурда в воображении людей.
Скоро дворик у дома гудел толпой больных и любознательных. А почти заросшая травой единственная улочка деревни стала усердно трамбоваться и вытаптываться ходоками и зачастившими машинами.
Конечно, старался всем помочь. Лечил людей, а они кормили меня. Денег не брал, зачем они мне? Правда, один из посетителей пытался убедить в обратном. Это был здоровенный детина, дышавший перегаром.
«Чего ему? Пришел лечиться от перепоя?» – скользнула в мозгу ирония. Серьезных расстройств у него не наблюдалось.
– Я из фирмы «Тибет». А ты как раз с тех гор, вот и лечи, а мы организуем поток больных и заплатим тебе хорошие бабки, – без всяких предисловий и подготовок выдал он.
– Спасибо, но это мне ни к чему.
Детина уставился на меня, как на недоразвитого.
– Мои предложения не обсуждаются, – наконец он выдохнул удивление, возмущение и еще одну порцию алкогольных токсинов.
– Спасибо за предложение, но мне начальство противопоказано.
Тут уж нервный алкаш не стерпел, бросился на непослушного знахаря. Но и я не божий одуванчик. Давным-давно, в тибетском монастыре, что рядом с Лхасой, учился разным премудростям, а заодно и искусству боя. Давно не пользовался столь прозаичным ремеслом, но руки умело провели защиту, захват, а ноги сработали подсечку.
Неугомонный посетитель, лишь поднялся с пола, вновь бросился на меня. На сей раз, пришлось охладить пыл ударом в голову. Он рухнул на колени и с полминуты тряс длинными патлами, пока не очухался.
– Прием окончен, – сообщил нерадивому пациенту, лишь он оклемался. – Тело у вас здоровое, а душой я не занимаюсь… До свидания.
– До свидания, – зло ответил здоровяк, но больше не размахивал кулаками.
День кончился, как и предыдущие, но ночью начались сюрпризы. Деревня спала, когда во двор вкатила машина, а через пару минут постучали в двери. За день очень устал, потерял бдительность, прошляпил… Открыл дверь, в дом ворвались дюжие ребята и, без слов, стали делать из меня отбивную. Правда и им досталось, но все же скрутили ершистого лекаря, кляп в рот, мешок на голову и забросили в машину.
Автомобиль трясло на проселочных ухабах, все ругались, а я потихоньку выскальзывал из пут. Для такого трюка надо уметь управлять костями, мышцами, сухожилиями. Уж что-что, а это я умел. Кости на кистях слепил почти в одно целое, и узлы сами соскочили с рук. Кляп вытащил руками без премудростей.
Наконец машина заглохла.
«Приехали», – решил я.
Меня выволокли и сдернули мешок.
Мы были в глухом лесу на поляне. Темень, хоть глаз выколи, но скоро освоился со скудной иллюминацией, да и разогнало тучи – открылось бледное ночное светило. Правда освещение все одно оказалось слабеньким, недруги не видели, что руки и ноги уже без пут. Правда, для достоверности болтались веревки на руках.
Нырни в лес – не найдут, но об этом пока рано мечтать – вокруг полно головорезов. Поэтому ждал, пока притупится бдительность стражей.
На полянке развели костер. В его неустойчиво-пляшущем свете узнал дневного пациента, взбесившегося здоровенного борова. Он обернулся, оторвал руки от пламени и подошел ко мне. Злобно скрипнув зубами, изо всей силы ударил в живот:
– Сначала поговорим с тобой кулаками, а потом решим…
Я ожидал удар, сдержал напор кулака-кувалды щитом мгновенно напрягшегося пресса, но подыграл самолюбию громилы.
– Ой-ей-ей, – жалобно выдавил из себя, катался по полянке, корчась от мнимой боли.
Хитрость сработала, мафиози снова отвалил к костру.
«Казалось бы, цивилизованная страна, а люди столь же аморальны, как в глухих горах. Еще одно подтверждение, что знание не всегда очеловечивает. Следовательно, мой путь – путь знания – вел в тупик. Какой курс выбрать дальше?»
– Я сожалею, но придется тебя замочить, – боров вертел на веточке кусочек сала над огнем и буднично вещал на корточках спиной ко мне ужасный приговор. – Мне, правда, жаль… Но ты знаешь нашу фирму, я сам вчера сболтнул, а соседи наверняка видели, как тебя силком увезли. Будет следствие… зачем лишний свидетель? Мы тебя тут закопаем, только сальце доем. Очень жаль… Зачем ты упрямился? Конечно, сейчас поздно сожалеть, мочить пора.
Чувствовалось, что боров нервничает, что его тон и поведение наиграно, но убивать он собрался по-настоящему. Остальные тоже разыгрывали крутых и беспечно-равнодушных злодеев, да только моментами проскальзывало истеричное их состояние. У одного, даже в темноте, было видно, как дрожат коленки и руки. Еще у одного голос соскакивал с дрожи на фальцет. Все излишне жестикулировали.
Нервные палачи для храбрости приложились к стаканам.
«Вот он – мой шанс», – сверкнуло решение, и я в долю секунды обернул веревку вокруг шеи борова, уперся в его спину коленом, словно туг-душитель из индийской касты наемных убийц, и толкнул массивную тушу в костер. Еще одного недоноска оглушил, раскрошив стакан водки о его челюсть. Еще секунда, и ночь скрыла меня в густых кустах подлеска.
Погоня хрустела валежником, ругалась, раздирая одежду и кожу о сучья и кусты. Но даже до их куриных мозгов дошла бессмысленность охоты. Хруст и ругань повернули назад, к полянке. Я тоже решил проследить за обидчиками.
Из-за густого куста отлично просматривалась поляна. На краю стояло три машины, а у костра мельтешило десятка полтора возбужденных бандюг. Один, с переломанной челюстью, еще не пришел в себя, а боров скулил и ругался, пока его обгоревшую кожу чем-то мазали.
– Это ему даром не пройдет, – выдал он хоть что-то вразумительное между взвизгиваниями. – Узнайте, кто его родственники… у всех кровь выцежу по каплям.
«Зачем я вернулся? Лучше бы сидел в своих горах. Приперся – всех близких в беду окунул. Как-то надо выручать», – размышлял я.
Еще я записал в памяти номера машин, запомнил гнусные хари и потопал домой. Они были уверены, что сегодня у меня не хватит духа ночевать дома. Но я догадывался об их мыслях и решил устроиться с комфортом. Только никудышные, такие как я, отшельники ищут постель и крышу над головой. Меня, наверное, лишь могила исправит. Я даже думаю совсем не так, как положено мудрому старцу. Плебейство не смогли выкорчевать из меня мудрые ламы и годы уединения.
Утром встал с готовым решением проблемы.
Только вышел из деревни, как две машины вкатили в мой двор.
С пригорка хорошо видно, даже разглядел номера ночных преследователей. Они опять промахнулись, но я не строил иллюзий. У соседей узнают адрес брата и станут мстить за выбитые зубы, за копченую морду…
Сейчас все решала скорость. Тот, кто опередит, получит шанс на победу. Но противник не знал, что надо спешить. Шеф фирмы, паленый злодей, даже представить не мог, что он тоже дичь. Моя дичь. А не мешало бы догадаться, ведь уже дважды он пытался диктовать условия, но оставался битым.
Вскоре я получил в справочном бюро адреса трех зарегистрированных в стране «Тибетов». А еще через несколько минут я стоял у входа в ближайший из них, а рядом припарковался Мерседес со знакомым номером.
«Значит, это именно тот «Тибет»», – решил я.
С первого раза попал в «яблочко» и опять отыграл у судьбы время. Только сам еще не знал, как использую фору. Я никогда не убивал и сейчас не представлял подобного исхода, а как еще остановить мафию? Знакомый боров сидел за столом.
– Занят, – не отрывая глаз от стола, рявкнул он.
Глава фирмы и не подозревал, что его сердитость в голосе останется незамеченной. Я аккуратно закрыл дверь, щелкнул замком, что бы не беспокоили, и направился к столу.
– Занят! – истерично повторил он, оторвал безобразно опаленное лицо от бумаг и оторопел. – Ты?!
– Я, я, – спокойно подтвердил подозрение борова, но навряд ли этим успокоил.
– Зачем? – с нервной дрожью добавил он.
– Зачем? – переспросил я и ответил: – Угомонить тебя и твоих прихвостней. Уже отшлепал тебя, немного придушил, подпек личико, а тебе мало? Пора бы угомониться.
Боров вопросительно смотрел.
– Непонятно? Тогда коротко и ясно… отзывай своих бравых придурков, позабудь о мести и останешься цел.
Аура вспыхнула гневом и желанием перехитрить меня, а рука потянулась к ящику стола.
«За оружием», – предположил я и, не мудрствуя, нанес стремительный удар по локтю.
Боров резко взвизгнул, рука повисла плетью, а по щеке катилась слеза.
В ящике лежал пистолет. Я его разрядил, разобрал и швырнул детали и патроны по комнате.
Глава «Тибета» жалобно канючил, придерживая сломанную руку, – Вот видишь, к чему ведет агрессия? Звони холуям. У них есть в машине телефон, я видел, и отмени операцию.
Было видно, как в глубине грязной душонки не сдается черная месть. Я решил потрясти психику неугомонного мафиози. Как еще отучать от коварных планов?
Усилием воли оторвал от стола стакан. Пиво в нем чуть-чуть колыхнулось. Стакан, летя к потолку, пересек полосу солнечного света – янтарный пивной луч преломился в порхающем сосуде и осветил нас. У потолка наклонил стакан, и пенистая жидкость пролилась на голову борова. Затем отпустил стакан. Он разлетелся мелкими осколками на подлокотнике.
Борова начала бить нервная дрожь, а коварные замыслы испарились из темной ауры.
– Звони, – повторил я.
Трубка тряслась, стучала о неразумную голову. Все же крыша у него немного поехала и главную роль в этом сыграл простенький фокус, а не профессиональное битье паленой морды.
– Где вы? – нервно спрашивал трубку боров.
Что-то пищало в ответ, а он, ладонью стряхивая пиво с лица, приказал: – Забудьте о них, операция отменяется, возвращайтесь.
В ответ опять что-то комариком жужжал телефон, боров дослушал и опустил трубку на рычаг.
– Не беспокойтесь, – объяснил он. – Ребята возвращаются. Мы поладим? Мир?
– Мир, мир, – подтвердил я. – Но попытаешься мухлевать – уничтожу. Я могу на расстоянии не только управлять стаканами… Могу остановить сердце.
Слегка сосредоточился и сжал оплывший жиром трепыхающийся комочек мышц.
Страх хлынул лавиной, а глаза борова полезли из орбит.
– Живи пока, – убивать я действительно никого не собирался. Убрал невидимую хватку с трусливого сердца – оно судорожно застучало.
Боров по-рыбьи глотал воздух. Больше черных планов в нем не угадывалось.
Я покинул «Тибет».
На улице всерьез задумался. Действительно, что делать? С «Тибетом» разобрался, но, сколько их еще в стране? Уйма расплодившихся «Аур», «Амрит» и подобных оздоровительных фирм будет гоняться за лекарем-отшельником с загадочного Востока. Так что, со всеми вести войну, как с «Тибетом»? Нет! Надо сторониться, превратиться в незаметную букашку.
Так я размышлял, пока не дошел до церкви. Подобных зрелищ давно не видел – ввысь над крестами колоколен взметнулся мощный энергетический поток. Он буравил облака и несся дальше, в бесконечность. Сразу вспомнил детство, молитвы с мамой в сельской церквушке… Нестерпимо захотелось приобщить свою молитву к рвущей небо лавине надежд, мечтаний, просьб…
Пока каялся в грехах и просил Господа Бога дать силы, воли и ума не натворить новых, кто-то потянул за локоть.
– Прошу вас, – шептал в ухо настырный прихожанин. – Выйдем на улицу. Есть несколько вопросов.
«Человек борова?» – мелькнула догадка, но сразу ее отмел. Правда, докопаться до сути не смог по его бледной ауре и стал ждать объяснений.
Уже на паперти незнакомец достал плоский прибор, размерами и формой смахивающий на карманный калькулятор.
– Это походный прибор туриста, – начал объяснять он.
Я старался сохранить на лице маску восточного бесстрастия, хотя любопытство и недоумение все же колыхнулись внутри.
– Да, я – турист, – продолжалось объяснение. – Турист с далеких звезд.
Оценил ауру – вроде не врет.
– Ехал в автобусе… давка… прибор в тесноте сломался. Пустячная поломка, всего лишь кнопка «пуск» западает, а разбирать панель управления боюсь – все же сложный прибор – могу не собрать. А тогда кукуй до самой смерти в вашей глухомани.
Столь фантастичное объяснение совсем не прояснило ситуацию. – Но я вам зачем?
