Сага о Гудрид

– Впервые в жизни я встречаю такую недоброжелательность, – медленно проговорила Гудрид. – Нескладно начинается наша жизнь в твоем доме.

– Мать всегда была такой, – ответил Карлсефни. – Дело не в тебе или ком-то другом. Мне просто не хочется ссор в моем доме: только этого мне теперь и недоставало. Много времени будет занимать торговля товаром, который мы привезли из Норвегии, и к тому же на Рябиновом Хуторе есть к чему приложить руки. А когда сама Торунн поймет, что нам нечего делить, она вернется, и ты будешь вести хозяйство самостоятельно: слуги у тебя здесь будут хорошие.

Все произошло так, как хотел Карлсефни. Он предложил матери погостить у родичей таким образом, словно это была ее идея, и она отправилась в Хов верхом, со слугами и подарками. А Гудрид наблюдала, как удаляется маленькая свита, спускаясь по берегу вниз, к первому броду, и испытывала не столько облегчение, сколько печаль.

У Снорри до сих пор еще не было воспитателя; за ним присматривала Ауд Толстушка, и все на дворе знали, что мальчик не боится воды. Большинство рабов и прислуги в усадьбе служили своим хозяевам с давних пор и трудились на совесть, как и говорил Карлсефни, и экономка Эльфрид тотчас же подчинилась новой хозяйке, беспрекословно отдав ей все ключи, которые Торунн, в знак немого протеста против жены Карлсефни, вручила старой служанке.

– Хорошо, когда в доме молодая и рачительная хозяйка! – прибавила при этом Эльфрид. – А то нас маловато. К тому же первые бродяги обычно в это время и шатаются по округе, проходя к нам через Ванскард, ища себе пропитания по дворам.

Пару дней спустя Гудрид заметила нескольких человек, двигающихся вдоль реки прямо к Рябиновому Хутору. Давненько она не видывала подобного сорта людей, и все же сразу угадала, кто они, посмотрев на их рваные котомки и нетвердую походку. В ушах у нее раздался голос приемной матери:

– У таких бродяг водятся и вши, и блохи, а потому не клади их спать в своем доме. Проводи лучше их на сеновал, да прикажи сторожу следить за ними, чтобы они ненароком не подожгли чего и не украли из кладовой съестные припасы. Вымой за ними посуду хорошенько, да расспроси их обо всех последних новостях…

Эльфрид владела искусством общения с гостями, и у них очень скоро развязался язык. К тому же она умела сообщить им такие сведения, которые была бы желательно разнести по всей округе. Эльфрид поставила перед шестью парами голодных глаз большую миску моховой каши с ячменем, и, улыбнувшись, заметила им, что это их обычная пища в доме, когда хозяин возвращается домой после того, как наторговал себе с прибылью товаров в таких местах, где мало кто бывал.

Тощий мужчина с посиневшими губами, который считался предводителем, запихнул в рот большой кусок вяленой рыбы и проговорил:

– Я, Эльфрид, доходил до Льяскуга с тех пор, как ты в последний раз видела меня в Скага-Фьорде! Много людей скрывается в тех местах, и такие, как мы, всего лишь капля в том море, видишь ли. И разбойник Греттир сын Асмунда всегда может рассчитывать там на еду и ночлег; а еще Торкель сын Эйольва жил там, пока не женился на Гудрун дочери Освивра со Священной Горы…

– Ты что же, и Греттира встречал?

– Нет, – ответил старик, насаживая на нож кусок копченого тупика. – И не жалею об этом. Я шел совсем один в Свиневан, готовясь уже увидеться там с кем-нибудь, кто объявлен вне закона. А люди эти берут себе все, что придется им по вкусу. И бонды в долине уже было поймали Греттира и собирались его повесить, но тут им на головы свалилась Торбьёрг Толстушка и заставила отпустить его, потому что он ее родич. Так что сама видишь, что получается, когда мужчины не могут совладать со своими женщинами.

И он покачал головой, приняв понимающий вид, а потом взял жирный кусок форели с блюда, протянутого ему Гудрид. Затем хозяйка предложила блюдо молчаливой, однорукой женщине по имени Хельга. Кожа ее задубела, но было видно, что она еще молода. Руку ей отрубил ее парень, когда она пыталась остановить драку, как рассказывала Эльфрид. Ее суженый был убит в той самой стычке, и с тех пор бонды в ее родных местах каждую зиму давали ей ночлег. Гудрид думала, что она сама не смогла бы принять такую помощь, даже если бы оказалась в сходном положении.

Когда вечером Гудрид рассказала Карлсефни все новости, он улыбнулся и сказал ей:

– Похоже, от этих бродяг ты узнала гораздо больше, чем я на прошлой неделе, на осеннем тинге на Мысе Цапли. Хотел бы я посмотреть на Торбьёрг Толстушку, которая вызволила Греттира! Если бы у Кьяртана была такая же сестрица, он до сих пор оставался бы в живых… И все же будь осторожна, Гудрид, и не доверяй всякому, кто пожалует к нам на двор. Сюда может забрести и сам Греттир или какой-нибудь другой опасный бродяга. Если же кто-то будет искать работу, посылай его сразу к Оттару или ко мне.

Гудрид согласно кивнула мужу, пытаясь найти удобное положение в постели. Крупный же у них будет ребенок, думала она, теперь ей было тяжело даже стоять у ткацкого станка. Карлсефни обнял ее, и она забыла об усталости. Она так редко видела его, с тех пор как они приехали в Исландию, а теперь он еще отослал своих людей на ловлю трески в Островном Фьорде и на выпас овец в горах, и сам еле управлялся по хозяйству.

Закат солнца медленно перемещался к югу, и дни становились все короче. Вершины фьорда отбрасывали длинные тени, и приходящие с гор люди жаловались на холод и снег. Карлсефни вытащил «Рассекающего волны» на сушу, приготовив корабль к зиме, а вскоре они с Гудрид отправились на Воздвижение в Хов, где Халльдор представил им своего домашнего священника – худощавого, бледного крестьянского сына.

Было ясное морозное утро, когда они тронулись со двора, но к середине дня так разогрело, что Гудрид нарадоваться не могла, сидя в седле и отдыхая от работы. Она напрочь забыла о том, что ей вновь предстоит оказаться лицом к лицу со свекровью, причем впервые после того, как Торунн уехала из дома. Гудрид уже привыкла к большим, просторным домам на Рябиновом Хуторе, так что не удивилась Хову, стоящему на берегу фьорда. Все здесь свидетельствовало о богатстве хёвдинга Халльдора – и толстый слой дерна, которым заботливо были обложены стены построек, и искусно вырезанные коньки крыш. В красиво убранном к празднику зале стояла старая Торунн вместе с женой Халльдора и встречала гостей. Похоже, ей здесь жилось славно, и она милостиво кивнула Гудрид, спросив о Снорри.

– Снорри скучает по бабушке, – ответила ей Гудрид.

Они оставались в Хове три дня. Новоиспеченный священник был еще неопытен и медленно, смущенно говорил о христианстве, а Гудрид думала, что она, прожив год в Норвегии, разбирается в этом получше его. Во время мессы она рассеянно думала о своем.

Церковь Халльдора была не больше Тьодхильдовой, и в ней еще пахло свежим деревом. Ряса священника была из грубого сукна, не похожая на тонкое, черное одеяние Эгберта. Нечего было и сравнивать аскетический, серьезный облик старого священника с бледным и испуганным юношеским выражением лица новичка. И Гудрид думала, как же священник Халльдора сумеет ответить на ее вопросы о грехе. Если, конечно, же, у нее вообще найдется время поразмыслить о подобных вещах! Ей помогали по хозяйству, но предстояло много хлопот с новым ребенком…

Под невнятное бормотание священника она уносилась мыслями к крохотному тельцу, которое уже жило в ней, и рука ее искала на груди крест и амулет Фрейи. Приятная тяжесть этих священных предметов давала ей опору и утешение, которые она искала в церкви.

Она знала, что беременность красит ее, делает дородной, и она грелась в лучах дружелюбия, которым одаривали ее хозяева и другие гости. Только старая Торунн не обмолвилась с ней ни словом.

Пришла пора уезжать домой, и жена Халльдора, нежно поцеловав Гудрид, сказала ей:

– Мне кажется, ты угадываешь мысли других, потому что ты всегда поступаешь так, как мне этого хочется!

– Рада была угодить тебе, – весело произнесла Гудрид и повернулась к свекрови, чтобы попрощаться с ней.

Она ждала, что Торунн, как обычно, подставит для поцелуя свою щеку, глядя в сторону, но та сама поцеловала невестку и протянула ей узелок с одеждой:

– Если Снорри будет расти так же быстро, как и его отец в этом возрасте, то ему понадобится обновка.

Через открытую дверь просачивался свет, и Гудрид увидела красное детское платье из прекрасной тонкой шерсти. Вокруг ворота и рукавов поблескивало серебряное и золотое шитье. Старые глаза То-рунн немало потрудились над такой работой.

– Никогда не приходилось мне видеть столь искусной вышивки, Торунн. Мне бы так хотелось, чтобы ты видела лицо Снорри, когда я дам ему этот подарок и скажу, от кого он, – сказала Гудрид.

– Знаю я этих мальчишек, – сказала Торунн и подставила свою щеку. Гудрид тепло поцеловала ее.

– Почему твоя мать не поехала сейчас с нами? – спросила Гудрид Карлсефни, когда кони их спускались по склону к броду.

– Не знаю, я не стал спрашивать у нее об этом. Есть люди, с которыми лучше помолчать, чтобы избежать повторного объяснения.

Они скакали в молчании, наслаждаясь видом широкой долины с ухоженным дворами и красотой пламенеющих гроздьев рябины. На лугах пасся скот. Скоро начнется убой скота, а оставшихся загонят на зиму в хлев. Возвращаясь домой, Гудрид мыслями уже унеслась к хозяйственным хлопотам.

В легкой утренней дымке светило осеннее солнышко, перевалив через горные хребты на востоке, и вдали виднелся пар от горячих источников в долине. С тоской в голосе Гудрид произнесла:

– Как мне хотелось бы иметь горячий источник вблизи от Рябинового Хутора. Тогда легче было бы стирать, да и самой приятно поплавать в горячей воде…

– Конечно, – серьезно кивнул ей в ответ Карлсефни. – По дороге домой мы, кстати, будем проезжать один из них.

И он усмехнулся в бороду, а взгляд его посветлел, когда он оглянулся к Гудрид. Сердце ее забилось чаще, и младенец в ее утробе, словно почувствовав это, так резко повернулся, что Гудрид выпустила поводья из рук, и кобылка ее послушно остановилась. Карлсефни оглянулся, чтобы посмотреть, что с ней, но она весело воскликнула:

– Если бы я знала, что мы будем проезжать источники, я бы надела другую сорочку!

Подождав, когда она поровняется с ним, он ответил:

– Гудрид, забудь о своей сорочке. Мы сейчас поедем смотреть один двор. На пиру у Халльдора я узнал, что вдова Глаумбера собирается продавать свою усадьбу, чтобы переехать к родичам в Мид-фьорд. Все дети ее умерли. И я подумал, что для нас ее двор был бы хорошим приобретением. Но сперва я хочу, чтобы ты посмотрела на него и сказала свое мнение.

– Мы будем жить там?

– Если ты захочешь. Тогда у тебя рядом с домом будут горячие источники, и к тому же дом в этом месте надежнее защищен от морского ветра. Северный луг в Глаумбере граничит с нашими угодьями на Рябиновом Хуторе, так что эта покупка только расширит наши владения. В последний раз, когда я видел этот Глаумбер, он процветал, однако я не уверен, что в том же состоянии мы увидим его постройки сейчас. Нам надо будет все внимательно осмотреть. Не могу обещать тебе, что я смогу покупать по двору на каждого нашего ребенка, но уж частью надела мы их точно обеспечим…

– Это прекрасно! – просияла Гудрид. – И тогда мы сможем жить в Глаумбере, а твоя мать переедет обратно на Рябиновый Хутор.

– Да, эта покупка была бы для нас стоящей, – сказал Карлсефни.

Увидев гостей, вдова Глаумбера обрадовалась. Ее надсмотрщик, крепкий, смышленый Арнкель, в возрасте Карлсефни, показал им усадьбу и ответил на все вопросы. Гудрид обратила внимание на то, что в Глаумбере великолепные пастбища, и осушение сделает их еще лучше. Расположены они были удобно. И хотя дома здесь были поменьше, чем на Рябиновом Хуторе, а стены из дерна в хозяйском доме явно нуждались в обновлении, – все постройки тем не менее были крепкими, добротными, и Карлсефни даже сказал, что кузница здесь гораздо лучше, чем в отцовской усадьбе.

Прежде чем вернуться в дом и отведать угощение, приготовленное вдовой, Гудрид на мгновение задержалась на дворе, окидывая взглядом луга, тихо колышущиеся у реки. А за рекой стояли зеленые косогоры, позади которых виднелись вершины со снежными шапками. Рослые березы заслоняли двор от северного ветра даже теперь, когда они стояли по-осеннему обнаженными, и во все стороны простирались столь живописные места, что трудно было оторвать взгляд.

За обедом Карлсефни изложил условия сделки в присутствии свидетелей. Затем надсмотрщик внес свои изменения в пользу вдовы, и на том и порешили, засвидетельствовав договор. Карлсефни и Гудрид должны были переехать в новый дом к весне.

Они вернулись на Рябиновый Хутор одновременно с бродягами, которые вновь добрели до их двора. Новость о покупке Глаумбера распространилась быстрее, чем Эльфрид успела сварить кашу для гостей, и Гудрид подумала, что вскоре об этом узнает и Торунн в Хове.

Дни сделались короткими, а вечера – длинными, и Снорри любил сидеть возле матери, слушая ее рассказы. Гудрид чесала шерсть и пряла, рассказывая сыну о своем плавании в Гренландию вместе с отцом. Мальчику очень хотелось узнать, что же стало с потомством Снефрид. И почему мама не уберегла Торфинну? Она что, сдохла от голода?