Патриоты

Полицейский одной рукой держал рупор, а во второй вертел черную дубинку, которой вот-вот начнет лупить каждого, кто попадется под руку, а затем передавать своим коллегам из Президентской Гвардии, дабы те усадили «нарушителя порядка» в холодный и грязный автозак и увезли на другой конец города. Там, в полицейском участке этого бедного человека продержат несколько часов, будут бить его, издеваться над ним. Возможно, даже пытать, несмотря на то, что он и находится здесь абсолютно беспричинно. Просто потому, что пришел высказать свое мнение. Он пришел сказать власти «нет», а его поймали, избили и отправили домой, однако, наутро по всем федеральным каналам разлетится новость о том, как доблестные стражи закона изловили опасных преступников и экстремистов, по всем человеческим законам и соблюдая все их права доставили их в участок, оформили протокол и с миром отпустили, обязав выплатить всего лишь многотысячный штраф.

Прелестные реалии Государства.

– Уважаемые граждане!.. – звучавший будто роботизированным из рупора, голос вновь произносит наспех заученные еще в полицейской академии фразы. Теперь ему приходится повторять их очень часто, едва ли не каждый день.

Человек в форме опустил рупор вниз и поднял вместо него дубинку.

Мгновенно, вслед за ним из небольших подобий ножен, которые по сути же являлись куском кожи с клепкой, стоявшие позади полицейского гвардейцы вынули и свои дубины. Сотня черных мечей, направленных прямо на толпу безоружных граждан.

Но Митинг – это уже не просто шествие. Нет.

Митинг – это нечто большее. Он продолжался уже на протяжении нескольких дней. Каждые сутки те или иные люди выходили на улицы в самых различных местах Столицы и всего Государства в целом. Каждый раз их разгоняли. Где-то использовали водометы, где-то – резиновые пули, где-то хватало и просто полицейских дубинок, но сегодня этого не должно было случиться.

Митинг – это надежда. Последняя надежда на справедливость для всех граждан Государства…

3

Гражданин J

Знаете ли вы, что означает брать интервью у известнейшего в стране оппозиционного политика? У человека, за которым охотятся абсолютно все спецслужбы Государства, следят за каждым его шагом, следуют по пятам, будто под микроскопом рассматривая любое его слово и действие, стараясь отыскать там хоть какую-нибудь мельчайшую толику чего-то запрещенного.

Я тоже не знал. До сих пор.

В тот момент, когда я ехал на велосипеде по разбитому асфальту широченной дороги, какие в цивилизованных странах являются редкостью для спальных районах, если не отсутствуют вовсе. Тогда я абсолютно ясно осознавал, что это интервью может стать последним для всей моей журналистской карьеры в Государстве. Мне придется бежать из страны, исчезнуть, смыться и просить политического убежища за границей. Или просто остаться здесь и ждать, пока за мной придут президентские гвардейцы.

Они заберут меня рано утром, еще до восхода солнца. Приедут на двух больших джипах с мигалками. Все машины силовиков – американские, но по федеральному телевидению в этот момент будут рассказывать о прорыве Государства в области автомобильной промышленности. Я, вдохновленный последним интервью, не буду спать всю ночь после его выхода в последнем выпуске нашего интернет-издания этим днем. Я буду сидеть на диване, смотреть, как по федеральным каналам говорят о рывках и прорывах, доедать чипсы и измазанными в остром соусе пальцами нажимать кнопки громкости на пульте.

Они ворвутся в мою прихожую без стука, выбив дверь тараном. Их будет четверо, все в балаклавах и черных шлемах, бронежилетах и черно-синей форме. Громко топая по дешевому ламинату, они пронесутся в гостиную и направят на меня, лежащего на диване и поедающего чипсы, все четыре ствола своих винтовок.

Я встану, подниму руки, предварительно отставив миску на диван со своих коленей. Один из них подойдет и жестким ударом колена в живот повалит меня на землю. Он заломает мне руки за спину, уложит на живот, лицом вниз, наденет на запястья тесные металлические наручники. Все это произойдет в полной тишине, которую будут нарушать лишь издаваемые мной звуки кряхтения от боли.

Затем ко мне подойдут остальные, они в порядке очереди станут бить меня по ребрам и почкам ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Несколько ударов один за одним пронзят мое тело острой болью. Она по нервным окончаниям пройдет в кости, которые отразят ее сильными колебаниями в плоть, я попытаюсь согнуться еще сильнее, лежа на полу, а тот урод в форме, что подошел ко мне первым, поставит мне ногу на спину, чтобы я этого не делал.

По телевизору будут говорить о том, как доблестные стражи закона задержали коварных экстремистов, якобы устроивших массовые беспорядки вчера утром.

Потом они поднимут меня на ноги и уведут в автозак. Дверь в мою квартиру останется распахнутой, но это неважно, ведь я больше никогда сюда не вернусь. Я исчезну где-то на окраинах Столицы. Мое имя в подписи к интервью станет последним, что от меня осталось. Только имя и несколько сотен строк текста на одной из многочисленных веб-страниц сайта нашего интернет-издания…

Но этого не случится. В тот день я был готов ко всему. Два дня назад я получил визу в посольстве, купил билет на самолет и заказал такси. Я закончу работу над интервью и отправлю его в издательство. Они опубликуют текст завтра днем, после чего я улечу, не дожидаясь того утра, когда за мной явятся гвардейцы Президента. Я исчезну, но не так, как они хотят, не на их правилах. Поле для этой игры будет перевернуто. Я начну новую жизнь где-то в Австрии. Но прежде закончу работу над интервью.

Я мчал на велосипеде по колдобинам пригорода Столицы, по раздолбанному асфальту в окружении проносившихся рядом, почти вплотную ко мне, машин. При жизни в тоталитарном государстве, где пятая часть населения перебивается голодом, находясь за чертой бедности, последнее, о чем тебе остается думать, так это о наличии велосипедных дорожек для комфортного передвижения по городу.

У меня в наушниках звучало радио. Какая-то утренняя программа. Одна из тех, какие крутили по главным государственным телеканалам. Диктор приветствовал всех и говорил, что на вчерашней вечерней пресс-конференции ручка на столе Президента лежала не так, как обычно. Он рассказывал о том, что могли значить подобные перестановки, пока я ехал мимо череды из десятка распахнутых мусорных баков, стоявших вдоль дороги, напротив нескольких жилых домов, через толстую полоску грязного и облезлого коричнево-зеленого подобия газона. Из баков валился мусор, вокруг стоял жуткий смрад, летали голуби и бегали нередкие крысы. Я остановился на светофоре, передо мной было несколько машин сомнительного качества. Прорыв Государственного автопрома. Рывок Президентского машиностроения.

На таймере светофора быстро сменялись цифры: 79, 78, 77. Я смотрел вокруг себя, периодически поглядывая на красное табло.

Неподалеку от мусорных баков стоял магазинчик, совершенно обычный. Вероятно, именно в такие, как этот, в свое время ходили все известнейшие серийные убийцы. Сразу после очередного убийства они вырезали трупу печень, затем шли в душ, меняли одежду, делали деловитый вид и шли в этот самый магазин с упаковкой мелко нарубленной печенки с надписью «Говяжья печень, 120 г», напечатанной на дешевой фотобумаге дешевым струйным принтером. Они утверждали, что купили просроченный продукт в этом магазине и показывали чеки, которые это подтверждали, ведь вчера они действительно купили здесь печень. Только действительно говяжью. И не просроченную. Им возвращали деньги, а просроченный продукт забирали и клали в большую коробку. Вскоре к нему отправлялись еще десятки таких продуктов, а затем их относили к тем самым бакам, ставили рядом.

Прямо как сейчас. Одетая в фартук продавца, какая-то юная черноволосая девушка вынесла коробку, доверху набитую просрочкой, на улицу и оставила возле бетонной конструкции, отгораживавшей череду из десятка мусорных баков от грязных и облезлых газонов. Полупрозрачная ширма. Иллюзия красоты и защиты.

Я вновь взглянул на светофор, цифры продолжали бежать: 55, 54, 53, 52…

Диктор у меня в ухе только что сказал, что Государство перешагнуло тот порог, когда бедность была чем-то массовым. Он говорил, что средние зарплаты, как и пенсии, в стране высоки, что люди ни в чем не нуждаются.

А я стоял на светофоре и смотрел, как к мусорным бакам с другой стороны подходит пара сгорбившихся старушек в обносках, обе с тростями и большими белыми пакетами-майками, развевающимися на ветру.

Светофор считал: 41, 40, 39, 38…

Девушка из магазина оставила коробку возле баков, не дойдя до них нескольких метров, со сморщенным от вони лицом и зажатым свободной рукой носом.

25, 24, 23, 22…

Старушки, ковыляя, подошли ближе. Морщинистые лица со впалыми глазами. Худоба на лице под обвисшей кожей. Тонкие руки с длинными сморщенными пальцами. Они раскрыли коробку и принялись вынимать оттуда просроченные продукты.

10, 9, 8, 7…

Они достали какие-то пожухшие овощи, переспелые бананы, подгнившие яблоки, коробку печенья, которую они могли бы отдать своим внукам, если бы те у них были. Но у них не было никого. Никого не осталось. И лишь государство, которое, по-хорошему, обязано обеспечить своим гражданам достойную старость, и то их бросило на произвол судьбы, заставив от безденежья побираться на помойках.

6, 5, 4…

Они достали из коробки две упаковки с говяжьей печенью. Этикетка на одной из них напечатана на дешевой фотобумаге дешевым струйным принтером в доме у их соседа-серийного убийцы, который принес сюда эту печень несколько часов назад.

3, 2, 1…

4

Гражданка T

– Уважаемые коллеги! – голос директора, мерзкого типа в очках и лысиной, толстого и не самого опрятного, звучал, как из рупора. – Близятся выборы, и, я уверен, каждый из вас знает, насколько это значимое событие для нашей страны.

Стоя на небольшой трибуне, он говорил в микрофон, и из маленькой и некачественной колонки его голос вылетал роботизированным, измененным и извращенным до неузнаваемости.

– Как и пять лет назад, наша школа была выбрана в качестве избирательного участка от нашего округа. – произнес он. – Думаю, вы помните, что это означает.

Вбрасывать дополнительные бюллетени, чтобы Президента избрали еще на один срок. На пятую пятилетку подряд. И все это за вшивую доплату в две тысячи и под угрозой увольнения в случае отказа и уголовного преследования в случае рассказа кому-либо обо всех этих деяниях. Плевать, что все и так знают. Плевать на сотни видео с самых различных избирательных участков. Президент вот уже двадцать лет отрицает факт своей нелегитимности.

– Это означает, что каждый из вас сможет сработать на благо нашей великой страны еще раз! – громогласно объявил директор, после чего весь зал залился аплодисментами.

Моя бабушка бежала из России в Государство во времена Гражданской войны, а потом в ужасах читала в газетах о сталинских зверствах. Кто знал, что в скором времени в Государстве заведется свой собственный Сталин.

Директор сказал, что школе необходимо подготовиться к важнейшему в этом году событию, которое состоится уже через неделю.

Нашего Президента должны переизбрать, он должен просидеть у власти не двадцать, а двадцать пять лет, не двадцать пять лет, а тридцать, а затем не тридцать, а все сорок. И мы, те, на кого он рассчитывает и надеется, его поддержка и опора, мы сделаем все для того, чтобы Президент правил вечно. Вне зависимости от того, на что придется пойти – переписать Конституцию под него или расстрелять ради его свободы толпу демонстрантов, опасных элементов, дестабилизирующих наше процветающее общество.

И за это каждому из нас Президент выпишет по две тысячи. Две тысячи, на которые можно купить продуктов на неделю. Или оплатить какую-нибудь половину от всех тех налогов, которые Президент собирает ежемесячно. Он выдаст нам две тысячи, а заберет назад сорок восемь. За свой пятилетний срок он в очередной раз досуха нас выдоит, мы обеднеем на двести сорок тысяч, а на шестой год, прямо перед выборами, он вновь пообещает нам евро по тридцать, доллар по двадцать пять и две тысячи сверху, и мы с новыми силами и радостью побежим вновь делать его президентом. На следующие пять лет. «На наших с вами плечах великая миссия, коллеги!»

На уроках истории и обществознания обычно я рассказываю детям о том, как работает экономика и государство. Я говорю им о демократии и правах человека, а они смотрят на меня непонимающими глазами, хихикают и улыбаются. Они не знают, что это. Эти дети выросли при Президенте. Они родились при нем, он забрал у них детство. Они росли, глядя на то, как тех из них, что на несколько лет постарше, бьют полицейскими дубинками и электрошокерами на мирных акциях протеста, как им ломают кости, как их сажают в автозаки и увозят туда, откуда возвращаются почему-то не все. Они прожили всю свою жизнь, глядя на то, как дорожают продукты в магазинах, а зарплаты падают, как их родители стабильно нищают из года в год.

Сначала они жили в большой двухкомнатной квартире в центре Столицы, но потом пришел Президент. И вроде бы поначалу все было в порядке. Первый его срок закончился достаточно позитивно – они сумели из двухкомнатной квартиры перебраться в трехкомнатную и родить еще одного ребенка. Президента переизбрали, и, разумеется, родители этих детей на вторых выборах голосовали за него, а затем с гордостью за себя и свою страну размахивали бюллетенем, еще не осознавая, к чему все это приведет.