Многоликий странник

Пленник по имени Вил пожал плечами. Очевидно, он ожидал услышать продолжение вопроса.

– Вот бестолочь, – сплюнул Граки, разглядывая свой кубик. – Ладно, спрошу по-другому. – Он поднял глаза на собеседника и снова сжал кубик в кулаке. Кулак при этом побелел. – Что ты делал на Мертвом Болоте?

Как ни странно, при этих словах Вил оживился, глаза его вспыхнули нехорошим огнем, он весь сжался и стал быстро-быстро бубнить себе под нос:

– Н-да, блот, блот, мёрт блот…

– Вот видите, он сказал «да»! – подал голос Гейвен. Вероятно, он все еще рассчитывал на то, что этот ответ примут за признание в совершенном нападении.

Никто его не поддержал.

– Мне показалось, или его язык действительно схож с нашим? – хмыкнул Граки. Вопрос относился к Локлану, который уже встал со своего места и теперь опустился на корточки пред пленником. Тот смотрел на юношу вопросительно, но без страха.

– «Мёрт блот» – это Мертвое Болото? – поинтересовался Локлан, не обращая внимания на смешки наблюдавших за ними воинов.

Пленник на мгновение задумался, кивнул и с некоторым трудом произнес:

– Мертвое болото…

Собравшиеся в хижине дружно загоготали.

– Тихо! – прикрикнул Граки, подняв руку. Когда все замолчали, продолжил, чеканя каждое слово: – Послушай, Вил, ты хорошо понимаешь мои слова?

– Храшо, храшо, – согласился пленник. – Я хчу що жорить…

– Жрать хочет, – оскалился Шиган, хотя все и так поняли смысл сказанного. – Эдак мы его никогда не прокормим. Разве что самих себя на голод обречем.

Граки между тем сделал знак, чтобы пленнику принесли еще поесть. Пока тот с прежней жадностью уплетал буханку хлеба и ломти вяленого мяса, Граки обратился к негромко переговаривавшимся между собой воинам:

– Что будем с ним делать, братья? Этот человек, который называет себя Вилом, пришел к нам один, вооруженный, но не своим оружием. Он говорит на чужом языке, но все мы так или иначе понимаем его. И что бы здесь ни придумывал Гейвен, сдается мне, что ни на кого он в лесу не нападал.

– Я не придумываю, – буркнул Гейвен.

– Пусть Дамзей и Брентан оба явятся ко мне утром. Я хочу поговорить с ними. Если бы он действительно хотел напасть на них, то с таким мечом, я думаю, одному из них наверняка бы не поздоровилось. Остается сделать вывод, что наш прожорливый Вил не умеет с ним обращаться.

– Кажется, он говорил, что торгует чем-то? – заметил Локлан.

– Ты думаешь? – недоверчиво протянул Граки. – Эй, Вил, ты – торговец?

Торопливо прожевывая хлеб, пленник утвердительно кивал, а когда проглотил, сказал:

– Трговц, н-да.

– В таком случае, – подхватил Шиган, – это объясняет, почему в предполагаемой схватке с нашими лазутчиками меч Дули ему не пригодился, но зато тем непонятнее, как торговец мог пройти через Мертвое Болото. Ни о чем подобном мне не приходилось слышать. Что-то здесь явно не так. Если только его не заслали к нам шеважа.

– Речь идет не только о мече Дули, – сказал Граки. – Похоже, этот парень вместе с мечом раздобыл доспехи Дули и даже часть его самого. – Он уронил кубик, и тот послушно подкатился к черепу. – Признаться, никогда не думал, что увижу останки Темного Борца.

При звуке этого имени все присутствующие, не сговариваясь, склонили головы и с почтением приложили сжатые кулаки к левой стороне груди. Только пленник продолжал жевать и недоуменно смотрел по сторонам.

Уил только делал вид, будто понятия не имеет о том, что происходит вокруг. Обитатели хижины говорили быстро, однако он уже начал разбирать их непривычную речь и понимал, что идет она о нем и о его пожитках. Судя по всему, он, сам того не желая, завладел чем-то довольно ценным. Имя обезглавленного теперь скелета было, вероятно, Дули. Красноречивые жесты воинов свидетельствовали о том, что его здесь почитали. А озадаченные, но беззлобные взгляды, – что его, Уила, вроде бы не подозревают в убийстве.

Хлебы имел странный привкус – как будто в ржаную муку добавили какой-то травы, – однако голод постепенно проходил, сменяясь ощущением упоительной пресыщенности. Все тело теперь не болело от усталости, а приятно ныло. Даже голова больше не раскалывалась.

Уилу захотелось одного – спать.

– А парень-то того, заснул, – сказал сидевший рядом с пленником охранник, на ногу которого пролилась выплеснувшаяся из упавшего черпака вода. – Может, притворяется? Давайте заново его свяжем.

– Никаких связываний. – Граки встал. За ним поднялся Шиган. – Сдается мне, Ракли будет недоволен, если узнает, как мы обращаемся с человеком, пришедшим к нам из неведомых земель да еще принесшим такие трофеи. Как ты считаешь, Локлан?

– Мой отец, как и все мы, свято чтит память Дули, – охотно отозвался кудрявый юноша, внимательно изучавший надпись на шлеме. – И если этот Вил, который спит сейчас так, будто точно знает, что находится среди друзей, в самом деле пересек Мертвое Болото и каким-то чудом миновал рыскающие по всему Пограничью отряды шеважа, он будет принят в Тронной Зале с подобающими почестями. Я согласен с Граки.

Остальные воины закивали. Поймав на себе чей-то вопросительный взгляд, Гейвен тоже наклонил голову, а когда поднял глаза, Граки и Шиган уже расходились по своим ложам. Скоро в хижине не осталось никого, кроме хозяев да сладко похрапывающего Вила.

Проснувшись, Уил некоторое время лежал на спине с открытыми глазами и думал. Впервые за несколько последних ночей он спал сном праведника, позволившим ему забыться сладкими воспоминаниями, и теперь он не сразу осознал, где находится.

Потолок, выложенный тугими снопами соломы, с перекрестьями тонких несущих жердей был выше, чем в обычном деревенском амбаре, однако развешанные под ним заготовки еды, какие делают заботливые хозяева на зиму, живо напомнили Уилу отчий дом. До его женитьбы всем хозяйством заправляла мать, и для нее было обычным делом заставлять Уила помогать ей прилаживать на потолочных балках, повыше, чтобы не дотянулся живший здесь же скот, всевозможные гирлянды из пахучих трав, терпкого чеснока, вяленой рыбы, мяса и лесных ягод, которые потом так вкусно было добавлять в густое домашнее вино вместо таких обычных пряностей, как перец, имбирь или гвоздика.

Прямо с потолка на Уила глядела свирепая кабанья морда.

Уил опрометью вскочил на ноги, схватился за правое бедро, где должен был висеть нож, и удивился. Ножа, разумеется, не было, но не было так же и пут, в которых его продержали вчера почти весь вечер. Или ночь? Неважно, зато его больше не связывали. На память пришел конец вчерашнего разговора на военном совете. Насколько он понял смысл сказанного, молодой воин с приветливой внешностью упомянул, что Уила отведут в какую-то Залу. Это могло означать все, что угодно, кроме одного – что ему снова придется изнывать от голода и жажды в том страшном лесу, который даже здешние обитатели окрестили Мертвым Болотом.

Факелы были потушены, однако некоторые по-прежнему чадили. Свет в помещение проникал теперь с улицы: через открытый дверной проем и многочисленные щели в потолке и стенах.

Никого из своих новых знакомых Уил не увидел. При этом он обратил внимание на то обстоятельство, что, в отличие от него теперешнего, спят здесь не на полу, как делают селящиеся в подобных хижинах английские крестьяне, и не на кроватях, что позволяют себе относительно зажиточные горожане, каким совсем недавно был и он сам, а в довольно грязных широких гамаках. Гамаки висели между балками вдоль дальней от входа стены. Даже со своим скудным военным опытом Уил сообразил, что подобные удобства могут быть достаточны разве что для людей сугубо военных, чей быт предполагает почти полное отсутствие женщин.

Пол в хижине был добротным, деревянным, что и следовало ожидать от лесного жилища. Место для костра окружали среднего размера камни. Сейчас кострище было накрыто, как щитом, круглым листом кое-где проржавевшего металла. От него по всему помещению растекалось приятное тепло.

Уила удивило отсутствие свойственного подобным хижинам запаха затхлости. Собственно, единственным запахом был аромат дерева, смешанный со свежестью леса. Казалось, так донимавшая его все это время жара, отошла в безвозвратное прошлое.

Благо ничто не удерживало его теперь, Уил поспешил на улицу. Уже в дверях он столкнулся с тем самым детиной с зеленой повязкой на голове, который вчера вел военный совет. Кажется, его все называли Граки.

Граки остановился и скрестил на груди руки, словно специально демонстрируя игру мышц под загорелой кожей. Зрелище было настолько впечатляющим, что Уил невольно попятился внутрь хижины. Воин самодовольно ухмыльнулся и что-то сказал. На «доброе утро» это похоже не было.

– Какого рожна ты тут крутишься? – поинтересовался Граки, посмеиваясь про себя над потрясенным видом ночного гостя. Парень явно только что проснулся и выглядел слегка ошарашенным. Он был довольно высок, худощав, насколько позволяла судить висевшая на нем бесформенным мешком одежда, и молод, хотя чернявую шевелюру уже безобразила расползающаяся по макушке лысина, делавшая его похожим на проповедника. – Если ты насчет пожрать, так до полудня придется обождать. Вил, так тебя, кажется, зовут?

Услышав знакомое слово, парень изобразил на побледневшем лице улыбку и закивал. Он совершенно не походил на того героя, который мог бы в одиночку не то что пробраться через кордоны шеважа и Мертвое Болото, но даже наколоть дров, не поранив руку. Между тем Граки только что закончил допрашивать Дамзея и Брентана и мог сказать наверняка, что опытные лазутчики перед ним не юлили, когда во всех подробностях рассказали о том, как сперва услышали, а потом и различили в сгущавшихся сумерках отчаянно бегущего прямо на них человека с мешком за плечами.

Они честно признались, что оглоушили его «на всякий случай», поскольку ни один шеважа не позволил бы себе подобной беспечности, тем более вблизи заставы: незнакомец мчался напролом, не обращая внимания на ломающиеся ветки и поднимая невообразимый шум. С таким же успехом он мог бы стать легкой добычей для самих шеважа. Оружие они обнаружили в его руках, только когда стали обследовать распростертое на земле тело. Оба сразу же признали легендарный меч Дули: сумасшедший пользовался им как палкой для поклажи.

Выходило, что этот Вил, каким бы простаком он ни прикидывался, и в самом деле вышел из Мертвого Болота, куда с незапамятных времен не ступала нога воина михт’вабонов. Последним, кто отважился предпринять эту безрассудную попытку, и был герой многочисленных преданий по имени Дули, однако поступил он так не по доброй воле, а вынужденный спасаться бегством от полчищ могущественных тогда шеважа. Кроме рассказов о великих подвигах Дули, до сего дня дошли описания его верного коня Руари, великолепных доспехов, выкованных знаменитым мастером железных дел Эшем, и непобедимого оружия: копья, щита и меча. Все вабоны слышали эти описания с самого детства и наизусть знали надписи, украшавшие шлем и меч Дули, правда, ни Граки, ни любому другому воину его заставы, включая старого Шигана, никогда прежде даже в голову не могло прийти, что все это реальная история их славного народа, а не красивые сказки седой старины.

И вот теперь, когда у них в руках оказались неопровержимые доказательства существования и гибели великого Дули, более того, не только часть его оружия, но и чудесным образом сохранившийся череп, выяснялось, что виновником этого замечательного открытия выступает тщедушного вида чужеземец, едва понимающий, чего от него хотят.

– Ты знаешь, кто я такой? – спросил на всякий случай Граки, продолжая внимательно разглядывать собеседника.

Парень прислушался к тону его хриплого голоса и кивнул:

– Грак?