Закруглённая стрелка

– Да? И что же ещё случится? Может, вы знаете, на кого мне поставить, чтобы я миллион выиграл? – я сел обратно на диван.

– О, Егор. Это совсем другое. Всё, что я говорю, – это не шутка… Мы работаем с людьми, а не с какими-то вещами, мы не контора по зарабатыванию денег, мы работаем с судьбами людей, и поэтому, просчитав вашу вероятность, я объявляю вам о том, от чего каждый на Земле не застрахован – от смерти.

– Вы всерьёз решили, что я куплюсь на это? Ваша компания выбрала не тот метод убеждения!

– Егор, вы задумывались о своей смерти? До того, как я об этом сказала? – неожиданно резко произнесла Соня.

– Ну, каждый человек когда-то думает об этом… Однако я просто работаю, живу. Как все люди… Не особо-то и думаю об этом, потому что живу в настоящем времени… Почему я должен это делать, я, живой человек?

– Ну, теперь вы не как все. Мы вам просто говорим, что ваша смерть ближе, чем у многих. Хотя кто-то и сейчас умирает. Но чтобы всё понять и во всём разобраться – вам сейчас необходимо просто всё это переварить, потому что всего я не знаю, я всего лишь девушка на ресепшене, которая говорит людям первичную информацию… С вами будут общаться более продвинутые в этом вопросе люди, и от них вы узнаете подробности, которые вас заинтересуют, и они объяснят всю ситуацию, в которой вы оказались.

– Это же… Это же бред какой-то. Я не понимаю – что за мотив у вас всё это так преподносить и говорить?

– К сожалению, я не могу вам ответить полностью. Но именно так мы и работаем. Это и есть наш подход.

– Не можете? Тогда зачем вы говорите мне про мою смерть? Зачем тогда?

– Потому что я должна это сказать. Потому что любое событие должно произойти. И сегодня в 16.30 по московскому времени вы должны были быть здесь. Вы должны были узнать это от меня. Мы не берём с вас денег, нам не нужны ваши деньги, нам от клиентов вообще ничего не нужно – ни подписей, ни бумаг. У нас другая позиция в этом мире. Недавно вот вы поскользнулись. Первый раз за зиму.

Я вспомнил! Тогда эти двое с коробками, точно, они мне показались странными.

– Так вы всё-таки следили за мной?

– Нет, Егор. У нас другие методы.

– Методы?

– Нам ничего не нужно делать, всё и так уже случилось и случается прямо сейчас.

– Сплошная загадка, Соня… Я не могу привязать ваши слова к действительности. И разумности. Мне жаль, но вы меня не убедили. Я думаю, что я пойду… Потому что не могу это здраво оценить!

– Егор, постойте!

– Как бы это не выглядело фантастическим для вас, но это случится. Вы и ваш лучший друг Глеб ввяжетесь в эту историю, у нас есть основания так утверждать…

– Вы и Глеба сюда приплели? Нет уж, не убедили, Соня, увы, но нет, – я резко направился к выходу. Дыхание моё учащалось.

– Завтра вам нужно будет подъехать за анкетой…

– Завтра? – в дверях произнёс я.

– Приезжайте, вы же хотите в этом разобраться?

– Ох! – я выдохнул. – Я завтра работаю, не получится.

Дверь захлопнулась.

Я встал на тротуаре. Времени было почти полвосьмого. Оглянулся на входную дверь в «Варанаси-Экспресс». Ни одной вывески, ни одной надписи. С улицы не видно, что происходит за окном, окна зеркальные. Это какое-то недоразумение?! Фантастика. Что это за историю я влип? Какая анкета? Какие вероятности? Это невозможно слышать. Они знают о том, что я умру, и хотят, чтобы я в это поверил? Кошмар какой-то. И Глеба зачем-то сюда подключили. Какой-то сон. Словно я участник какой-то игры. Но это не смешно, это может являться смешным, ведь речь о моей жизни! Об угрозе моей жизни?! Все сказанное не может быть правдой. Нет. Этого быть не может, Егор.

ГЛАВА 5

Идти от метро до бара оказалось приличнее, чем мне увиделось изначально по карте. Бесстыжий снег лепил, как хотел. Я шёл против настоящего бурана. Хлопья облепливали лицо, смотреть вперёд было нелегко. Однако я был далеко не один, кто, скукожившись, словно старый, никому не нужный башмак, спрятав руки в карманы и укрывшись в свой шарф, шёл по бульвару и боролся со стихией – рабочий день у многих людей закончился, и весь этот поток двигался мне навстречу. Ветер лютый! Люди шли к метро. Они спешили к своим мужьям, жёнам, детям, родителям. Кто-то среди них двигал себя в одиночество, царящее в их, может быть, даже съёмных квартирах. Они шаркали домой, неся в себе проблемы и заботы, радости и утехи, несчастья и болезни, готовые жить и не готовые умирать прямо здесь и сейчас. Не готовые размышлять о своей смерти. А я брёл на встречу к своему другу, узнав час назад это абсурдное предположение, без здравой логики и вещественных доказательств, что этим летом меня, особо никому не нужного и непримечательного человека – песчинку в этом огромном городе среди таких же частиц, обыкновенного курьера, ждёт смерть на трассе. Казалось бы, чего трудного отбросить всё это? Эту чушь – психологический эксперимент, в который меня втянули без моего желания и согласия. Как можно вообще в это поверить, в такой заготовленный план для меня? Это физически невозможно. Ни математически – никак. «Я погибну в автокатастрофе!» – крутится у меня в голове. Конечно, смерть может думать иначе, она ведь именно так и приходит? Наверное. Я не знаю, как это бывает. Иногда, когда люди ее ждут, их поставили перед фактом: наличие неизлечимой смертельной болезни, убивают или казнят, или на войне – во все эти моменты человек все-таки уже готов поверить в свою смерть – мысль в сознании проскакивает, что вот он, конец, пришёл. Но другой вопрос, когда всё случайно, мимолетно, и твоя смерть – это чья-то нелепая ошибка, чей-то вымысел, это скоротечное мгновение и есть финал твоей жизни. Неужели это так близко мне? Живешь себе, и тут прям бабах – и умер. Как мой одноклассник, у которого в университете оторвался тромб… Я не готов был думать сегодня о своей смерти, пока мне просто не напомнили об этом. Ворвались в мою жизнь и пытаются меня разыграть. В мои-то двадцать восемь лет меня окунули в этот план. Кто среди моих знакомых, занятых и вращающихся в этом большом городе, будет думать о своей кончине? Если бы я просто подумал об этом или фантазировал бы на счёт этого с кем-то в беседе – поговорили бы и забыли, но тут мне так уверенно и настойчиво говорят какие-то чужие мне люди?! Какое они имеют на это право? И как я должен это воспринимать? Бредятина! Прочь, скука! Разберусь с тобой на днях.

Ветер завывал. Я почему-то вспомнил мой ребячий взгляд в семь лет, эти глаза прямо смотрели на меня внутри моего воспоминания, вспомнилось, как папа и мама вели меня в первый класс. Я это хорошо помню, потому что мой дед снимал этот поход на VHS-видеокамеру: я стоял на линейке с георгинами с нашей дачи, в чёрной жилетке, белой рубашке и лакированных туфлях, держа в одной руке портфель с яркой надписью «Баджо», а в другой этот букет, и лыбился во весь свой полубеззубый рот.

Минуты через три, изрядно облепленный снегом, я свернул в переулок. Там прошел в арку, ведущую во двор, и, ощутив всю сырость этого двора, насквозь выстуженного, подняв глаза, попытался сквозь продолжавшийся снегопад рассмотреть, где же вывеска с названием бара, но ее не было, однако на лестнице, ведущей наверх, стояла толпа молодых ребят: они громко смеялись и курили. Я тоже решил подымить. Подъехала машина из каршеринга, из неё вышла девушка и махнула толпе, что стояла подле меня, они подошли к ней и начали выгружать из этой тачки какие-то вазы, стаканы, тряпки и прочую интерьерную утварь. Докурив, я поднялся по винтовой лестнице. Облепленные постерами стены с громогласными шрифтами и кислотными тонами вокруг. Замусоленный, будто заблеванный кем то пол, с примесью мусорных бумажек, слипшихся в этот клубок хлама, который прочувствовала моя подошва, люди – пьяные и обкуренные цепляли меня плечами, смотрели на меня как на чужака, хотя мне так вполне могло казаться. Я пробирался сквозь весь этот фоновый шум к входу в «Пихты Ивы».

Внутри бара меня накрыл беспорядочный гул! И уюта это явно не прибавляло. Я отряхнул остатки мокрых снежинок с головы и огляделся. Почти все столики в зале были заняты, сидели в основном студенты, лет двадцати, в компаниях по пять-шесть человек, громко кричали и махали руками, из колонок кричал навязчивый диско-хаус. Я пригляделся и увидел, что с самого края зала, у окна, Гарик жестикулирует мне, держа в вытянутой руке свой телефон.

– Здоров, Гарик! Долго… ждёшь? – Гарик немного приподнялся из-за стола, мы обменялись рукопожатиями.

– Да нормально, мэн, минут 25! Ну привет! – он присел обратно.

– Это чего у тебя там в стакане? – я ткнул пальцем в его бокал, наполовину уже отпитый.

– Тройной пшеничный эль! С нотками цедры апельсина и кориандра, попробуй, – он подтолкнул мне стакан. – Попробуй, попробуй. Калининградские ребята замиксовали цитрусовые с дрожжами.

– Вроде ничего так. На вкус напоминает что-то крепленое… А, тут 7 оборотов. – подметил я. – Для меня не совсем привычно. Да еще и нефильтрованный. Пойду гляну, что у них есть из янтарных лагеров, сейчас приду.

– Возьми сырные шарики! Они космические! – вдогонку прокричал Гарик.

– Хорошо, хорошо.

Отстояв очередь из студентов, заказав у татуированной грудастой барменши сырные шарики и лагер, приводя свою легкую растерянность в порядок, встряхнув себя, я вернулся за стол, скинул верхнюю одежду на подоконник, сделал пару глубоких глотков из бокала, получилось сразу где-то на треть, как Гарик, словно уставший меня ждать, принялся раскручивать разговор.

– Ну давай, рассказывай, как там твой День рождения прошел? Сториз, если что, я видел! – лыбился Гарик.

– День рождения как день рождения, кстати, спасибо за подарок, теперь нет возможности отмазаться и не поехать. Тусовка удалась, все напились, пообнимались немного, было так по-дружески душевно что ли, я думаю, всем понравилось, жаль ты не…

– Прости, друг. Без вариантов… Ну не смог я свадьбу отменить и перенести, а там клиенты попались дикие, у них типа свадьба ещё такая странная получилась… Оба, значит, страдают паническими атаками, муж татуировщик, а жена его дизайнер, на дому эскизы рисует, на улицу они почти не выходят, с людьми не общаются, сидят на своей съемной хате, да и компания была такая прям нестандартная, в общем, эта парочка уперлась и никак, мы, говорят, совсем не хотим другого видеооператора, а я ведь готов был даже аванс вернуть…

– А как ты вышел-то на них?

– Да чувачок знакомый есть, он меня и протащил, тоже был там, и он тоже на панике постоянно. Короче, атас компания, но чуваки забавные, забавные.

Гарик отпил пиво, я сделал то же самое.

– Эля как? Работаешь там же?

– Да, Эля отлично! Снимает, как и ты. И сама снимается. «Водорослевый рай» все так же терпит меня, а я терплю его.

Мы оба потянулись к закуске и снова отпили из бокалов.

– Надеялся, что здесь потише будет! Музыка бьет по ушам, да и болтают знатно вокруг, хотя пиво ничего, – я пододвинул стул поближе, чтобы лучше вести беседу.

– Ты здесь впервые?

– В первый раз!