Покой средь маков
– Мам, мы дома! – погромче сказала Эвангелия, снимая с уставших ног синие туфли на очень низком каблуке. – Фух… Почему мы не можем переехать в город? – с этим вопросом она обратилась к своей эльте. – Это просто невыносимо, каждый день проделывать столь долгий путь до работы и обратно!..
– Хочешь – переезжай, – абсолютно равнодушным тоном отозвалась эльте А’Ллайс, укладывая тонкие чёрные перчатки на столик у парадного хода. – А я здесь останусь. Кто-то же должен присматривать за нашим поместьем.
После этих слов А’Ллайс прошла вперёд и, поднявшись по спиральной лестнице, ведущей на второй этаж, проследовала в дальнейший коридор, где сразу пропала из виду. Она понимала, что Эвангелия, как и Фрида, никогда не оставит её одну, хоть их отношения и было сложно назвать «хорошими». Однако при этом бывший офицер была совсем не против, если энкелин переберётся в Лийбенхау или даже в столицу – огромный и величественный город Рэйнбург.
А’Ллайс прекрасно понимала, что Эвангелия молода и у неё ещё вся жизнь впереди, которую необходимо как-то устраивать, а не томиться в отдалённой глуши, где из людей только матушка и эльте.
Сама же Эвангелия уже давно не прочь переехать в Лийбенхау, поближе к месту учёбы. Да только привыкла она к своему родовому поместью. К этим просторным комнатам и длинным коридорам, высоким стенам, с развешанными на них старинными картинами, на которых были изображены её предки, к широким окнам, через которые открывался вид на поле, когда-то давно предназначавшееся для езды на лошадях, к всё так же роскошному цветочному саду…
Да и как она может уехать от своих любимых матери и эльте? Её единственные родные, близкие душе и сердцу люди…
Отца девушка не помнила. По словам матери, он трагически погиб во время путешествия из Рэйланда в Соединённые Земли Ойстиланда, когда Эвангелии было всего четыре года: корабль, на котором плыл её отец, угодил в сильный шторм и разбился о рифы. Единственное, что всё ещё напоминало девушке о своём родителе, это потрёпанное временем фото высокого светловолосого мужчины средних лет с подписью на обратной стороне: «Михаэль Вайс»…
– А вот и ты.
Из расположенного справа от парадного входа коридора вышла Фрида, одетая в домашнее синее платье и заляпанный пятнами жира белый фартук. Женщина подошла к дочери и крепко её обняла.
– А-а… – наконец отлипнув от Эвангелии, Фрида вдруг вспомнила про свою матушку и погрустнела. – Эльте всё без настроения, да?..
– Угу, – кивнула девушка. – Ходила проведать родителей и друзей. А ты же знаешь, что после этого она всегда… – Эвангелия осеклась, чтобы подобрать слова помягче. – Ну, «такая» вот. Думаю, ты понимаешь, о чём я.
– Да… – вздохнув, согласилась Фрида и сложила руки у пояса. – Хорошо. Вымой руки, переоденься и иди к столу, там уже всё накрыто. А я пока пойду поговорю с твоей эльте…
– Эй, а давай лучше я сама попробую, – вдруг предложила Эвангелия и, сделав шаг вперёд, приблизилась к матери. – В последнее время она очень редко разговаривает со мной, и я бы хотела это исправить. Тем более мне есть, что ей сказать. А тут такая прекрасная возможность поговорить появилась, грех не воспользоваться…
На самом деле Эвангелия ещё не понимала, что сказать эльте: если бы знала, то болтала бы с ней ещё по пути домой, но не вышло. Однако сейчас, дома, в окружении старинной утвари, мебели и других вещей, знакомых А’Ллайс ещё с детства, то есть в окружении спокойной, домашней обстановки, можно было попробовать невзначай завести диалог, отвлечь её от печали и, наконец-то… «направить на истинный путь»?
– Но вообще-то… – возразила было Фрида, но, увидев глаза дочери, источавшие надежду, тут же сдалась. – Ну-у, хорошо, уговорила. Поговори сама. Только старайся не припоминать ей войну, хорошо?.. И обязательно вымой руки! – сказав это, матушка улыбнулась и поправила вываливающиеся из причёски дочери локоны светлых волос.
– Хи-хи! – по-девичьи хихикнула Эвангелия и улыбнулась в ответ. – Как же тут забыть про руки? Ты ведь меня к столу не пустишь!
* * *
Как и следовало ожидать, эльте А’Ллайс находилась в своем кабинете, одновременно с этим служившем ей спальней и местом проведения досуга, то есть чтением исторических книг и местных газет, а также игре на музыкальных инструментах.
Яркий свет заходящего солнца, который заливал кабинет, придавал этому помещению дополнительную изысканность. Несмотря на его и без того богатое убранство, здесь было несколько резных шкафов из дорогих пород тёмной древесины, высокие стены, обклеенные недешёвыми обоями багрового цвета с декоративной позолотой, большие прямоугольные окна с бархатными шторами. Также в кабинете была стойка с настоящими рыцарскими доспехами, пожелтевший глобус с устаревшей довоенной картой мира, красный ковёр из велюра и рабочий стол с зелёным покрытием.
На стене в обрамлении скрещенных сабель висел щит с гербом Рэйландского Райха. И, конечно же, здесь были картины. Их было две: одна с изображением молодой А’Ллайс, которая только что выпустилась из офицерской академии, а на втором полотне – ещё более молодая А’Ллайс в окружении своих родителей и братьев.
Всё в кабинете было чисто и убрано: привитая ещё во время службы любовь А’Ллайс к порядку давала о себе знать даже спустя десятилетия…
Застав свою эльте спящей – как это у неё получилось так быстро уснуть? – Эвангелия впала в ступор и задалась вполне ожидаемыми вопросом: будить или нет?
Однако, как следует задуматься над этим у девушки не вышло – краем глаза она случайно заметила, что возле приоткрытого шкафа стоял ранее не виданный ею сундук. Красивый, резной.
Интересно, что в нём находится?
Соблазн узнать, что находится в сундуке, был настолько велик, что Эвангелия даже не подумала о возможных моральных последствиях и начала медленно и осторожно приближаться к нему. Когда она достигла цели и склонилась над сундуком, то, как и ожидалось, обнаружила внутри вещи. Но это были не простые гражданские вещи, а военные. Причем довольно старые, слегка потерявшие свой первоначальный цвет.
Внутри сундука находился серо-зеленый китель в обрамлении красного канта и оловянных пуговиц, покрытый еле заметными порезами и редкими дырками. Также там была кожаная сумка планшетного вида, погоны, разнообразные золотые и черные кресты – возможно, награды – с красно-черно-белыми подвязками. Кроме того, в сундуке была фляга в шерстяном чехле и множество других предметов солдатского снаряжения…
За сундуком послышалось шуршание. Мгновение – и перед Эвангелией показалась тёмная кошка, что оскалила острые зубки и недовольно зашипела на девушку.
– Разве матушка не учила тебя стучаться, прежде чем войти?
Внезапно раздавшийся голос испугал девушку, отчего та чуть не выронила из рук офицерскую фуражку. Посмотрев в сторону кровати, Эвангелия увидела неторопливо приближающуюся эльте А’Ллайс, чей угрюмый взгляд на морщинистом лице не предвещал ничего хорошего.
– Как и не научила не рыться в чужих вещах, – невесело хмыкнула А’Ллайс, покосившись на занятие своей энкелин. Увидев, какой головной убор держит молодая девушка, эльте А’Ллайс смягчилась и пояснила: – Эту фуражку мне вручили при окончании офицерской академии в Рэйнбурге. Славные были деньки…
Её глаза наполнились грустью.
– Ринна, тссс! – шикнула А’Ллайс на кошку, отчего та смиренно замолчала. А затем эльте обратилась к своей энкелин: – Да, ты всё правильно поняла. Это снаряжение, в котором мне в своё время довелось повоевать, – она уселась на стоящий рядом высокий стул, а после кивнула на точно такой же возле неё. Поняв всё без слов, Эвангелия села напротив А’Ллайс. – Так, что дальше… Ох.
А’Ллайс запустила руку в сундук и вытащила из него пожелтевший бумажный конверт. Внутри оказалась какая-то карточка, взглянув на которую, эльте А’Ллайс слабо улыбнулась, а взгляд её заметно подобрел.
– Что это у тебя? – полюбопытствовала Эвангелия и взглянула на предмет, вызывающий улыбки.
В руках у эльте А’Ллайс находился старый чёрно-белый фотоснимок, на котором были запечатлены пять молодых девушек в давным-давно устаревшей солдатской форме. А в лице девушки, что стояла посередине, Эвангелия узнала свою эльте А’Ллайс! Ещё молодую и очень красивую А’Ллайс.
– А… – даже не удивилась Эвангелия, а скорее наоборот, расстроилась. – Просто фото…
Услышав эти слова, эльте А’Ллайс неожиданно пошатнулась и сильно выдохнула.
– Вот как?.. – тихо проговорила она, смотря сквозь фотоснимок в никуда. – «Просто фото»…
– Эм-м, нет, я не совсем это имела в виду… – тут же отозвалась Эвангелия с чуть виноватым видом. – Я просто хотела сказать…
– Всё в порядке, моя дорогая энкелин. Тебе не стоит оправдываться, – прервала её слова А’Ллайс. – Ты права. На самом деле, это ведь действительно просто фото. Не более.
Нужно было срочно менять направление разговора, иначе эльте опять подастся воспоминаниям и расстроится. Или, чего ещё хуже, заплачет…
– А что это за девушки? – внезапно для А’Ллайс поинтересовалась её энкелин и кивнула взглядом на фото. – Такую молодую красавицу, как ты, сложно не узнать. Но вот эти четверо – кто они?
От прозвучавших вопросов эльте А’Ллайс слегка нахмурила брови.
– Это связано с войной… – выдержав короткую паузу, произнесла она. – А я не хочу говорить о войне.
Эвангелия тихо вздохнула. Похоже, эльте А’Ллайс в очередной раз предпочтёт отмолчаться о том, что накопилось в душе и теперь подобно яду терзает её изо дня в день на протяжении стольких лет.
А в последнее время эльте А’Ллайс и вовсе словно перемкнуло, и, кажется, это всё из-за того же молчания. Она замкнулась в себе, начала много отмалчиваться, избегать всякого общения с посторонними людьми, да и общее состояние её здоровья заметно ухудшилось: ночные кошмары уже не казались какой-то редкостью, а бродить во сне и вовсе стало «нормой»…
Казалось, что память о тех страшных годах была всё ещё свежа и никуда не девалась. А’Ллайс отчётливо помнила каждый день, проведённый на той войне, и она готова была рассказать о них другим, чтобы люди и дальше продолжали сохранять мир, за который почти полвека назад сражались все без исключения государства…
Однако она не рассказывала, потому что дала себе клятву не приносить в мирную жизнь войну, пусть и всего лишь путём своих воспоминаний.
Война осталась на войне. В истории. А вместе с ней в тех давно ушедших днях осталась и та самая молодая А’Ллайс. Наивная и глупая девчонка, о которой всё реже и реже вспоминала уже совсем «другая» А’Ллайс – старая и чёрствая, замкнутая и грубая…
– Война… Прошло уже тридцать лет с тех пор, а ты всё ещё вспоминаешь, – грустно хмыкнула Эвангелия. – Вспоминаешь. Копишь в себе. Но ни с кем не делишься…
– Не отрицаю этого, – медленно качнув головой, согласилась А’Ллайс. – Но… на всё есть свои причины.
– Скажи, а тебе это ещё не надоело? – не дав завершить мысль, перебила свою эльте Эвангелия. – Столько лет уже прошло, а ты всё продолжаешь корить себя за участие в войне. Да, не удивляйся. Тебя выдают твои глаза, слёзы и поведение, – хоть на девушку нахлынули эмоции, но это не помешало ей продолжить говорить: – Просто я уже не могу смотреть как ты мучаешься. Тебе всё чаще снятся кошмары, ты кричишь по ночам и бродишь во сне, разбивая и ломая всё, что попадётся под руку. Из-за того, что ты держишь всё в себе, ты только сильнее замыкаешься, переставая обращать внимание на нас с матушкой! – жалостливо хныкнув, девушка протёрла рукавом выступившие из глаза слёзы. – Я уже даже не помню, когда мы с тобой в последний раз ходили на городские праздники смотреть фейерверки и есть ту сладкую, воздушную, словно облако, съедобную вату…
Эльте А’Ллайс не отвечала, сосредоточенно смотря своей энкелин в глаза и продолжая слушать.
– А… – начала и сразу осеклась Эвангелия и вновь протёрла рукавом рубашки заслезившиеся глаза. – Когда мы в последний раз ходили с тобой на твою любимую улицу города кормить голубей и смотреть на фонтаны? – сказав это, девушка на кое-какое время замолчала. Когда успокоилась, то, вздохнув, продолжила: – Когда мы с тобой просто проводили время вместе? В последнее время ты почти целыми днями сидишь у себя в кабинете и ни с кем не разговариваешь. Например, на днях приходили твои друзья из Объединения ветеранов передать лично тебе письмо. Однако ты сказала матушке, что тебя «нет дома». Вот как это понимать?
– Это не мои друзья, – сухо ответила родственница, всё ещё не проявляя никаких эмоций от услышанного. – Так… всего лишь «знакомые по общим интересам». А письмо я видела, ничего особенного в нём не было. Очередное приглашение на очередной день памяти. Скажу сразу: я туда не пойду.
Ответ эльте прозвучал очень легкомысленно, словно той было всё равно не только на друзей, но и на такое значимое событие, как День памяти по павшим в Последней войне. А учитывая всю трепетность, с которой она относилась к той войне, услышать подобный ответ для Эвангелии было вдвойне неожиданно.
– И всё же, – слегка нахмурилась девушка. – Эти люди – такие же зольдаты, как и ты. Твои товарищи по оружию, которые точно так же, как и ты, прошли войну. Я думала, ты с ними в хороших дружеских отношениях, ведь общее дело… То есть горе, объединяет. Разве это не так?
– Это они тебе сказали, что мы с ними «товарищи по оружию»? – эльте не удивилась, лишь подняла правую бровь и чуть прищурилась на энкелин.
– Ну да, – пожав плечами, ответила та, не понимая, почему её родственница так насторожилась. – А-а… что-то не то?
– Боюсь, тебя обманули. Они все – штабные, – чуть прикусив губу, поведала А’Ллайс и покачала головой. – Впредь ничего у них не бери и тем более не впускай в наш дом. Это тебе мой личный приказ. А с твоей упрямой матерью на эту тему я поговорю сама.
– Что, неужели расстреляешь её? – грустно, слегка улыбнулась Эвангелия. Однако эльте шутки не оценила и потому, ничего не ответив, перевела взгляд с энкелин на фотоснимок. И тут девушка в очередной раз осознала, что лучше бы держала язык за зубами.
– Я… Прости, – повесив голову, извинилась девушка. – Просто не…
– Отставить извинения, – отложив фотоснимок в сторону, перебила девушку А’Ллайс. – Слушай мой приказ, зольдат. Сейчас отправляешься ужинать, а после жду тебя в саду… – и спустя пару секунд, уже более спокойным и добрым тоном добавила: – И захвати там чего-нибудь съестного для птиц.
Девушка замерла в удивлении. Конечно же, отправляясь на этот разговор, она надеялась на хоть какие-то перемены в их с эльте отношениях, но, чтобы вот так сразу, в этот же вечер… Или А’Ллайс просто не хочет ещё сильнее расстраивать и без того грустную энкелин и через силу позвала ту на прогулку, чтобы успокоить? Думать дальше на эту тему Эвангелии было сложно. Её начинали переполнять эмоции: радость и слёзы счастья перебивали все другие чувства и затуманивали разум, мешая трезво оценивать всевозможные варианты дальнейших событий.
А вот А’Ллайс подобных чувств не разделяла, и на то у неё были свои собственные причины. И дело даже не в каком-нибудь там отсутствии любви к своей энкелин – наоборот, она любила её больше, чем свою дочь…
В последний день войны в душе А’Ллайс погибли почти все чувства. Все, кроме гнева и сострадания. И только благодаря своим самым близким – дочери и энкелин – в её сердце, пускай и тускло, но всё ещё мерцали доброта и радость, заставляющие хоть иногда улыбаться и быть счастливым человеком. Однако только находясь рядом с близкими… Вот и сейчас, спустя лишь минуты взаимного молчания, созерцая счастливые глаза Эвангелии, бывший офицер А’Ллайс фон Берх наконец спроецировала на своём лице подобие слабой, но искренней улыбки.
Они обнялись. Вернее, первая с широко растопыренными в стороны руками полезла Эвангелия, а А’Ллайс, в свою очередь, не смогла отказаться от такого предложения.
– Всё, хватит тебе плакаться, – продолжая слабо улыбаться, тихо проговорила эльте, поглаживая светлые волосы энкелин. – Если твоя матушка узнает, что я задерживаю тебя тут, пока на кухне стынет ужин, она меня сама расстреляет.
– Хи-хи! – по-девичьи скромно рассмеялась девушка, выпутываясь из объятий эльте. – Намёк понятен.
Сославшись на совершённый пару часов назад перекус, А’Ллайс отказалась от предложения своей энкелин отправиться на ужин и вместо этого ушла в сад. Эвангелии ничего не оставалось, как пойти ужинать в одиночку. Однако для неё ужин прошёл весьма быстро: уклоняясь от вопросов матери по поводу эльте, девушка не провела за столом и пяти минут. Вместо этого она, отвлекая матушку частыми мелкими просьбами, тайком забрала со стола несколько ломтиков белого хлеба, а после, пожаловавшись на усталость, спешно покинула ужин: слишком сильно́ было её желание поскорее услышать историю эльте – героя почти забытой войны и обладателя титула первой девушки-офицера в истории Рэйланда.
Следуя по янтарно-красным коридорам поместья, Эвангелия добралась до так называемой «Стены почёта». Данное место располагается в длинном смежном коридоре между главным холлом и выходом к дворовому участку и представляет из себя длинную стену, на которой в один ряд увешаны портреты всех военных деятелей семьи фон Берх. Здесь были абсолютно все, кто имел честь служить на благо своей стране, начиная с самого начала: от основателя рода, почётного рыцаря Фридриха, заканчивая…
Заметив неладное, девушка остановилась и внимательно присмотрелась. Поиск той странности, что зацепила её взгляд, оказался недолгим – Эвангелия почти сразу увидела пустое место справа от портрета Хармана фон Берха. И лишь несколько вкрученных в стену металлических креплений давали напоминание о том, что совсем недавно на месте пустоты располагался портрет с изображением молодой эльте А’Ллайс в парадной военной форме.
Кому мог помешать обычный портрет? Гостей в поместье никогда не бывает, а у матушки Фриды претензий к этой стене никогда не было – она с большим трепетом чтит традиции семьи и не посмела бы снять портрет своей матери, уж Эвангелия это знает. Значит, его сняла сама эльте А’Ллайс…
Отложив размышления на эту тему в дальние закутки сознания, Эвангелия приоткрыла дверь со множеством стёкол и выбралась на свежий воздух. Оказавшись на утопающей в тени территории сада, девушка на секунду замерла на месте, дабы узреть прекрасный закат, скрывающийся за горизонтом. Её носик тут же уловил приятные благоухания сирени и роз. Вдоволь насладившись чудесным летним пейзажем, Эвангелия спустилась по ступенькам крыльца и зашагала по мощёной камнями дорожке навстречу крохотной деревянной беседке, в которой, наблюдая за закатом, сидела эльте А’Ллайс.
– Не знала, что ты ешь быстрее, чем зольдаты. Молодец. – по-доброму улыбнувшись, посмотрела А’Ллайс на энкелин, что довольно быстро вернулась с ужина. – Принесла перекус для наших пернатых друзей?
– «Пернатые друзья»? – переспросила Эвангелия, протягивая женщине кусок хлеба.
Сев рядом, обе родственницы принялись неспешно раскидывать хлебные крошки по каменной кладке перед беседкой. «Друзья» не заставили себя долго ждать: уже через минуту на бесплатное пиршество слетелось несколько голубей, которые, посмотрев на людей с некой благодарностью, незамедлительно приступили к трапезе.
К голубям тут же ринулась кошка Рина, но её замыслам не было суждено сбыться: получив незамедлительный шик со стороны А’Ллайс, незадачливая охотница тут же устремилась в кусты подальше от гнева хозяйки.
– Именно. – наконец ответила А’Ллайс, смотря на птиц с присущим для неё безразлично-печальным взглядом. – Тебе что-нибудь известно о голубиной почте? Вещь дорогая и не самая надёжная, но, тем не менее, не раз спасала зольдатские жизни, вовремя доставляя по адресам срочные донесения или координаты. Оттого те, кто был на войне, именуем голубей друзьями.
– Звучит впечатляюще… – чуть задумавшись, оценила Эвангелия поведанный факт.
– На той войне многое было впечатляющим, от того что создавалось прямо там для ведения эффективных боевых действий, – продолжила говорить эльте. – Но до этого мы ещё не дошли…
– Прости, я не совсем тебя поняла?.. – слегка удивилась Эвангелия.
– Пока мы с тобой наслаждаемся чудесным вечером в компании друг друга, мне бы хотелось воспользоваться этим замечательным моментом и рассказать тебе одну давнюю историю, которую я храню в тайне уже три десятка лет.
Эти слова А’Ллайс произносила с трепетом, с чувством, вкладывая в них всю душу и любовь. Что неудивительно, ведь она собиралась поделиться одним из своих самых сокровенных сокровищ – своим прошлым…
Услышав это, Эвангелия заметно оживилась. С любопытством посмотрев на эльте, девушка приготовилась внимательно слушать. Несмотря на излишнюю замкнутость, А’Ллайс была замечательным рассказчиком, хотя сама всячески это отрицала. Сейчас она собирается рассказать не какую-то там сказку на ночь, а ранее не поведанную историю. Градус интриги повышался!
С каждой минутой количество слетавшихся на крошки голубей постепенно увеличивалось, вся эта разноцветная масса из десятка голов с аппетитом поглощала дары от людей, до которых им, впрочем, не было никакого дела.
Бросив «друзьям» очередную горсть хлебных крошек, А’Ллайс вытащила из маленькой сумочки несколько старых фотографий и протянула одну из них своей энкелин. На снимке была изображена знакомая по рассказам эльте семья: статный мужчина в годах с роскошными бакенбардами, стоящая по левую руку от него среднего роста женщина с голубыми глазами и светлыми волосами, а перед ними трое молодых парней в военной форме. А с переднего плана на Эвангелию смотрела маленькая А’Ллайс в красивом синем платьице.
– Это же твоя семья, верно? – сказала девушка и улыбнулась уголками губ. – Ва-ау, ты здесь такая красивая… Что ж, мама не зря говорила, что мы с тобой похожи.
– Конечно, моя дорогая, – переняв улыбку от энкелин, кивнула А’Ллайс. – Так вот… История, о которой я хочу тебе рассказать, касается той страшной войны, в которой мне пришлось принять непосредственное участие. – На секунду замолчав, она перевела взгляд на заходившее солнце. – Однако эта история не столько о самих сражениях, сколько обо мне и людях, что бились под моим началом за великую цель – конец всех войн. И я не просто так дала тебе фото своей семьи: я не славлюсь хорошим описанием внешности на словах, а так тебе будет проще понять, кто, есть кто. Как дойду до рассказа о своих друзьях, покажу тебе другое фото. Ты же не против такой заминки?
– Нет, что ты? Я только за! – восторженно заявила девушка, уже предвкушая узнать историю своей знаменитой на всю страну родственницы.
– Хорошо. В таком случае я приступаю, – чуть смутилась эльте А’Ллайс. – И начать мне бы хотелось издалека, с рассказа о своём детстве, где у меня однажды появилась одна занимательная… мечта. Мечта давно прошедших дней…
Глава 2. Мечта давно прошедших дней
Лето…
Шестилетняя А’Ллайс любовалась его красотой, лёжа на кровати и смотря в широко распахнутое окно, через которое в комнату заглядывали тёплые лучи яркого солнца, а лёгкие дуновения ветра приносили приятное благоухание цветов прямиком из сада, в котором игриво щебетали птицы. Однако, несмотря на всю прелесть лета и детства, сейчас в душе юной дворянки происходили большие перемены. Этой ночью она изъявила желание продолжить деятельность их рода и стать полноправным военным офицером наравне с братьями и отцом. А офицер обязан быть самостоятельным во всём. Именно поэтому А’Ллайс, не став дожидаться прихода служанок, встала с кровати, протёрла сонливые глаза и направилась к умывальнику, чтобы впервые в своей жизни привести себя в порядок без посторонней помощи.
Взобравшись на небольшую деревянную подставку, девочка взяла увесистый стеклянный кувшин, налила немного воды в серебряный таз и принялась умываться. С каждым новым поглаживанием кожи намокшими руками А’Ллайс продумывала план дальнейших действий на день, начиная от самостоятельного приготовления завтрака и чтения военной литературы, заканчивая фехтованием и верховой ездой.
«Интересно, а что ещё должен делать будущий офицер?..» – подумала девочка.
Однако ход её мыслей был прерван, когда находившаяся в пяти шагах слева дверь открылась и зашла опрятно одетая служанка с железным кувшином в руках. Застав всегда спящую в это время девочку бодрствующей и за самостоятельным умыванием, служанка впала в ступор.
