Соседка авторитета

Ползунов заметил, что я посмотрела на часы, справился:

– Вы куда-то торопитесь?

Да, я уже опаздывала на вокзал к вагону с перфораторами, но старшему оперу из Павловска об этом знать не нужно.

– Даже если бы я никуда не торопилась, мне с вами больше не о чем разговаривать.

Толстяк вздохнул и почесал ладонь. Наверное, туфли он носил уже давно.

– А мне, Лариса Инваровна, есть о чем с вами поговорить. Я думаю так. Если вы честная женщина, а я в этом не сомневаюсь, значит, вы стали жертвой обстоятельств.

Сомневаюсь, что это просветление. Скорее, опять наткнувшись на стену, толстяк вернулся на исходную и стал рыть лаз с другой стороны. Найдя на столе чистый лист, он вынул из письменного прибора Варяскина перемотанную изолентой ручку и стал рисовать какие-то маневры. Наверное, искал удобный плацдарм для прыжка на мою голову.

– Значит, вы законопослушный человек. Работа – единственный источник вашего существования. Все блага вы приобретаете за труд, а не путем совершения противоречащих закону действий.

– Добавьте, что я скромна в быту, занимаюсь спортом, поставьте число и распишитесь. У меня такое впечатление, что этот документ мне скоро понадобится.

Ползунов поднял на меня странный взгляд.

– Так вот, думая, что исчерпал все синонимы определения «честный человек», я ошибся. Забыл упомянуть еще об одном. Честный человек, будучи лоялен закону сам, не терпит противоправных посягательств на закон и со стороны других.

– Если можно, попроще, – попросила я, бросив еще один взгляд на часы. – Как вы умеете.

– Можно и проще, – согласился он, несказанно довольный тем, что я сама его подвела к этому. – Как я уже говорил, заключить сделку с людьми из Павловска из фирмы «Энергия» могли только двое. Вы и Горецкий. Человек, купивший двигатели, не мог не знать, что они крадены, потому что на документах отсутствовали данные о дате продажи их с завода. Иначе говоря, человек, купивший их с рук и не поинтересовавшийся тем, как они попали в руки посредника, поставил себя в сложное положение. Он не продаст эти двигатели и не поставит на учет автомобиль, в который этот двигатель будет установлен. Следующий покупатель, тот, что поумнее, обязательно эту тему затронет. Поскольку же это сделает любой добросовестный покупатель, значит, кто-то из упомянутых мною двоих людей из ЗАО «Энергия» хотел сбыть их туда, где никто интересоваться не станет. А где такое возможно? В Китае, к примеру, возможно. В Иране, в Ираке. Я еще не изучал Устав вашего ЗАО, но готов заключить пари, что одним из пунктов вашей деятельности является деятельность внешнеэкономическая.

Он помолчал, раскуривая папиросу, и опять уставился на меня.

– У нас в Уставе нет такого пункта, – возразила я, понимая, что напрашиваюсь на новые разоблачения.

Выпустив дым, Ползунов согласно кивнул головой.

– Есть еще один вариант. Кто-то один из двух руководителей «Энергии» продает двигатели таким же умельцам, как и он, зная, что они точно переправят эти двигатели за границу. В такую страну, где интересоваться будут не номером двигателя, а его мощностью. Я согласен с тем, что вы – честный человек. А честный человек не приемлет того, когда рядом с ним нарушается закон. И законопослушный человек, опасающийся того, что могут заподозрить его, невинного, всеми способами постарается сделать так, чтобы его имя осталось чистым.

– Я что-то плохо вас понимаю, – я провела рукой с платком по лбу. У меня начала болеть голова.

Ползунов выставил перед собой два пальца.

– Два человека из «Энергии». Горецкий и Рапкунайте. Рапкунайте исключаем. Кто остается?

Я посмотрела на торчащий перед глазами указательный палец.

– Остался Горецкий, – подсказал старший оперуполномоченный из Павловска. – И ваш долг, Лариса Инваровна, как честного и невинного человека, помочь власти призвать преступника к ответу.

Слово «честный» уже столько раз прозвучало из уст этого обладателя спонсорских туфель, что меня стало тошнить каждый раз, когда оно упоминалось.

– Ведь если это не он, то это – вы, не так ли? – продолжал провоцировать мою мигрень толстяк.

Внезапно меня осенила догадка.

– Послушайте, Ползунов, вы приехали из Павловска, из города, где живут люди, продавшие «Энергии» двигатели. Раз вы здесь, там вам больше делать уже нечего. Все выяснили, всех допросили, теперь идете по цепочке. Это понятно. Непонятно другое. Зачем вам расточать передо мною свое обаяние, если у вас уже есть точная информация о том, с кем из людей в Москве люди из Павловска договаривались продать ворованные двигатели? Если они сказали – Рапкунайте, почему вы склоняете меня к даче показаний на Горецкого? Если показали на Геннадия Аркадьевича, то почему вы не задержите его и не проведете с ним эти… Как это у вас называется? Очные ставки, что ли?

Кажется, он не был готов к этому. Заставив себя два часа назад сосредоточиться, я умнела на глазах, а Ползунов за этим процессом не успевал. Похлопал ресницами, размял ладонями лицо, устало прокашлялся…

И тут я поняла. Он крадет время у этого процесса. Я задала вопросы и встала. А теперь он, прихрамывая, опять меня догоняет.

– Так почему, господин Ползунов? – наклонясь над столом, поставила я ему подножку. Я знаю, сейчас аромат моих духов овладеет его обонянием, он обмякнет и перестанет быть работоспособным. В эти мгновения мужики говорят нам, женщинам, то, что мы хотим слышать. – Вы так много мне рассказывали, а сейчас вдруг замолчали…

То ли нос у него был соплями забит, то ли беляшная вонь в радиусе метра от него была неистребима, только он постучал пальцами по столешнице… Вы никогда не слышали, как мужики стучат ногтями по столу? Знаете, одно дело мы, в раздумье, поцокаем. И совсем другое – этот звук, напоминающий звон подков коня Жукова на Параде Победы.

– Я долго распутывать этот клубок не собираюсь, – определил себе срок для поимки вора Ползунов. – И сразу ставлю вас в известность, что это не последний наш разговор. У меня сегодня нет оснований использовать ваше время по своему усмотрению. – Видя, что я встала, он добавил: – У меня к вам огромная просьба, Лариса Инваровна… Ее исполнение в ваших интересах. Вы не пересказывайте наш разговор Горецкому, ладно? Иначе мнение о вас придется изменить.

Мне, просидевшей в этом мерзком кабинете почти пять часов, очень хотелось сказать, что мне плевать, изменит он мнение или нет, только теперь я поумнела окончательно.

– Из меня плохой пересказчик. Я обязательно о чем-нибудь забываю, и потом это очень сильно на мне сказывается. Поэтому я и сейчас помолчу.

Ползунов подарил мне благодарный взгляд.

Глава 4

Мужики, они, как месячные. Их всегда ждешь, но они приходят всегда неожиданно либо не приходят вовсе. Сейчас тот исключительный случай, когда хочется, чтобы они не приходили бы никогда.

Я, жалкая женщина, застряла между Горецким, этим Ползуновым и обстоятельствами, которые могут создать только мужики. Дураку понятно, Гена знал, что двигатели краденые! А я просто никогда не старалась вникать в то, что меня не касается! Если Горецкий делает деньги, а не парится в тюрьме, значит, он занимается тем, за что в тюрьму не сажают! Если начну во все вникать, то очень скоро меня посетит невроз в тяжелой форме, сопряженный с поносом. Как можно работать у Горецкого, указывая ему на то, что можно делать, а что нельзя! И откуда я знаю, что можно, а что нет? Одни нефть вполне законно качают, всему миру известны, а у них в столах прокуратура не роется!

Если губернаторов в тюрьмы сажают, то как мне-то разобраться, что в этой стране делать можно, а что – нет?

Если менты ментов пачками в следственные изоляторы пакуют, то как можно мне, не сомневаясь, с этим Ползуновым откровенничать? Он из тех, которые которых, или среди тех, которых которые?

Горецкий, гад, говорит – оформляй сделку и проводи по бухгалтерии – я оформляю и провожу. Я виновата в том, что он одной мне доверяет?!

У меня истерика. Я еду в отстойник на вокзале, а мне очень хочется приехать домой и от души пореветь. Как положено. Соплюшек попускать, повыть, вина выпить, пострадать, обнимая подушку: «Зачем со мной так?!».

Черта с два. Мне нужно успеть за оставшиеся десять минут доехать до вокзала и оформить выгрузку этих бл… Этих перфораторов. Ну, Горецкий, приедешь, я тебе покажу и визит в банк, и раут в мэрии… Я специально не стала звонить ему на мобильный, чтобы попусту не засорять ядом эфир. Все, до последней капли – Горецкому. В лицо. Порву, мерзавца…

Интересно, перфораторы круглые или квадратные? Большие или маленькие? Я к тому, что, пока разгружать их будут, вся злость перегорит. Гена обещал подъехать, но последние события говорят о том, что он не «подъедет». А завтра как ни в чем не бывало скажет: «Ларочка, привет!»

Черта с три. Не появится в этом отстойнике – приеду к нему домой. Поделюсь всем, что накопилось.

Перед тем как поехать на вокзал, заскочила домой переодеться. А еще выпить чаю и просто посидеть в кресле. Я люблю свое маленькое гнездышко. Оно позволяет мне чувствовать себя защищенной и свободной. На площадке снова столкнулась с соседом. Кажется, это начинает входить в привычку. Но если трезво поразмыслить – где нам еще встречаться? Он посмотрел на меня без улыбки, кивнул и переложил пакет из гастронома из руки в руку – искал ключи в карманах.

Я рылась в сумочке. В конце концов он первым из нас обнаружил, что ключей нет.

– Вы не могли бы присмотреть за этим, пока я схожу в машину? Не хочется таскать пакет туда-сюда, а без ключей в квартиру не попасть.

– Логично, – сказала я. – Конечно, присмотрю.

Мои ключи оказались не в сумочке, а в кармане. Со мной такое иногда случается. Он дождался, пока я открою дверь, и занес свой провиант. И тут же, еще раз извинившись, вышел.

Пока стучали подошвы его туфель по ступеням, я подумала о том, что извиняющийся мужчина входит в число типов мужчин, которые рано или поздно оказываются или проходимцами, или безвольными тряпками. С одной стороны галантность приятна, но у меня уже были примеры в жизни, когда эта галантность потом раскрывала людей или жадных, или трусливых.