Мажорный поцелуй

Маркел спрятал мобильник и сглотнул подступивший к горлу ком. Потом попытался улыбнуться и спросил, чтобы сменить тему:

– А вы, наверное, еще учитесь? Выглядите такой молоденькой, как школьница, а говорите как хороший врач. – Маша замахала руками, застеснялась:

– Да что вы… Вот Андрей Карлович – тот да. Врач. А мне еще учиться и учиться. Вот готовлюсь экзамены в мединститут сдавать.

– Сдадите, обязательно – таких, как вы, надо побольше в медицину. Хотя, конечно – выучитесь, пойдете работать, и что? Зарплата-то копеечная у врачей. У меня соседка всю жизнь в поликлинике проработала, и муж врач-анестезиолог. Живут – от зарплаты до зарплаты. Стыдно за страну, где так людей не ценят.

– А вы чем занимаетесь? – спросила в ответ Маша.

– Я? – Маркел замялся и почесал отросшую за ночь щетину. – Ну, скажем так, мелким бизнесом. На жизнь хватает. Жениться вот собирался. На Яне.

– Понятно.

Воцарилось неловкое молчание. Никто не знал, как еще продолжить разговор. Маша внезапно подумала – как, наверное, хорошо, когда тебя любит такой сильный, надежный и уверенный в себе мужчина. Именно мужчина, не мальчик, стреляющий у тебя мелочь на курево и клянчащий конспекты на семинары. А когда тебя нет дома – предлагающий «дружеский секс» твоей соседке по комнате. У Маши был именно такой. Полгода назад. Потом на нее внезапно обратил внимание ассистент профессора. Приглашал на показательные операции своего патрона, в кафе-мороженое и в пиццерию, после чего они даже целовались. А потом ее вызвала куратор группы и по-матерински отчитала, что, мол, нельзя быть такой доверчивой курицей. Что ее ассистент – давно и безнадежно женат, есть и дети, причем от разных женщин. И спросила так ехидно – хочет ли она, Мария Трегубова, пополнить этот гарем? На что Маша выдавила «нет» и с пылающим лицом убежала в общежитие до конца дня. Правда, и куратор не поставила ей пропуск. А ведь этот ее женатый «последняя любовь» – лет на десять старше Маркела, и такой мальчик, с внезапным отвращением подумала Маша.

А предмет ее восхищения мысленно был за дверьми с табличкой «Не входить. Идет операция». И в который раз корил себя за все промахи и трагедии своей жизни. Перед глазами встали похороны отца-дальнобойщика. Маркелу было лет шесть тогда – помнил, что все просил батю взять его с собой, а тот говорил – вот потеплеет, ты вырастешь, и поедем вместе. Мальчик каждый день честно ел кашу и тянул маму к деревянному наличнику с пометками – проверить, насколько вырос за последние сутки. Но в замерзшие окна бросались бешеные псы вьюги, а карандашные отметки наслаивались друг на друга и никак не хотели ползти вверх. Потом, в клубах пара и снега, в их дом занесли гроб с бумажными цветами, среди которых желтело покрытое синими пятнами лицо отца. Мальчик кричал тогда на этих незнакомых людей – идите прочь и гроб забирайте, мой батя живой! И пытался бить их кулаками, и плакал. Но мать посмотрела на него суровым, безжизненным взглядом и отрезала:

– Не реви. Ты теперь один мужик в доме, а мужики не плачут. Никогда. – Потом, через десять лет, когда он уже был признанным вожаком хоть и маленькой, но банды и начал наконец-то приносить деньги в семью, мать заболела. Снова была зима, и парень разрывался между больницей, школой, «качалкой» и сходками, на которых решали, кого и когда будут «бомбить». Маркел до сих пор не мог забыть, как бегал в летних кроссовках по снегу по маршруту «дом-больница-школа-подвал», спал по два часа – лишь бы принести врачам деньги на бесконечные капельницы и уколы. И обреченный взгляд матери, когда он в очередной раз говорил: «Ну все, пока, увидимся» в ответ на ее слабую просьбу посидеть рядом. Его не было рядом и когда она умерла. Они в ту ночь подрались с бандой из соседнего района за то, кто будет «крышевать» гастроном на нейтральной территории. Сошлись стенка на стенку, как дерутся только в юности – жестоко и бестолково. В ход шли обрезки труб, ножи, кастеты и цепи. Маркел с пацанами тогда одержал победу, хотя и ценой немалой крови. Двоих увезли по «Скорой» с ножевыми, ему цепью рассекли бровь, еще немного – и остался бы без глаза. Другу, Алехе, сломали руку. Пока он его в травмпункт отвел, пока зашили бровь, пока наложили шину – наступило утро. Приплелся домой и уснул как убитый. Проснулся от стука соседки – сказала, из больницы звонили, и отвела взгляд. Он все понял без слов. И не плакал. До вчерашнего вечера – никогда. Яна была единственной, кто увидел в нем человека и любил человека. Единственной, кто заставлял его оставаться человеком, среди всей этой крови и грязи, в которых ему приходилось возиться изо дня в день. Маркел закрыл глаза и попытался вызвать картинки беззаботного счастья – их с Яной. Вот они загорают на пляже. Вот – катаются на банане, прыгают на батуте. Вот – она в огромной шляпе позирует для портретиста на набережной, солнце слепит глаза, позади летают чайки и проплывает белый красавец-теплоход. Вот Яна лежит на асфальте, а вокруг ее блестящих волос растекается черный кровавый нимб.

– Нет! – Маркел дернулся на банкетке, ударился затылком о стену и с непонимающим видом посмотрел по сторонам. – Я заснул?

– Да, ненадолго. Вам, наверное, приснилось плохое что-то? – Маша подняла голову от книги, на которой большими буквами было написано «Анатомия». Пока он спал, девушка успела вернуться на дежурный пост и прочитать пару глав. Участливо посмотрела поверх очков: – Воды?

– Да, если можно.

– А валерианы?

– Нет, спасибо, второго такого кошмара мне не пережить, – криво улыбнулся Маркел. Жадно выпил воду, вытер ладонью губы и отдал медсестре пустой стакан. – Спасибо.

В этот момент с противоположного конца коридора донеслись громкие мужские голоса.

– О, мои пацаны приехали, – оживился Маркел, увидев, как в полосах света и тени в их сторону размашистым шагом движутся два мужских силуэта спортивного телосложения.

– Я тогда еще почитаю – экзамены, сами знаете. Только попросите ваших гостей э… говорить не так громко, как сейчас, это ведь больница. Ну и мне за вас влетит, вот, – робко попросила Маша и вернулась на свой пост.

– Можно вас тоже попросить кое о чем? Не говорите никому, что я… ну, расплакался, хорошо?

– Обещаю.

Маша уселась на свой стул и погрузилась в чтение учебника. Двое парней подошли к Маркелу и по очереди пожали руку.

– Рассказывай. Как Яна? Известно что-нибудь? – спросил один из них, с рыжими волосами.

– Ничего, Ржавый, не известно. Она сейчас лежит на операции.

– Мне Дикий позвонил, сказал, что менты морозятся, – кивнул Ржавый на стоящего рядом друга.

– Да, говорят – свидетелей нет, машину никто не видел.

– Братан, можешь на нас полностью рассчитывать. И на всех наших пацанов, конечно, тоже. Мы того урода, который Яну сбил, из-под земли достанем и на части порвем.

– Есть у меня подозрение, что менты отмазывают какого-то мажора или чиновничка…

– Не важно. Найдем любого, – сказал Дикий и игриво повел бровью в сторону Маши. – А медсестричка здесь шикарная. Я бы с такой замутил.

– Успокойся, – одернул его Ржавый. – Ты хоть когда-нибудь можешь про баб не думать?

– Ладно-ладно.

– И носит же земля таких сволочей, – прошипел Ржавый.

– Это ты про меня, что ли? – непонимающе спросил Дикий.

– При чем тут ты? Я про этого козлину за рулем. Ну, сбил ты человека, так будь мужиком – ответь за свой поступок. Будь моя воля, я бы таких поголовно кастрировал, чтобы не размножались.

– Не кипятись раньше времени. Нам сейчас нужно башкой думать, а не стартовать с пол-оборота. Хватит себя накручивать, – прервал приятеля Маркел.

– Так какой у нас план? – нетерпеливо спросил Ржавый.

В этот момент двери операционной открылись, оттуда вышли несколько женщин в медицинских халатах. Маркел оттолкнул в сторону друзей и побежал к врачам.

– Скажите, операция удачно прошла? Она будет жить?

Женщина, за рукав халата которой Маркел хватался сейчас, как за спасительную соломинку, усталым взглядом посмотрела на молодого человека и, глубоко вздохнув, улыбнулась:

– Будет. Мы ее спасли. А если вы меня отпустите и дождетесь, пока выйдет Андрей Карлович, он все вам подробно расскажет. А теперь извините, – она мягко высвободила руку и – ушла.

Через пять минут из операционной вышел мужчина среднего роста, лет пятидесяти, с аккуратными усиками и бородкой. Он стремительным шагом двинулся вдоль коридора, но Маркел его перехватил. Тот смерил его цепким уверенным взглядом.

– Андрей Карлович?

– Да. Вы ко мне?

– Да, я хотел узнать про Яну Галчинскую, вы ее только что прооперировали. Она… будет жить? – скрывая дрожь в голосе, спросил парень, напряженно глядя в глаза врачу.

– А вы ее… друг, я так понял?

– Мы хотели пожениться.

– Сразу вас успокою – ее жизни ничто не угрожает. Поэтому вы все еще жених и невеста, если, конечно, не передумаете, – он с улыбкой похлопал Маркела по плечу. – Идемте ко мне в кабинет, я вам опишу всю ситуацию.

Закрыв за Маркелом дверь кабинета, Андрей Карлович сел за стол и закурил.

– Присаживайтесь, молодой человек. – Врач показал рукой на стул напротив. – Вас, кстати, как величать?

– Маркел.

– Андрей Карлович, да вы уже и так знаете, – представился в ответ хирург. – Значит, так. Самое страшное, как я уже сказал, позади. Жить она будет. Вот только перспективы у нее, мягко говоря, не радужные.