Инстинкт победителя

– И пусть они станут моими. Да чего тебе сдался этот хмурый прапор?! Брось его. Пойдем со мной. Ты не пожалеешь. Мы ведь просто созданы друг для друга.

И вот тут-то Галина стала приходить в себя, будто вынырнув из комы.

И уже стали раздражать ее эти сумасшедшие, никак не вяжущиеся с мужским образом речи. Он стал казаться ей каким-то клоуном, а не остроумным блистательным офицером. Ей даже думалось порой, что он не совсем психически здоров. И она решила для себя завязать эти отношения. Семья, существование которой уже встало под угрозу, была ей дороже романтики. Да и романтика-то быстро закончилась. Но не тут-то было. Самойленко продолжал донимать Галину телефонными звонками, иногда даже подкарауливал возле школы, когда она приходила за Дашенькой, и все причитал, как он влюблен и как страдает без нее. Но Галина отговаривалась от встреч, ссылаясь на занятость. Она побаивалась отбрить его сразу.

А когда Михаил преподнес ей известие о своем увольнении, а затем подробно рассказал о его причине, ей стало страшно. Не просто так там фигурировала жена Валерия Самойленко! Тем более что через некоторое время она узнала, что Валерий разводится с Ириной Васильевной. Галина поняла, что в некотором роде стала причастной к данной интриге, в которую втянули ее мужа. Своей женской логикой она практически всю ситуацию расценила правильно.

Майору Достоевскому стал неугоден его слишком честный подчиненный, и он решил его убрать. Стукачи и нюхачи майора донесли ему об отношениях Галины и капитана Самойленко. Скорее всего, Достоевский имел разговор с капитаном, приперев его фактами, а тому только и надо было этого. Самойленко, вступив в удачный сговор с Достоевским, решил оклеветать надоевшую ему жену, негласно обвинив ее в связи с Родиным. Таким образом, выгоду поимели оба подонка. Грязью были политы два ни в чем не повинных человека. Достоевский, распустив эти слухи, помог капитану Самойленко при разводе с женой выйти сухим из воды, а для себя просто расчистил поле для нечистоплотной деятельности.

Галина потому и не кинулась разбираться к командиру части. Она прекрасно знала, что муж ни в чем не виноват. Но она чувствовала вину за собой. Начни сейчас искать правду – и сама попадешь, как кур во щи. С того момента она так и не жила спокойно, постоянно ожидая, что рано или поздно все откроется. И что тогда с ней сделает муж? Но шло время, с Самойленко, как ей тогда казалось, она окончательно порвала, высказав свое мнение о его, мягко сказать, поступке, и все стало тихо. Михаил устроился на работу. С военной жизнью было покончено. Галина немного успокоилась. Но когда сегодня он коротко брякнул в трубку, что встретил какого-то однополчанина, она напряглась.

Так и есть, теперь он все знает, и вот он надвигается на нее неверной походкой. Галина закричала, проснулись дети и тоже вышли в коридор. Увидев в таком состоянии отца, Даша взвизгнула и заплакала. Алексей же, как настоящий мужчина, двинулся на него, отгораживая женщин. Михаил немного пришел в себя и остановился.

– Ты чего? – уставился он на сына.

– Папа, иди спать, – тоном, не терпящим возражений, сказал парень. – Давай я тебе помогу.

– Уйди с дороги. Я сам, – буркнул Михаил и побрел в спальню.

Там, в чем был, он ничком рухнул на постель и тут же захрапел. Галина успокоила дочь и ушла спать в детскую. Ей, разумеется, не спалось в эту ночь. Она думала. Думала, какую тактику ей избрать при завтрашнем разговоре с мужем. И кроме как нападение, ничего в голову не приходило. Она непременно скажет утром, что ее так же оклеветали, как и его. Они ведь сволочи. С них станется.

Михаил проснулся в шесть утра от дикой головной боли и сухости во рту. Для него это было необычное ощущение. Перевернувшись на спину, он сначала вообще не понял, где находится. За окном было по-зимнему темно, жены рядом не оказалось, а тишина в квартире зловеще звенела в ушах. Еле поднявшись, он побрел на кухню и стал жадно пить прямо из носика эмалированного чайника. В голове снова все поплыло, и он пошарил в ящике, где лежали лекарства, в поисках анальгина. Под руку попался цитрамон, и он, отсчитав сразу четыре таблетки, сначала разжевал их, морщась от кислоты, а затем снова выпил воды. Посидев немного на табурете, почувствовал себя значительно лучше, и память стала возвращаться в его воспаленный мозг.

Но лучше бы этого не было. Михаил снова стал переживать тот момент, когда Сашка Салов открыл ему глаза на действительность. Сначала Родин просто не хотел в это верить, но тот привел ему такие доводы, что не поверить было невозможно. Все сходилось. Данное известие просто вышибло его из колеи. Как так? Мужики, офицеры, бойцы занимались такими дворцовыми интригами, что Мария Медичи просто ребенок по сравнению с ними. Это не укладывалось в голове. И Галочка! Его дорогая женушка, мать двоих детей оказалась обыкновенной шлюхой! И пусть не так он ее любил, как Наденьку, но тут свихнуться можно при таком раскладе. И водка, затаренная в холодильнике Салова, пришлась кстати. Сначала Михаил хотел немедленно пойти и набить морду Самойленко, потом хотел порешить Достоевского, но Сашка, пытаясь его успокоить, сказал, что прежде всего виновата жена. «Сучка не захочет, кобель не вскочит. При чем тут капитан? Он, конечно, мразь, но понять мужика можно. Твоя Галина – баба в соку», – урезонивал он Родина, уже вовсю жалея, что развязал язык. Не хватало, чтобы тот в тюрягу угодил. А ведь Михаилу стоит только кулаком махнуть, и от головы Самойленко, а уж тем более майора одни крошки останутся. И он накачивал его алкоголем все больше и больше, дабы у Родина не осталось сил на глупости. Потом вызвал такси и проводил товарища до самого подъезда, убедившись, что тот уже не то чтобы куда идти, а и говорить почти не может. Но этого Михаил уже не помнил. Вообще, надо сказать, что события того вечера он помнил фрагментарно. Лишь самое главное. Факт измены жены и необыкновенная низость офицеров его бывшего полка. И сейчас, потрясываясь от озноба, он пытался сообразить, каким образом попал домой и где сейчас Галина.

Супруга же прекрасно слышала, как шоркается на кухне Михаил, но выходить не собиралась. Уж если выбрана тактика нападения, а не извинений, лучше делать вид, что обижена. Через пару часов нужно будить детей в школу, вот тогда она и появится. При них он не станет устраивать скандал. Постесняется. Но через несколько минут она услышала, что муж хлопнул входной дверью. Неужели ушел? На работу пока рано. Куда это он?

Родин вышел из подъезда и направился к ближайшему ларьку. Понаслышке он знал, если выпить пивка после такого похмелья, станет если и не очень хорошо, то значительно лучше. Тогда еще не ввели закон, приравнивающий этот напиток к алкогольным, и он на беду продавался круглосуточно.

Прильнув к горлу холодной зеленой бутылки, Михаил выпил почти до дна, не отрываясь. И действительно, через минуту почувствовал себя иначе. Уже не было так скверно и погано на душе, исчезла вялость в теле, и захотелось какой-то немедленной деятельности. Важной и справедливой. Ни грамма не сомневаясь во внезапно нарисовавшейся цели, он двинул стопы в сторону дома капитана Самойленко.

Шлепая по ноябрьским лужам, Михаил прошел несколько кварталов, вынул из кармана камуфляжной куртки оставшееся пиво, допил остатки и поставил бутылку возле лысеющего тополя. Бомжи подберут. Он завернул во двор, где жил капитан. Его синяя иномарка стояла возле подъезда, заляпанная грязью так, что не было видно номеров. Но Родин сразу узнал ее. Что ж, замечательно. Значит, хозяин еще дома. Только бы не выходной у него сегодня.

Не обращая внимания на сырость, Родин сел на лавку, достал портсигар и, вставив в мундштук «Астру», закурил. Действие алкоголя сразу усилилось. Все поплыло перед глазами. Нет, расслабляться не стоит, подумал он и, выбросив сигарету, положил мундштук на место.

Примерно через полчаса подъездная дверь открылась, вышла бабка с большой сумкой в руке и, подозрительно оглядев незнакомца, зашаркала вдоль дома и скрылась в арке. А еще через некоторое время появился и долгожданный Самойленко. В военном плаще поверх кителя и фуражке, он направился к машине, позвякивая ключами, не обратив внимания на Родина.

– Э! Тормозни, – окликнул его Михаил, поднимаясь с лавки.

Самойленко удивленно выпучил глаза.

– Ты? – только и успел сказать он.

Мощный кулак влетел ему в нижнюю челюсть, и капитан штабелем рухнул на мокрый асфальт. Фуражка откатилась в сторону и поплыла в большой, подмерзшей по краям луже возле бордюра. Родин наклонился к нему, рывком приподнял за грудки и снова мощно саданул, теперь уже в переносицу. Легковесный Самойленко вскрикнул и отлетел, приземлившись на капот своего автомобиля. Кровь потоком хлынула на форменный плащ, завыла охранная система, словно жалея своего хозяина, а он, схватившись за лицо, застонал и снова осел на землю.

Родин подобрал валявшиеся рядом ключи и отключил воющую на весь двор сигнализацию. Наступила тишина, прерываемая лишь стонами так и сидевшего на сыром асфальте офицера.

– Надеюсь, понял, за что? – тихо спросил Родин, глядя на верхушки голых кустов, тянувшихся вдоль газона, и потирая слегка саднивший кулак.

– Да я люблю ее, – сплевывая кровавую тягучую слюну, прохрипел Самойленко и, опираясь о машину, начал вставать.

Снова завопила сигнализация. Родин еще раз нажал на кнопку и швырнул ключи Самойленко. Но тот не поймал их. Звякнув, они упали рядом.

– Понимаю тебя, Михаил, но мы с Галей любим друг друга, – гнусавя, начал объясняться он. – И тебе придется признать этот факт. И учти, даром тебе это не пройдет.

– Ты еще и угрожаешь мне? – дернул Родин бровью и двинулся к окровавленному и перепачканному грязью Самойленко.

– Стоять! – взвизгнул тот, выставив вперед руку.

– Ты забыл, я уже не в армии, – усмехнулся Родин и, схватив его за руку, с силой крутанул так, что тот перевернулся и осел на колени.

– Отпусти, больно! – истошно заорал капитан.

– А мне нет? Ты, может, и жениться готов на Галине?

– Готов, готов, – простонал Самойленко. – Пусти!

– Ты это серьезно? – несколько удивленно спросил Михаил, отпуская захват.

– Да. Серьезно. Ты же знаешь, я развелся с Ириной, – заговорил напуганный капитан, поднимаясь с колен. – А то, что тебя убрали, это не мои пироги.

– Ты принял живейшее участие в их приготовлении. Так что заткнись.

Родин почувствовал, что начинает вовлекаться в этот дешевый базар. Сейчас он пожалел, что сперва не поговорил с женой. И у него возникло непреодолимое желание поскорее вернуться домой, посмотреть ей в глаза и уж тогда принять правильное решение. Не сказав больше ни слова, он сплюнул себе под ноги и быстрым шагом удалился со двора.

– Я это так не оставлю! – бросил ему вслед Самойленко, но Родин, увлеченный своими тяжелыми мыслями, того уже не услышал.

Он шел и думал: неужели правда, что жена и впрямь влюблена в этого мерзавца. Видела бы она его сейчас. Да что сейчас! Что вообще она в нем нашла такого, что могло серьезно ее привлечь? И чего же не было в нем самом, если она пошла на это предательство? Неужели он хуже этого подонка, пустившегося в подлый, какой-то бабский сговор с Достоевским. И Родин, приближаясь к дому, все больше хотел услышать от неверной жены извинения, клятвы в любви и слезы раскаяния. Вот тогда, может быть, он понял бы произошедшее с ними. Даже простил бы. Да, бывает всякое в жизни. Ну, мало уделял внимания, когда-то недоласкал, не вник в какую-то проблему, был слишком увлечен работой. Пусть. Пусть случился этот адюльтер. Но не любовь же! И чем ближе он подходил к своему дому, тем ниже падала его самооценка.

В конце концов, он не удержался и купил себе еще пива. Опорожнив сразу две бутылки, он покурил, почувствовал себя немного увереннее и вошел в подъезд.

Галина, уловив чутким ухом скрежет дверного замка, заметалась на кухне, затем села за накрытый к завтраку стол, поправила прядь темных волос и стала глядеть в окно. Дети уже ушли в школу, и поддержки у нее сейчас нет. С одной стороны, она была рада, что Михаил вернулся. Не сгинул, не пропал. Но с другой – Галина поняла, что так до конца и не узнала этого человека, ибо не знала она, что он выкинет в данный момент. То ли изобьет ее, то ли снова уйдет из дома. А может быть, вообще не скажет ничего. С такой ситуацией она столкнулась впервые и сидела смирно, ожидая своей участи. Только пальцы, которыми она теребила салфетку, выдавали ее нервозность. Она слышала, как он, тяжело сопя, снимает обувь, как зыкнула «молния» на куртке, а потом шаги. Но не на кухню, а в их спальню. Там скрипнула кровать, и все стихло.

Сначала Галина с облегчением выдохнула, но спустя десять томительных минут, в которые ничего не происходило, кроме накаливания в квартире напряженной атмосферы, она решилась пойти в спальню.

Михаил лежал прямо на шелковом темно-синем покрывале и, скрестив руки на груди, смотрел в потолок. В комнате уже было довольно светло, и Галина заметила на его штанах подсохшие брызги крови. Ей стало нехорошо. Но не от вида крови, а от мысли, что ее муж совершил нечто такое, за что придется им всем долго расплачиваться. А в воздухе витал запах алкоголя. Это тоже было для нее большой новостью. Раньше Михаил практически не пил. Разве что по крупным праздникам и не более бокала вина. И чисто интуитивно, женским чутьем она уловила приближение катастрофической грозы, надвигающейся на ее семью.

– Миша, – тихо окликнула она мужа.

Но он никак не прореагировал на ее призыв, продолжал немигающим взглядом смотреть в беленый потолок. Галине на секунду показалось, что он умер. Но именно так он себя сейчас и ощущал. Ему уже не нужны были никакие объяснения. Зачем слова, если дело уже сделано. Обсуждать нечего. Его не только предали, но и подставили. И нет теперь ни семьи, что была раньше, ни любимой работы. Можно, конечно, смириться с ситуацией и уже не жить, а влачить существование. Но выдержит ли он такую данность? Вот только если начать конкретно пить? А что? Ему сейчас не так уж и мучительно больно.

– Миша, – снова позвала Галина и как ни в чем ни бывало спросила: – Ты завтракать будешь?

– Что?! – эмоционально откликнулся он и вдруг зашелся в диком хохоте, буквально катаясь по широкой кровати.

Галина отступила в дверной проем, прижав к груди руки, и, в страхе пятясь, ретировалась на кухню. В этот момент в дверь позвонили. Она вздрогнула и застыла в нерешительности. Звонок повторился. Затем еще раз. Михаил перестал хохотать, встал с кровати и пошел открывать.

– Вы – Родин Михаил Леонидович? – спросил его один из трех в милицейской форме, когда тот распахнул дверь.