Смерть без работы не останется

– На Северном кладбище. Что-то случилось?

– Да, случилось, – голос Быкова прозвучал странно, немного неуверенно. – Ты… закончил там свои дела?

– Я уже вышел. Мне приехать?

– Приезжай срочно на Писарева, 26, – голос полковника снова стал жестким. – Припаркуйся поблизости и позвони. Я к тебе сам подойду.

Нетерпеливость Быкова, резкость фраз говорили о том, что случилось что-то неприятное. Наверное, необычное преступление, и Алексею Алексеевичу понадобились все его наличные оперативные силы. Странно, но на место преступления он Антона обычно не вызывал.

Машина резво бежала по шоссе, и вдалеке уже видны были трубы ТЭЦ. Антон опять подумал, как ему повезло с машиной. Подержанная «Хонда» была в отличном состоянии, что подтвердили и мастера на станции техобслуживания, куда Антон гонял свою покупку на диагностику. Пять лет машине, побывала в аварии, но мастера свое дело выполнили на совесть. Ничего не напоминало о прошлой аварии, машина шла ровно и уверенно.

К указанному дому Антон подъехал около восьми вечера. У подъезда стояли только машины жильцов. Ни полицейских автомашин, ни других специальных тут не было. Антон полез за телефоном, но увидел Быкова, который шел к нему со стороны детской площадки.

Хмуро-сосредоточенное лицо полковника с плотно сжатыми тонкими губами, скрипучий голос и недобрый блеск маленьких колючих глаз могли кому-то показаться ужасной маской недоброго человека. Но Антон уже изучил своего шефа, он даже знал, что у Алексея Алексеевича прекрасная семья: жена и две дочери, в которых он души не чает.

– Значит, так, Антон, – недовольно сказал Быков. – У нас ЧП. И оно довольно неприятное.

– ЧП всегда неприятное, – философски заметил Антон и тут же смолк под взглядом начальника.

– Вот в этом доме, на восьмом этаже, живет полковник полиции Иванов Владимир Анатольевич. Служит он у нас в ГУВД в управлении, занимающемся экономическими преступлениями. Несколько часов назад в квартире была застрелена его жена. Сам Иванов пропал.

– Ого! – вскинул брови Антон. – Расправа над семьей честного полковника? Или…

– Или, Антон, или! Я бы сюда не приехал и тебя бы не вызвал. И я считаю, что Иванов скрывается умышленно. Для этого мне и нужен ты. Есть основания полагать, что киллер ошибся, стреляя в жену Иванова. Выстрел был произведен с технического этажа вон того дома напротив. Там нашли винтовку, там была и лежка киллера. Думаю, что снайпер достаточно изучил расписание жизни полковника. Только беда в том, что сегодня в обычное время домой на служебной машине Иванова приехала его жена. Снайпер увидел в окне силуэт и выстрелил по нему. Точно в голову.

– Хорош киллер, если так ошибся, – покачал Антон головой.

– Ничего мудреного тут нет. Жена Иванова подошла к окну в его халате. Она собиралась за город, у них дом есть в Еремеевке. Вещи сложены, женщина хотела принять душ и надела халат мужа. Через занавеси на окне ничего толком не разглядеть. И время, этот факт тоже учитывай, время было точно то, когда Иванов обычно возвращался домой со службы. И машина его, и подъезд, возле которого он покидал машину, с позиции снайпера не видны.

– Хорошо, Алексей Алексеевич, я понял. А каковы основания полагать, что охотились за Ивановым? Кому и зачем это нужно?

– Интересный вопрос, – кивнул Быков. – У меня появилась кое-какая информация, но утверждать на сто процентов, что он причастен к криминальному бизнесу, пока не могу. Хотя есть мнение, что этот Иванов не просто крышует преступную группировку, но является одним из ее создателей, главарей.

– Что за бизнес?

– Самый ходовой после наркотиков. Девочки.

– В смысле? Не торговал же он…

– Ты имеешь в виду работорговлю в том понимании, в каком оно существовало в позапрошлых веках? Ты не очень далеко ушел от истины, Антон. У нас процветает торговля сексуальным товаром. Именно людьми, а не услугами. Сотни и сотни несмышленых девиц умело склоняются к занятию проституцией. Сотни приходят в этот бизнес добровольно. Это если говорить о Екатеринбурге. А знаешь ли ты, Антон, сколько несчастных девушек разными путями, в основном обманными, попадают за границу, в арабские страны, где становятся настоящими рабынями-наложницами? Читал исторические книги? Так вот, ничего с тех пор не изменилось. Разве что торговать стали скрытно да объемы уменьшились.

– Значит, в его силах было влиять на расследование, на розыск, постоянно держать руку на пульсе?

– Это половина дела. Думаю, что Иванов, владея информацией в криминальных кругах, просто вышел на нужных людей, может, кого-то шантажировал и просто наладил соответствующие каналы. Вопрос в ином, сейчас речь идет не о сборе доказательств, хотя это твоя вторая задача. Надо найти Иванова… И еще ты должен попутно дать ответ на вопрос…

– Кто и зачем его хотел убить? Наверное, передел преступной собственности, борьба конкурентов.

– Не спеши с выводами. Лучше попытайся построить непротиворечивую модель преступления. Будет модель – будут и ответы на вопросы.

– Ну, что ж, – задумчиво проговорил Антон, глядя перед собой на двор дома с неизменными старушками и мамашами, прогуливающими своих чад. – Задача видится мне следующей. Так сказать, в перспективе. Чем занимался Иванов помимо своей службы в органах, каковы его связи. Круг связей может вывести на партнеров по бизнесу, дать ниточки причастности, осведомленности. Ролевое участие подскажет статус, вес в преступном сообществе. Анализ конкретного вида преступного бизнеса изнутри и в системе городского криминального сообщества подскажет, кому и чем мешал Иванов. Кому выгодна его смерть. Личность киллера роли обычно не играет. Это наемные специалисты, с конкретным бизнесом не связанные. Ведь киллер был профессионалом, я правильно понял?

– Да, винтовка наша, тульская – «СВУ-АС». Нормальное оружие для стрельбы с определенного расстояния… Не самая дорогая винтовка, но для данных условий вполне подходящая. Киллер, как у них и принято, оружие после использования бросил. Сейчас эксперты занимаются определением возможной принадлежности оружия к другим преступлениям, а также изучают его историю. Хотя номер и спилен.

– Сколько же времени киллер выслеживал свою жертву?

– Достаточно. Скорее всего, наблюдение велось попеременно с разных позиций по нескольку дней. Об этом можно судить по экскрементам и другим следам. В частности, подушке и шерстяному одеялу. Так что приступай. А по электронной почте тебе уже должны прийти материалы на Иванова. Родственные, дружеские связи, недвижимость. То есть все точки, где он может объявиться. Уголовный розыск установит наблюдение, но об этих адресах ты знать должен.

ИК-47 из всех исправительных колоний на Урале выделялась тем, что в ней в сравнении с другими было больше порядка. Администрация контролировала внутреннюю жизнь. Колония не считалась «красной» (или «сучьей», «активной»), хотя и «черной» ее назвать было нельзя. Скорее в 47-й был умный хозяин, который так отрегулировал отношения между администрацией и осужденными, что конфликтов не возникало. Блатные не трогали «мужиков», администрация не слишком давила блатных.

Отбой был объявлен еще три часа назад, но в каптерке отряда собралось четверо «сидельцев», которые вели неспешный разговор с кружками в руках. В кружках было вино. Хорошее самодельное грузинское. Вино передали с воли Гоги, и он сегодня угощал близких. Заодно беседовали и с новичком, которого перевели сюда из «двойки» во избежание массовых беспорядков. О беспределах, творящихся в ИК-2, слухи ходили самые страшные.

– Я в «двойку» пришел еще по осени, – кривя губы в злой улыбке, рассказывал парень со шрамами на стриженой голове. – Началось все еще на карантине, как нас на пересылке и предупреждали. Ну, обшмонали нас, потом в баню. Держали там часов шесть, не меньше. Говорили, что ждут, когда пройдет последняя проверка в зоне. Набили нас туда человек сто, и все время шел один кипяток. Да такой, что к кранам не подойти. Это нам потом рассказали, что свои же зэки куражатся, те, что на карантине работают.

– Какие же они тебе свои, Мирон, – хмыкнул сквозь редкие зубы Гоги. – Суки они, а не свои.

– Я считал, что все в зоне одна семья, что каждый друг другу помогать должен, – нервно дернул плечом парень. – Вы, может, меня осуждаете, но я первый раз сижу и порядков еще не знаю. Даже фене по-настоящему не научился.

– Первый – не последний, – расхохотался Гоги, демонстрируя желтые кривые зубы.

– Тише ты! – приказал осужденный с отросшими жесткими волосами, которые непослушно торчали в стороны на макушке. – А насчет фени и… остального ты в башку не бери. Сейчас зона не та, как говорят «законники», и воровской мир не тот. Закон забыли, беспредел один остался.

– Слышь, Вертолет, – спросил Мирон, пьяно улыбаясь, – а правду говорят, что воровские законы придумали и не воры, а администрация НКВД из охраны лагерей? Еще до войны. Ну, чтобы в зоне порядок сами зэки держали.

– Хрен его знает. По мне, так хоть кто ни придумай, а лишь бы польза была. По этим законам, между прочим, с легавыми никаких дел иметь нельзя, а мы имеем. Они ведь тоже жрать хотят сладко. Сейчас в приличной банде половина легавых. И не бывших, а самых что ни на есть в натуре! Ну, дальше что, рассказывай!

– А дальше опять беспредел пошел. Нас из бани погнали в карантин № 1. Вдоль коридора стояли такие же зэки, кто с дубинкой, кто с дрыном. Приказано было бежать через этот коридор до дальней комнаты. Мы бежим, а они нас молотят куда попало и со всей дури! В комнате нам надо было садиться на корточки, наклонять голову как можно ниже и кричать свою статью, начало срока, конец срока. И мы кричали таким же зэкам, как и мы, только это активисты зоны – всякие завхозы и их помощники. Не дай бог поднять голову, сразу дубасят…

– Суки, – изрек Гоги равнодушно и полез искать на столе сигареты.

– Короче, – играя желваками на скулах, продолжил свой рассказ Мирон, – первые сутки в карантине нас молотили постоянно. Половина прибывших ходили, перекособочившись, а остальные сопли кровавые размазывали. Да и потом тоже… Одно слово, сучья зона… За все, за каждое нарушение били.

– Ты пей, Мирон, пей, – подлил парню в кружку вина Вертолет. – На душе полегчает.

– А еще там есть такая «муть». Выбирают они кого помоложе, у кого ходка первая, заводят тебя в комнату, где сидят такие же зэки, как они себя называют – сотрудники администрации. И говорят они, что вышел такой-то и такой-то указ президента. И разъясняют, что если ты уже осужден за какое-то конкретное преступление, то за те, что раньше совершил, ты уже ответственности не несешь. У нас, типа того, сроки не суммируются. И типа ты уже за них заранее помилован этим указом. А они, значит, просто обязаны записать твои показания, чтобы менты твои показания в это дело могли подшить, само дело закрыть и в архив сдать. И, главное, показывают тебе этот указ. Типа ксерокопия, которая вся в гербах и печатях. И на подпись президента пальцем показывают.

– И верят?

– Кто как. В основной массе не очень верят. Говорят, что посоветоваться надо. Ну, их сначала просто уговаривают, а потом начинают метелить руками и ногами. А когда поднимаешься в отряд, то и там не легче. И там тоже бьют. В секции заставляют вступать. И на промзоне бьют, если не сделал нормы, и в ШИЗО тоже, только резиновыми палками. Да и вообще бьют постоянно! За все подряд, а докопаться можно и до столба. И подследственных в СИЗО тоже. А следственные – это еще не осужденные, а их заставляют сдавать рапорт, на тумбочке стоять, приветствовать начальника, а следственные этого делать не должны. Но и их избивают. Вот мы и не выдержали…

– И что, хозяин вам это спустил? – хмыкнул Гоги.

– Решили, что проще будет нас по другим зонам разобщить, чем шум поднимать, трупы списывать да за бунт отвечать. У нас уже шестнадцать человек голодовку объявили.

– Пошли, а то глаза слипаются, – проворчал Гоги, потягиваясь с хрустом и зевая во весь свой гнилой рот.

– Да, надо уж, – кивнул Вертолет.

Мирон быстро глянул на своих приятелей и снова уткнулся в кружку носом. Гоги помялся маленько, потом с кряхтением встал и вышел из каптерки. Четвертый «сиделец», невысокий жилистый парень, который за весь вечер не издал ни звука, поймал взгляд Вертолета и мгновенно оказался возле входной двери. Чуть приоткрыв ее, чтобы уловить любой шорох в коридоре спального блока, он прислонился к косяку и замер.